— Когда другие дети дрались на палках, я препарировал лягушек. Скальпелем, — пояснил он ошалевшим упырям. — Если кто-то еще сомневается в том, что я мужчина и вампир, можете подойти и убедиться.
Наступил Эпический Момент, один из тех, когда мальчишка убивает великана камнем из пращи или удачливый лучник попадает стрелой прямиком в глаз предводителю армии. В любой момент реальность могла наверстать упущенное. Стоило вампирам осознать, что несмотря на весь свой вивисекторский опыт, Леонард был один, а их много, они бы вновь набросились на него. К счастью, граф фон Лютценземмерн перечел великое множество рыцарских романов и знал, когда нужно кричать "В атаку!" чтобы переломить ход битвы. Толпа ощерилась остриями вил. Выставив орудия перед собой, крестьяне, вопя что-то нечленораздельное, ринулись на неприятеля. Вампиры сразу же взвились в воздух, правда, уже не как зловещие грифы, а скорее как стая вспугнутых ворон. То ли от неожиданности, то ли запутавшись в длинных юбках, но высоко подняться они не сумели, так что крестьяне, гнавшие их до самого леса, то и дело пытались поднять на вилы тех супостатов, что летели пониже.
Когда ополченцы вернулись на площадь, Леонард по-прежнему опирался на меч. Граф подкрался поближе, помахал рукой у него перед глазами, осторожно постучал ногтем по стеклышкам очков, но вампир равнодушно таращился в пустоту. Прицелившись, граф влепил ему пощечину, такую сильную с непривычки, что едва не снес бедняге голову.
— Это же твой отец! Перестань рисоваться и помоги ему встать!
Леонард опустил глаза на распластанного фабриканта. Пыль, поднявшаяся при падении, припорошила изодранный фрак и осела на жестких, свалявшихся волосах, как изморозь на еловых иголках. Только приглядевшись, Леонард понял, что пыль тут не причем. За прошедшую ночь отец стал седым, как лунь.
— Они его убили, — юноша покачал головой.
— Болван ты этакий! — в сердцах выкрикнул граф, — Будь он совсем мертв, они б тебе урну с прахом приволокли!
Не успел он договорить, как Леонард, отшвырнув меч подальше, подлетел к отцу, перевернул его грузное тело и принялся то тормошить его за рубашку, то хлопать по лицу, легонько и двумя пальцами, не задевая ожоги. Несколько раз даже подергал его за усы. Пары минут интенсивной терапии хватило чтобы Штайнберг, коротко застонав, приоткрыл глаза. Не в силах заговорить от волнения, Леонард помог ему сесть.
Но кроме графа, который сразу же заулыбался, никто не был рад его воскрешению. В напряженном молчании крестьяне вперили взгляды в пробудившегося упыря. Лезвия кос и серпов пламенели заревом догорающей церкви. Одно неверное движение, и несдобровать главному виновнику всех несчастий. Не отводя взгляда от толпы, Леонард одной рукой обхватил отца за плечи, а другой как бы невзначай потянулся к мечу, который валялся в трех метрах от него.
Сладко зевнув и протерев глаза, словно он очнулся в теплой постели, а разбудил его запах булочек с корицей, Штайнберг покрутил головой по сторонам. Заскорузлые пальцы еще крепче сжали вилы. Обычно пристальное внимание со стороны хозяина не предвещало ничего хорошего. В таких случаях его брови, будто две мохнатые гусеницы, сползались к переносице, а острый взгляд так и вспарывал карманы, в поисках запрещенной в цехе махорки либо фляжки со сливовицей. За это он мог вчинить работнику такой штраф, что о жаловании можно уже не мечтать, лишь бы самому в долгу не остаться.
Но фабрикант лишь радостно всем помахал.
— Привет! А в честь чего мы тут собрались? Какой-то сельский праздник, да?? — принюхавшись, он просиял. — Вот здорово, уже и костерок развели! Значит, будем печь картошку.
Когда крестьяне кое-как вправили отвисшие челюсти, то с немым вопросом уставились на Леонарда. Юный вампир, пытавшийся зацепить меч носком ботинка, замер с вытянутой ногой.
— С тобой в-в-все в порядке? — обратился он к отцу, который безмятежно жмурился, как младенец на погремушку.
— Лучше и быть не может! — сообщил Штайнберг. Леонард воспринял ответ как "нет, не все." А фабрикант вдруг хлопнул его по плечу.
— Какой славный молодой человек! — театрально провозгласил он, обращаясь ко всем зрителям сразу. — Держу пари, мы подружимся.
Народ увлеченно предавался своему исконному занятию, сиречь безмолвствовал.
— Ты меня совсем не помнишь, — упавшим голосом сказал юный вампир.
— Нет. Как вас зовут?
— Леонард.
Отец с чувством потряс его обмякшую руку.
— Очень рад встречи! А меня зовут…хммм… вот черт, забыл.
"Генрих," чуть было не произнес сын, глядя на растерянного вампира, но совсем другое имя обожгло ему язык. Изабель.
"Изабель, Изабель, Изабель," повторял он, глотая это имя, как горькую микстуру. Тварь, превратившая его отца в полуидиота. Он попытался вспомнить ее, но черты лица расплывались, как на выцветшей фотографии. Помнил только, что была она похожа на полевой цветок, засушенный между страницами старинной книги. Дунь и рассыпется. Совсем, совсем хрупкая и уязвимая. Он представил, в каком скверном настроении вернутся вампиры и испугался, как бы они на ней не отыгрались. Но должна же быть на свете справедливость! Нет, никто ее и пальцем не тронет.
Прежде, чем он сам до нее доберется. Теперь она принадлежит ему. Его добыча.
Изабель.
Только бы не забыть. Но для того, кто налету схватывает названия вроде Rhizobium leguminosarum, запомнить ее имя было проще простого.
Вампиры умеют чтить традиции и соблюдать ритуалы, в этом им нет равных. Например, всем известно, что немертвые спят в гробах. По некоторым слухам, в домовину также следует насыпать родной земли, но, устав отряхивать ночные сорочки каждый раз после пробуждения, от этой традиции они отказались. К счастью для Гизелы и ее белого платья.
Гизела очнулась и попыталась встать, но стукнулась головой о крышку гроба и прокляла все традиции разом. Выбравшись из своей новой постели, она осмотрелась. Гроб стоял в ее спальне, где ничего не менялось уже восемнадцать лет (и это только на ее памяти). А сегодня вдруг изменилось. Комната неожиданно показалась холодной и чужой, и хотелось бежать отсюда прочь, как и из самого замка, который покинула жизнь.
Жизнь покинула не только замок, но и его хозяйку. Она ощущала себя пустой изнутри: только холод, злость да сильнейший голод. "И это все?" — пронеслась разочарованная мысль. Вот что значит быть вампиром? Леонард никогда не рассказывал ей каково это, а уж Берта — и подавно. И виконтессе с высокой башни казалось, что быть вампиром не так уж и плохо, во всяком случае, не ужасно. Она вообще старалась не замечать изменений, произошедших со Штайнбергами, зато сейчас не могла поверить, что все это время они так жили… то-есть существовали.
С мрачным удовольствием Гизела предалась бы размышлениям о своем новом экзистенциальном статусе, но времени на это у нее не хватило. Дверь в ее комнату распахнулась и Виктор де Морьев осведомился:
— Позволите, фроляйн?
Да, именно так: сначала зашел, и лишь затем, из вежливости или забавы ради, спросил разрешения. Даже если бы Гизела сказала, что не может его впустить, потому что
1. Умерла
2. Еще не привела себя в порядок
3. Мужчине не подобает заходить в комнату к незамужней девушке
4. Если он войдет, она выцарапает ему глаза и повесит на дверную ручку
Его бы это вряд ли остановило.
Вампир уверенно прошествовал в комнату и сел в любимое гизелино кресло. "Бывшее любимым при жизни," — поправила себя девушка. Отныне она не должна привязываться к вещам, как простые смертные. Хотя кресло все равно хорошее. А если вот так закидывать ногу на подлокотник, через пять минут от него останется одна труха.
— А, это ты, — вздохнула Гизела, будто рассчитывала увидеть по меньшей мере Папу Римского, а появился всего-навсего Мастер Вампиров. И не такой уж и страшный, каким казалось совсем недавно. — Добить пришел?
— Если бы я хотел тебя убить, ты давно была бы мертва, — резонно заметил вампир, — но это было бы не так интересно.
— Да вы все и так мне жизнь настолько интересной сделали, что в цирк ходить не надо! Радуешься, да?
Виктор смерил ее пристальным взглядом и довольно кивнул:
— Изи была права, из тебя получится чудесный вампир. Какой взгляд, сколько злости! — вскочив с кресла, он развернул к себе. — Ну-ка, ну-ка… Хочешь убить кого-нибудь?
— Тебя!
— Само собой. Но подумай — зачем?
— Как зачем? — удивилась Гизела. — Ты наш враг номер один и мы должны тебя победить, раз ты творишь зло и убиваешь людей.
— Не без этого, — согласился Виктор. — Только правильно ли ты определила свое место? Как думаешь, на чьей ты теперь стороне? С ними, — он кивнул в сторону окна, — с теми, кто тебя бросил, или с нами?
