— Вот оно, типичное проявление мужского эгоизма, — грустно усмехнулась я. — Сначала наобещают женщине с три короба, а потом женщины же и виноваты, что не понимают их тонкой мужской организации и возложенного груза ответственности, который с ними ну никак не связан.
— Только не надо говорить за всех, — тут же воспринял мои слова на свой счет Полоз.
— Если ты заметил, я вообще стараюсь говорить только за себя.
Еще не хватало, чтобы меня сейчас уму-разуму учить начали. И кто? Собственный муж, который в недавнем прошлом чуть сам дров не наломал ценой моей, между прочим, жизни.
— Давайте, вы свои отношения выясните потом, — строго шикнул на нас мой отец. — Бедному Аспиду и так нелегко эта исповедь дается, а тут вы еще со своими разборками встреваете. Если неинтересно, идите погуляйте.
Мы покорно замолчали, бросив друг на друга обиженные взгляды, словно давая понять: разговор не закончен.
— Я ошибался, — горестно вздохнув, не без труда продолжил Аспид. — Если б только можно было все вернуть обратно… Любовь намного дороже власти, ценнее всего золота мира, она стоит того, чтобы ради нее пойти наперекор всем канонам. А кольцо… кольцо я сам лично заказывал у жриц Огня, настояв, чтобы камень обязательно был из первородного огня, и подарил в нашу первую ночь… Как же разрывалось от боли и надежды мое сердце, когда через столько веков это кольцо снова оказалось у меня в руках. Я понял, что в мир пришла Саламандра и у меня есть шанс исправить все, содеянное мною. — И тут старик покачнулся, оседая на землю. Мы с Полозом дружно бросились ему на помощь, но он неожиданно твердой рукой оттолкнул нас, оставаясь стоять на коленях. — Салли, внученька, в твоем лице я хочу попросить прощения у моей любимой Саламандры, моей… Я стар и немощен, измотан не столько телом, сколько духом, раздавлен гнетом своих ошибок, но преисполнен благодарности к Вершителю, что помог мне выстрадать и искупить грехи. Сейчас же молю лишь об одном — прощении…
— Я прощаю, — сама еле сдерживая слезы, прошептала я. — А в остальном — пусть Вершитель тебе будет судьей…
Аспид закрыл ладонями лицо, и его плечи мелко-мелко затряслись, словно он плакал.
— Спасибо, деточка, за твое великодушие, дающее мне свободу от оков вечного скитания и кабалы бессилия. Я свободен… Наконец-то.
Старик еще раз дернулся, и его коленопреклоненная фигура пошла рябью, словно смотришь сквозь дым костра, истончилась до прозрачности и постепенно растаяла в воздухе как утренний туман.
— Думаю, владыка, ты можешь больше не волноваться за будущее Золотоносных Гор, они простоят еще не одно тысячелетие, — разогнала Алессандра тягостную тишину, вязким киселем повисшую между нами. — Аспид прошел свой путь наказания и теперь с чувством выполненного долга ушел по ту сторону жизни. Не стоит горевать по этому поводу, теперь он заслужил покой.
— Да, ты права, жрица, — скинул с себя покрывало внезапно накатившей хандры Влад. — Все хорошо, что хорошо кончается. Едем домой, Полоз. Если у Царя Долины на престоле сейчас законный наследник сидит, то мы самым безответственным образом бросили наши Золотоносные Горы без должного присмотра. Здесь нам точно больше делать нечего.
Старшее поколение дружно потянулось к гостинице, обсуждая на ходу свои дальнейшие планы как на личную, так и на общественно-политическую жизнь. Алессандра не стала отказываться от предложения двух правителей составить им компанию в праздновании такого счастливого события, как освобождение от тягот Огненного проклятия Саламандры, и ради такого случая даже скинула строгую маску жрицы Огня высшего ранга, превратившись в обычную незамужнюю даму, которой оказывают знаки внимания сразу два завидных холостяка. В общем, кокетничала напропалую. И куда только делась тысячелетиями накопленная женская мудрость? Ну и да ладно, ее право. В конце концов, это даже очень хорошо, когда, прожив не один десяток веков, человек продолжает ощущать вкус к жизни и тягу к развлечениям. Значит, в нашем мире еще не все потеряно, что не может не радовать.
А вот мысли о себе любимой радости доставляли гораздо меньше. Точнее, совсем не доставляли. Я столько месяцев боролась против насильно навязанной мне семейной жизни, столько способов перепробовала, чтобы избавиться от ненавистного мужа, столько всего испытала на пути к свободе, включая собственную смерть, и вот теперь добилась-таки своего — наш с Полозом брак можно считать расторгнутым, остались сущие бумажные формальности, а почивать на лаврах почему-то совершенно не хочется. Напротив, как-то пусто и тоскливо на душе. Почему же долгожданное событие, добросовестно выстраданное и честно заслуженное, имеет такой незатейливый пресный вкус? Наверное, из-за жгучего разочарования. Как бы я ни хорохорилась, как бы ни убеждала себя, что сопли-слюни, которые обычно зовутся любовью, мне совершенно ни к чему, что это всё сказочки для глупых девиц с одной извилиной, плавно переходящей в отдаленные внутренние органы, в душе все равно жила надежда, что рано или поздно я встречу своего единственного и неповторимого, который будет самым-самым. И мой теперь уже почти бывший благоверный вопреки здравому смыслу (моему, естественно) вдруг оказался тем самым самым-самым… Любовь Полоза и мое прощение разрушили многовековое проклятие. Но любовь ведь бывает так обманчива. Полоз полюбил Сатию, которая была для него интересной загадкой, непонятной странностью, очаровательной незнакомкой, он даже не подозревал, что видит перед собой ту, кого с таким рвением и жаждой мщения ищет по всему Миру Царств, а потом… Потом, как он сам сказал, ему стало интересно. И вот этот интерес вполне можно расценить как любовь. Тем более что все это закончилось так замечательно для горных владык — проклятие снято, ненужный более их роду брак можно считать расторгнутым, всем спасибо, все свободны. А ведь я действительно поверила в любовь, нежность, чувственность своего благоверного, такого холодного и равнодушного внешне, но столь пылкого и страстного внутри. И мое сердце, увидев в Хранителе Золота то, чего в упор не желал замечать разум, невольно потянулось к нему, открылось навстречу новому и трепетному чувству… А что в итоге? Да он убежит сейчас при первой же возможности. Я быстрее поверю, что он меня терпеть не может и раздражается от одного упоминания моего имени. По крайней мере, эти эмоции он демонстрирует охотнее и гораздо искренней.
Даже не обернувшись, я направилась вслед за старшим поколением. Мне было паршиво. Мысли, одна глупее другой, роились в моей дурной голове с нудным жужжанием и покидать ее, несмотря на все попытки хоть как-то себя подбодрить, в ближайшее время не собирались. Меня пугало дальнейшее будущее, кажущееся скучным, однообразным и совершенно неинтересным. Удивительное дело — еще совсем недавно я стремилась всеми возможными путями вырваться из насильно навязанного мне брака, убежать от грозящей опасности, показать ненавистному мужу, что я тоже тварь разумная и право имею. И что? Вырвалась, убежала, показала. Где обещанное чувство морального удовлетворения и эйфория с таким трудом доставшейся мне победы? Только тоска и какое-то непонятное беспокойство. Я так привыкла в последнее время быть в центре каких-то событий, что теперь даже не представляю, как вернусь к спокойной размеренной жизни во дворце отца.
Но больше всего меня пугали воспоминания о том единственном поцелуе с Полозом. От них странно сжималось сердце, и я словно заново оказывалась в крепких объятиях, чувствовала жадное прикосновение его чуть суховатых губ, ощущала странный трепет от запредельной близости сильного мужского тела, которое по всем брачным канонам должно было уже несколько месяцев назад принадлежать мне, а по иронии судьбы — оставалось чужим и запретным. Я пыталась гнать от себя все эти непрошеные мысли, чтобы не провоцировать строительство хрупких и никому не нужных воздушных замков, у которых и фундамент-то держится исключительно благодаря оптимизму главного зодчего, а эта вещь суть жутко ненадежная и недолговечная. Но получалось у меня из рук вон плохо, за что я обругала себя последними словами, будто это могло помочь.
— Салли, подожди. — Оклик Полоза настиг меня уже у самой двери гостиницы.
— Что надо? — сама удивляясь собственной грубости, брякнула я, даже не оборачиваясь, и тут же отругала себя за главного врага любой женщины — несдержанность.
— Тебе не кажется, что нам нужно поговорить.
— О чем? О разделе имущества? — Кошмар! Что выдает мой разум? Я медленно повернулась к пока еще мужу, изо всех сил стараясь скрыть растерянность и волнение.
— Ну если эта тема тебе так близка и сильно волнует, можно и о разделе имущества, — криво усмехнулся Полоз, но взгляд его при этом оставался совершенно серьезным и каким-то… выжидающим. Он явно от меня чего-то хотел.
