Выйдя из машины, Гиньоль приветственно помахал рукой собравшимся на площади.
По лестнице навстречу гостям уже бежал вышколенный, весь будто прилизанный порученец с темно-синими папками под мышкой.
– Господин Гиньоль, – почтительно поклонился он Гиньолю. – Дамы, господа, – кивнул он Фанфанову с Кларой. – Руководитель кабинета Бургомистра просил меня встретить вас и проводить к месту встречи.
– А где же сам Климент Ефремович? – поинтересовался Гиньоль.
– Господин Чипизудов… – порученец замялся. – Он… Э-м…
Порученец наклонил голову и почесал пальцем за ухом.
– А впрочем, какая разница? – улыбнулся Гиньоль. – Идемте!
– Прошу вас! – порученец протянул гостям папки и белые авторучки с надписью «Городской Совет».
Зная уже, что этого требует процедура, гости не стали возражать.
– Уважаемый! – живенько подскочил к порученцу один из красно-белых наших парней. – Напомните господину министру по чрезвычайным ситуациям, что нам так и не привезли горячие завтраки! Только сухие пайки. Очень, надо сказать, сухие.
– Э-м… – озадаченно поджал губы порученец.
– Горячих завтраков не будет, – огорошил нашего парня Гиньоль. – И обедов тоже.
– Так обещали же! – набычился тот. – Мы тут с ранья работаем!
– Плохо работаете.
Гиньоль держался настолько уверенно и высокомерно, что наш парень почувствовал себя рыбой-прилипалой, каковой он по сути и был, которая вот-вот лишится хозяина.
– Да мы ж стараемся, – вроде как оправдываясь, развел руками наш парень. – С утра тусуемся.
– Как-то слабовато вы стараетесь, – недовольно поморщился Гиньоль. – И тусуетесь тоже вяло. Без задора, понимаешь, без огонька.
– Делаем то, что сказали.
– А энтузиазм на что?
– Энтузиазм?
– Не слышал такого слова?
– Да нет, слышал!
– Так где же ваш энтузиазм?
– Ну-у…
– В общем так, ребятки, пока не будет энтузиазма, не будет и обеда. Ни горячего, ни сухого. Вообще никакого. Ясна ситуация?
– Так точно! – кивнул наш парень.
– Ну так действуйте!
Гиньоль взмахнул тростью, словно дирижерской палочкой. А оркестром его была вся Ратушная площадь.
– Э-э… Простите…
– Ну?
– Какого плана энтузиазм требуется?
– Ну я не знаю! – разочарованно развел руками Гиньоль. – Где ваша инициатива? Где желание послужить нашему общему делу?
– Все на месте, гражданин… То есть господин начальник… Но все же хотелось бы руководящего указания!
– Понятно, – удрученно кивнул Гиньоль. – Без указки – никак?
– Никак! – с готовностью подтвердил наш парень.
– Ну, например, спойте что-нибудь.
– Что именно?
– Песню. Лучше патриотическую. Или – народную. Справитесь?
– Так точно, господин начальник!
Наш парень радостно козырнул и побежал к другим таким же красно-белым нашим парням. Начинать спевку.
– Видно, очень есть хотят, – глядя ему вслед, заметил Фанфанов.
– Работа у них такая, – грустно улыбнулся порученец.
– Что за работа?
– Родину продавать. Оптом и в розницу. Идемте.
Порученец затрусил вверх по лестнице.
Сзади раздался нестройный хор голосов, затянувших сразу две песни наперебой, – «Централь нерушима» и «Мы жертвами пали».
– Вот ведь, голытьба. – Гиньоль с досадой цокнул языком. – Ну как с такими прекрасный новый мир строить?
– Это ты к чему? – с интересом посмотрел на него Фанфанов.
– С парнями, готовыми за горячий обед петь и плясать под чужую дудку, дел лучше не иметь. Особенно, если это наши парни.
– Понятное дело, – согласился фантаст.
Порученец хотел было сразу проводить гостей в комнату, где должен был собраться Народный Фронт. Однако Гиньоль услыхал громкий, возбужденный хор голосов наверху. В котором безошибочно опознал голоса Чипизудова и Бургомистра. Решив, что нужно непременно выяснить, что там происходит, Гиньоль побежал вверх по лестнице. Порученец даже не попытался его остановить.
Вот так Гиньоль оказался на месте происшествия. Где мокрый и злой Джерри Ли Льюис отчаянно пытался выяснить, где находится его, хотя теперь уже и не его, рояль. И именно тогда, к радости и облегчению всех собравшихся, он произнес свое сакраментальное «Естественно!» в ответ на вопрос музыканта о том, знает ли Гиньоль, где находится его мемориальный рояль?
– Так где же он? – с надеждой воскликнул Джерри Ли Льюис.
Гиньоль улыбнулся.
– Если я отвечу вам прямо сейчас, то вы, скорее всего, мне не поверите. А то и, того хуже, примете меня за сумасшедшего. Сейчас у нас должно состояться заседание Народного Фронта… Господин Бургомистр, полагаю, вы будете не против того, чтобы в заседании принял участие и господин Льюис?
– Напротив! – Бургомистр подошел к музыканту и приобнял его за плечо. – Буду только рад! Творческая интеллигенция – это, понимаешь… Только вот знаешь что, Джерри? Ты бы переоделся, что ли.
– У меня нет другой одежды, – развел руками музыкант.
– Я сейчас принесу вам мужнину, – сказала Мара и выбежала из зала.
– Честно говоря, мне не совсем понятен смысл участия господина Льюиса в заседании Народного Фронта, – брюзгливо заметил министр по чрезвычайным ситуациям.
– Естественно, – язвительно улыбнулся в ответ Гиньоль. – Вашего воображения, господин министр, хватает лишь на то, чтобы выставить на площадь ораву орущих песни тупоголовых молодцов с бестолковыми плакатами.
Министр по чрезвычайным ситуациям хотел было что-то ответить. Но Гиньоль уже подбежал к окну и распахнул его створку. В зал ворвался несвязный хор голосов, пытающихся затянуть то одну, то другую песню. Главная проблема заключалась даже не в том, что певцы не имели ни слуха, ни голоса – они не знали больше одного куплета каждой песни, которую пытались спеть. Поэтому после первых нескольких строк, пропетых более или менее сносно, пение переходило в ритмичное мычание и понемногу затухало. Чтобы возродиться в новой песне. Которую ожидал столь же бесславный конец.
Бургомистр подошел к окну, выглянул на улицу и крайне недовольно поморщился.
– Отвратительно поют. Сигизмунд! – Министра по чрезвычайным ситуациям едва не передернуло. Он ненавидел, когда бургомистр называл его по имени. В первую очередь, потому что его имя было не Сигизмунд, а Самуил. Но Бургомистр почему-то все время называл его Сигизмундом! А с ним ведь не поспоришь. – Сигизмунд! Так это твои горлопаны?
– Нет! – решительно отказался от всего министр по чрезвычайным ситуациям.
– В таком случае, следует выставить их с площади и оштрафовать за нарушение общественного порядка. – Гиньоль преданно посмотрел в глаза Бургомистру. – Иначе у этих хулиганов могут появиться последователи.
– Отличная мысль! – согласился Бургомистр. – Сигизмунд! Займись наведением порядка на площади перед ратушей!
– Прямо сейчас? – растерялся министр по чрезвычайным ситуациям.
– Конечно!
– А как же заседание?
– Ты что, хочешь, чтобы мы принимали ответственные государственные решения под этот кошачий вой?
– Нет, но…
– Выполняй, Сигизмунд!
Министр по чрезвычайным ситуациям, красный как рак и злой, как морской черт, выбежал из зала. Вот так легко и даже, можно сказать, изящно Гиньоль избавился от главного своего оппонента. А все остальные проследовали в Ковровый зал, где должно было состояться заседание Народного Фронта Противодействия Инопланетной Угрозе.
Вскоре к ним присоединился и Джерри Ли Льюис, переодевшийся в лучший костюм Алика. Который был ему немного маловат, но зато сухой. Музыкант был страшно заинтригован. Он никогда еще не принимал участия в заседании Народного Фронта. А потому сидел молча и ждал развития событий. Между тем в голове у него уже рождались первые такты героической сюиты. Музыкант мыслил звуками так же, как художник – цветами, математик – цифрами, а писатель – словами. Чем мыслят министры – вопрос до сих пор открытый.
Почему зал назывался Ковровым? О том история умалчивает. На данный момент ни одного ковра в зале не было. И куда они подевались – тайна, покрытая беспросветным мраком. Историк Фоменко в своей работе «Об актуальности неактуального подхода к историческим фактам и документам» выдвинул смелую гипотезу о том, что изначально зал назывался не Ковровым, а Бобровым, поскольку служил хранилищем городской казны, а на аверсах центральных монет той поры были выбиты изображения бобров. Он даже приводит в своей статье снимки двух монет, якобы найденных под половицами Бобрового зала. Ковровым же зал стал именоваться после того, как бобры в реках Централя перевелись вследствие ухудшения экологической ситуации. На основании этого Фоменко предлагал вернуть залу историческое название, то бишь – Бобровый.
Однако его оппонент, биолог с мировым именем Лысенко, утверждал, что на монетах изображен не бобер вовсе, а выхухоль. Следовательно, гипотеза Фоменко безосновательна.
