Яростный мяв пронзил ночной воздух, и в беззащитную шею оборотня вцепились сразу четыре кошачьи лапы и принялись душить. Вскоре под яблоней катался плотный комок из двух тел, азартно мутузящих друг друга лапами-крыльями с применением клюва и когтей. В воздухе кружились клочки шерсти и пучки перьев.
Утро застало меня в могиле. Странно просыпаться в чьем-то захоронении. Никогда не думала, что смогу заснуть рядом со скелетом. День лениво разгорался на востоке, по земле мягко и сыро стелился плотный туман, как струйки молока в стакане воды. В утреннюю тишину вклинился посторонний звук — это и нарушило мой беспокойный сон. Я чутко прислушалась. Просто поразительно, как невольное заточение под землей обостряет чувственное восприятие.
По кладбищу действительно брел человек. Это был тридцатилетний пастух Яшка по кличке Рыжак. Загоревший почти до черноты негра от постоянного пребывания на свежем воздухе, со всклокоченной черной шевелюрой, с трудом уместившейся в полотняной кепке, нетвердой походкой человека, проведшего бессонную ночь в компании верных друзей, пьющих все, что горит, он пробирался зигзагами средь могил, сильно рискуя повторить мой подвиг и низвергнуться под землю. Мужчина нежно, как заботливая мамаша новорожденное дитя, прижимал к себе практически целую четвертинку первача. Его ничуть не смущало, что через полчаса хозяйки соседнего села Крутогорье предоставят его попечению своих милых буренок. Заветная четвертинка грела сердце пастуха лучше крынки парного молока или целого самовара горячего чая с малиновым вареньем.
Появление на кладбище еще одной живой души (или неживой, если это нежить) заставило меня воспрянуть духом. Прямо сейчас я была бы рада даже волколаку. Поразительно, как ночь, проведенная в могильной сырости в размышлениях о бренности бытия, заставляет ценить любое общество.
— Э-э-эй! — закричала я, прыгая на месте и размахивая руками, хотя прекрасно понимала, что в яме меня никто не увидит, если только не подойдет к самому краю.
Шаги остановились.
— Кто здесь? — напряженно поинтересовались сверху.
— Кто, кто… Ведьма без пальто! Вытащите меня отсюда, а то околела совсем.
— Околела, говоришь? — подозрительно поинтересовались сверху. — А чего в могиле не лежится?
— Алё! Мужик! Ты сам-то никогда не пробовал в могиле спать? Здесь неудобно, сыро и фоб постоянно мешает. Еще кости везде валяются…
Наверху впечатлились величиной моего горя.
— Так такова ваша покойничья доля. Живым по земле ходить… Мертвым под землей лежать.
Нет. Ну откуда в этой глуши, в столь ранний час, взялся этот доморощенный философ? Вечно мне везет на каких-то придурков.
— Слышь, мужик, кончай издеваться! Вытащи меня отсюда. Нет, ну правда холодно.
— Нет. И не проси. Нехорошо покойникам по земле разгуливать. Коли сыграл в ящик, так лежи и помалкивай. Неудобный гроб — это, конечно, плохо, но совсем не повод восставать из могилы.
— Мужик! Не зли меня! Я живая!
— Не-э-эт. Меня своими сказочками не купишь, нежить. Сама же сказала, что уже околела. А раз околела — лежи и не рыпайся. А то ведьму позову, она тебя враз угомонит.
— Так я ведьма и есть! — возопила я.
— Если ты ведьма, то чего в могиле сидишь? Нормальная ведьма давно мышкой какой или птичкой перекинулась бы и только ее и видали. А раз так, то врешь ты все. Никакая ты не ведьма.
— А кто? — опешила я.
— Зомби.
Потрясающе. После того как отвисшую челюсть удалось вернуть на место, я тяжело вздохнула и решила выбираться из могилы самостоятельно. Подтащила к земляной стене остатки гнилого гроба, доски, что сгнили не до конца и оставляли робкую надежду, что они не рассыплются под моими ногами в труху, и попыталась соорудить хоть какую-то опору для ног. Как говорится, надежда умирает последней, а если она вас покинула, значит, пошла копать вам могилу. Ха-ха! Немножко нездорового юмора. Честно говоря, шаткое подобие лестницы больше смахивало на абстрактное изображение баррикады. Я с сомнением посмотрела на хлипкий путь к свободе и тяжело вздохнула. Прыгай не прыгай, а другого пути наверх все равно нет и не предвидится.
Я издала боевой клич камикадзе и ринулась штурмовать стену. Вы когда-нибудь пробовали заниматься скалолазанием в вечернем платье и в туфлях на шпильке вместо вожделенных джинсов с кроссовками? Нет? Рекомендую. Получите массу незабываемых ощущений с высоким риском травм конечностей и перспективой свернуть себе шею. Мой прыжок можно было бы спокойно записать как рекорд прыжков в высоту без шеста, жаль только, что свидетелей, кроме поскользнувшейся от такого необычного зрелища лягушки, не было. Жалость какая. Не попасть мне теперь на Олимпийские игры. Пальцы впились в края могилы. Земля предательски дрогнула, осыпаясь вниз, но я успела зацепиться за более-менее устойчивую доску носком туфли, когда рядом опустилась лопата.
— А-а-а-! — взвыла я и рухнула вниз на древние доски. — Мужик, ты охренел?!
— У-у-у, зомби… — Распоясавшийся пастух стоял на краю могилы, как эпическая фигура борца с нечистой силой.
Воодушевленный мужчина, размахивающий лопатой, как средневековый рыцарь мечом, производил поистине неизгладимое впечатление на неокрепшие умы. С той лишь разницей, что рыцари имеют обыкновение спасать похищенных озабоченным драконом принцесс с последующей женитьбой на спасаемой, а местный мужик просто вообразил себя народным избавителем от кладбищенской нежити. Стремление в высшей степени похвальное, только не со мной же в качестве уничтожаемой нежити в главной роли. Разобиженная вконец несправедливостью бытия вообще и неожиданным поворотом сюжета, когда спасение было фактически в кармане, я высказала распалившемуся в предвкушении боя мужику все, что я думаю о нем и его родне до девятого колена. А так как спешить мне было некуда и времени в запасе имелся целый вагон, то монолог был долгим, обстоятельным и пространным. Без ложной скромности замечу — это была моя лучшая речь с предложениями познакомить пастуха с особенностями камасутры и привлечением огромного числа нежити в качестве добровольных участников оргии.
Словом, к концу моей пламенной речи, во время которой я вдохновенно опиралась ногой на остатки рассыпавшегося в труху гроба, покраснела даже лопата и ближайшие надгробия… Или это рассвет окрасил их розовым?
Впечатленный моим красноречием мужик выпустил из рук лопату, та гулко стукнулась о деревянные обломки, следом брякнулась заветная четвертинка, траурным звоном рассыпаясь на множество осколков и орошая своим духовитым содержимым труху и землю. Трагический вой мужика, чьи надежды на продолжение банкета только что безвозвратно впитались в местный глинозем, напоминал вопль смертельно раненного слона.
— Тяжелый случай, — тихо вздохнула я, глядя на монументальную композицию «Что делать? И как теперь с этим жить?». — Однако засиделась я тут. Так всех волколаков уже не только успеют изловить, но и чучела набьют и в музей оприходуют в назидание подрастающим поколениям. Слышь, Ахурамариэль? Вылазь на свет божий!
— Это еще зачем?— подозрительно поинтересовался клинок, не спеша появляться во плоти.
Правильно. Мало ли что. Осторожный мой. «А сам-то как думаешь? — хитро прищурилась я. — Ступеньки рубить будем».
— Что?! —возопил меч. Возмущение благородного лезвия достигло такого накала, что прямо ставь сковороду и жарь яичницу или бекон, кому что на завтрак нравится. —А тебя не очень смущает, что я уникальный, практически бесценный клинок?
«Вообще-то не очень. На самом деле, на данном этапе меня может волновать только безвыходность ситуации и отсутствие перспектив на освобождение».
— Но это не повод ломать меч, —уперся тот.
«А я думаю, что непосредственная угроза моей жизни в виде голодной смерти в могиле совершенно постороннего мне человека как раз тот самый случай, когда сохранностью оружия можно пренебречь».
— Может, просто подождем, когда кто-нибудь пройдет мимо, и позовем на помощь?— робко предложил он.
«Не говори чепухи, — ехидно фыркнула я. — Сколько, по-твоему, народу мирно прогуливается по кладбищу? К тому же одного мы уже позвали на помощь. Видишь, чем это кончилось?»
Действительно, глубоко потрясенный своей потерей мужик впал в ступор, его поднятые к небу глаза молчаливо вопрошали облачную высь «за что?!». Просто сердце кровью обливается. Честное слово.
— Ну-у-у… —Еще менее уверенно протянул Ахурамари-эль. —Это же кладбище… И здесь хоронят…
«То есть ты предлагаешь просто посидеть и подождать, пока кто-нибудь в селе изволит отправиться в мир иной и скорбящие родственники понесут усопшего на кладбище, а тут мы сидим и канючим: «Люди добрые, извините, что такая молодая обращаюсь к вам с просьбой…».
Тяжелый вздох меча. Видимо, он осознал все шансы доставить родственникам усопшего кучу разнообразных ощущений, после которых у народа цензурными останутся только предлоги.
