IX
Тибснорг Пайкимузи все глубже вникал в систему учета биологического материала. Тиб, Пайки и другие получили порядковые номера от АТО 44567743 до АТО 44567749 и уже не имели имен. Вскоре у номера АТО 44567746, т. е. у Музи, изъяли глаз, нос и одну из почек для косметической пересадки. Тибснорг, правда, протестовал против назначения указанного номера на операцию, но его мнение не было принято во внимание, поскольку все другие эксперты голосовали иначе. Тибснорг пережил это болезненно, так как по-прежнему ощущал в себе связь с Музи и другими обитателями Комнаты. Следующим был Дэгс с номером АТО 44567748. Операция имела летальный исход: у Дэгса изъяли пищевод вместе с желудком, печень, обе кисти руки и половой орган без желез. То, что от него осталось, было нежизнеспособным, поэтому только кожу, а также мышцы и некоторые кости отправили на склад тканевых культур, а сам номер АТО 44567748 сняли с учета.
Стоимость каждого из органов рассчитывалась, исходя из расходов на содержание донора на настоящий момент. Проще всего было в том случае, когда номер полностью снимался с учета, тогда стоимость содержания донора компенсировали с соответствующими коэффициентами все те, кому пересаживали органы. При других типах пересадок использовались очень сложные и запутанные системы пересчета, и Тибснорг подозревал, что только сама компьютерная система в них ориентируется свободно. “Интересно, какой номер получил бы я, если бы не Беблояннис?.. — подумал он как-то. — Может быть, хоть рядом с Тиб?”
В столовой он не сидел уже в одиночестве, познакомившись с водителем одной из грузовых машин. Его звали Эйбрахам Дрингенбум, он был высоким, плотным человеком и очень гордился своим именем и фамилией, выкопанными где-то в исторической библиотеке. У Дрингенбума был низкий зычный голос, говорил он очень громко, что весьма смущало Тибснорга, поскольку в столовой обычно царила тишина. Ему казалось, что все смотрят на них, хотя смысла в его опасениях не было, потому что ими никто не интересовался и, кроме того, у многих из присутствующих был в той или иной степени притуплённый слух.
— Тибснорг Пайкимузи? — пробубнил Дрингенбум. — Странное имя и фамилия… Почему ты выбрал именно такие?
— Во мне одном нас много, — тихо сказал Снорг.
— Хмм… — буркнул Дрингенбурм, — вот как ты придумал… Это нехорошо — слишком тесно связывать себя с другими в Комнате. — Вдруг он переменил тему. — Ты знаешь, на сегодня средняя продолжительность человеческой жизни достигла уже 24-х лет… В это трудно поверить… это слишком хорошо… я думаю, что они там немного подгоняют медицинские данные, чтобы не портить нам настроение…
— А как они это считают? — заинтересовался Тибснорг. — Для всех, кто рождается, или только для людей?
— Сдурел?.. Для людей, конечно, для людей, ведь человеком становится едва каждый десятый…
Тибснорг внимательно наблюдал за Дрингенбумом. Тот выглядел практически здоровым. Правда, он был одет в серую куртку и брюки, и его тела нельзя было увидеть, но кроме прооперированной уже заячьей губы, которую, впрочем, скрывали седеющие усы, ничего не указывало на отклонение от нормы.
Как бы прочитав его мысли, Дрингенбум беспокойно пошевелился.
— У меня вся кожа на туловище была покрыта бородавками на длинных противных ножках… это мне уже прооперировали… Хуже всего с этим, — Дрингенбум скривился и показал на низ живота, — но ты не бойся, Тибснорг… я куплю себе такой, что мне на пятерых живых детей хватит… у меня уже отложено 1620 монет… — добавил он, почувствовав недоверие собеседника.
Названная сумма была невероятно большой: Тибснорг мог сэкономить едва 22–24 монеты из своего десятидневного заработка. Это были деньги, за которые он, наверное, мог бы выкупить всю Тиб, разумеется, как биологический материал. Все чаще в его мечтах появлялась ее стройная изящная фигурка, а голова почему-то была окружена вихрем разноцветных волос. Его сны неизменно были связаны с Комнатой. В них поочередно возникали образы друзей. Тиб была в его снах всегда.
Тибснорг снял комнату получше, расположенную ближе к поверхности. Он удивился тому, что его новая комната, правда, несколько меньшей площади, чем прежняя, и с двумя визорами вместо трех, обошлась ему всего на восемь монет дороже. Все стало понятно, однако, когда он навел справки об уровне излучения в таких жилищах. Но окно компенсировало многое. Он часами сидел у него, всматриваясь в непроницаемые оловянные тучи над пустынными холмами. Ледника не было видно, так как окно находилось почти у самой земли. Край ледника можно было заметить только с обзорной башни в очень ясные дни и то лишь через хороший бинокль. Пейзаж, пусть не такой красивый, как на экране визора, притягивал с неодолимой силой. Может быть, поэтому Тибснорг попытался наняться на работу водителем грузовика. Платили там хорошо, и можно было быстро скопить приличную сумму, что также имело для него немалое значение.
В транспортном бюро его принял чиновник, сидевший в инвалидной коляске. Его почти не видно было из-за стола, но в глазах таилось что-то такое, что заставило насторожиться. Когда Тибснорг изложил свою просьбу, он посмотрел изучающе.
— Вы нейтральны или активны?
— Нейтрален… — соврал Тибснорг, зная, что это обязательное для приема на работу условие. Чиновник кивнул и набрал что-то на клавиатуре машины непропорционально маленькой рукой. Затем он посмотрел на экран, и лицо его вытянулось. Уже до того, как он открыл рот, было ясно, что разговор окончен.
— Нельзя так расточать то, что имеете, это в прямом смысле изнурительная работа… — Чиновник повернулся спиной.
Дрингенбум чуть не избил Тибснорга, когда узнал об этом. Он со злостью выдернул из кармана комбинезона свой индикатор: маленький розовый кусочек пластмассы.
— Смотри, дурак!.. — Дрингенбум показал массивным пальцем на пластинку. Когда Дрингенбум нервничал, то не мог сдерживать дрожь в руках. Вот и сейчас его палец скакал вокруг розового прямоугольника. — Когда он станет красным, мне хана…
Светлые глаза Дрингенбума блестели на загорелом лице, ставшем теперь багровым. Он зарабатывал столько, что мог позволить себе загорать.
— Куда ты рвешься? В землю?.. — добавил он раздосадованно.
— Ты можешь загорать под искусственным солнцем… — тихо сказал Тибснорг.
— Ну и что, дурень?! Что из того? Ты же можешь иметь баб десятками… даже если у тебя там ничего нет, кроме желез. Железы стоят дороже всего… а все остальное, все это мясо, стоит не больше чем 600–800 монет.
— Физически я в порядке, — промямлил Тибснорг, — это что-то с периферийной нервной системой.
— Это еще дешевле… от баб отбоя не будет… на кусочки тебя разорвут… живи, не хочу!., эх, парень…
Тибснорг секунду колебался, стоит ли ему сказать о Тиб, но не решился, и на этом разговор прервался.
Эйбрахам Дрингенбум был единственным, с кем Тибснорг поддерживал постоянный контакт, если не считать нескольких мимолетных слов, которыми он иногда обменивался со случайными соседями за столом. В сравнении с прежней жизнью в Комнате он жил теперь почти отшельником и не искал контактов с другими людьми, довольствуясь воспоминаниями. Женщины, которые встречались ему в столовой или в коридорах, не шли ни в какое сравнение с Тиб: они были уродливы или их увечья слишком бросались в глаза. Он стал носить в соответствии с правилами красную нашивку, означавшую, что он не нейтрален полностью, но это ни в малейшей степени не изменило его поведения. Быть может, он стал лишь, чуть грубее обращаться с женщинами, которые теперь несколько настойчивее заговаривали с ним. Возможно, если бы он носил две нашивки, сигнализировавшие о полноте возможностей, в самом деле происходило бы то, о чем говорил Дрингенбум, но пока на его покой никто особенно не покушался.
Через несколько дней Эйб принес печальную весть.
— У меня рак, — сказал он глухо, глядя в тарелку с супом, слизистым и невкусным, но полностью укомплектованным витаминами и микроэлементами.
— Ну и что… у половины людей рак, — Тибснорг пожал плечами.
— Уже в предпоследней стадии, — добавил Дрингенбум.
— У тебя ведь есть 1620 монет… выкарабкаешься… — Тибснорг все еще не видел особого повода для беспокойства.
— 1648 монет, — поправил Дрингенбум, — но это дерьмо, все равно мало… У меня такой, что дьявольски быстро жрет… и я никогда не куплю себе то, что хочу…
— Так почему дотянули до предпоследней стадии? Ты можешь подать в суд на медицинский отдел.
— Я сам виноват… — сказал Дрингенбум, — не проходил исследований, потому что дорого, а я хотел быстрее накопить денег, пока мой индикатор не покраснел окончательно.
— Но ведь тебе как и любому из людей гарантировано бесплатное элементарное медицинское обслуживание…
