Под юниусовым солнцем, под африканским небом, шагая в неподвижном воздухе, армии добираются до границ Искривления, одна за другой, с интервалом в четыре и семь дней, на расстоянии трех и пяти тысяч стадий. Пересекают границу и входят в Сколиодои, насколько позволяют им какоморфные джунгли: в их пределы и чуть глубже, пока не начинают гибнуть люди, слишком много людей. Тут разбивают лагеря. Стратегосы ожидают атак адинатосов из глубины какоморфии, приказывают возвести все укрепления, какие только возможны в таких условиях. Обычно топоры здесь не пригождаются, но в антосах человечьих кратистосов деревья рубятся, а огонь пожирает ближайшие заросли — и таким образом в диком сердце Африки возникают три временных города, места Сил, фронтовые гарнизоны на фронте Арретесовой Войны: Навуходоносоров Апореум, Иосифова Мита, Эфремов Исаф. Война с Иным состоит не в уничтожении — истинно Иное и так неподвластно уничтожению, человек сумеет уничтожить лишь по-человечески. Война с Иным состоит в том, чтобы сделать его менее иным, более человеческим. Лишь тогда его получится уничтожить, лишь таким вот образом.
Посему бой идет в керосе, антропоморфия против какоморфии, антос кратистосов против Искривления. Как глубоко можно уже войти в джунгли? Сумеешь ли уже поименовать эти деревья? А этих зверей? А это небо? Сумеешь уже пересказать свои сны? Они посылали вглубь отряды, по нескольку десятков человек, затем, согласно описаниям точивших их болезней, чертили линию фронта, планы наступления; а солдаты в горячих объятиях ауры кратистоса быстро возвращали истинную морфу. Начали корчевать джунгли в обе стороны от Исафа, строя дороги к центру Сколиодои. Ночами их поглощала какоморфия; днем их возвращали. Все глубже и глубже. Вокруг Миты на деревьях появились мартышки в Форме мартышек, на землю возвратились термиты и муравьи в Форме термитов и муравьев.
14 Квинтилиса адинатосы контратаковали, ударив прямо в Апореум; возможно, чувствовали слабость Навуходоносора. Битва длилась ночь, день и часть второй ночи. Погибло более полутора тысяч человек; вдвое больше так никогда и не вернулись в Форму, до самой смерти не выйдя из помешательства. Газеты Александрийской Африки позже писали об Армии Безумцев. К счастью, выжил сам Навуходоносор. Благодаря этому эгиптяне вообще смогли вспоминать об Апорейском Сражении, только благодаря этому оно было описано и запомнено. Газеты сообщали о тварях Шеола, об отрядах метаморфных созданий, не зверей, не животных, не живых, не мертвых, о волне обезумевшего Искривления, под которой даже самые стойкие из хоррорных теряли разум и Форму, впадая в слабоумие и внезапные хвори. Некоторые из выдвинутых на дальние позиции совершенно потерялись в напирающей какоморфии, смешались с ней, объединили Формы; и волна набрала силу. В какой-то момент начали смешиваться даже первоэлементы, Вода вместо Воздуха, Воздух вместо Земли, Земля вместо Огня, мир вокруг Апореума выворачивался наизнанку — казалось, что подобному извращению невозможно противостоять. Однако следовало отдать должное Навуходоносору Золотому: он не отступил, не поддался Сколиозе, его элефанты стояли недвижимо, гегемоны отдавали с их спин складные приказы, слова все еще имели смысл, команды все еще имели смысл, армия удержала Форму армии. Здесь, в непосредственной близости от кратистоса, пирос горел как пирос, а тело умирало как тело. Но нельзя было подпускать какоморфию слишком близко, достаточно безопасной дистанцией оставалось тридцать — сорок пусов. Именно так, во время битвы, была поспешно выработана новая тактика, примитивная, но единственно возможная: заградительный огонь из всех пиросидер и кераунетов, с вала шанцев, возведенных вокруг позиций Крокодилов Навуходоносора. Адинатосы, со своей стороны, если и применяли какую-то стратегию в этом хаосе, то настолько же несложную: затопить агрессора Искривленной Материей, захлестнуть его Искривленной Формой. На закате 15 Квинтилиса в рядах какоморфных креатур наконец заметили зачатки построения и первые попытки организованных боевых маневров. Именно по этому опознали победу Навуходоносора: Сколиодои желало сражаться как человек. Газеты написали о паническом отступлении адинатосов и чудесном возрождении африканской природы.
Под конец Квинтилиса, когда антосы кратистосов вгрызлись уже на десятки и сотни стадиев вглубь Кривых Земель, в небе над Африкой зажглись гроздья новых созвездий. Вскоре они стали видны даже днем. В Апореуме, Мите и Исафе ответили, разжегши в саванне огромные пироглифы. Стратегосы приказали войскам отступать из Сколиодои. Остановились все работы, даже несшие стражу лишь задирали головы в молчаливом ожидании. Так миновал день, вечер и ночь. Утром небеса обрушились.
Первый пиросник ударил в пятидесяти стадиях к югу от Миты. Не заметили, как Огонь нисходит из своей сферы, не осталось на голубизне никакого шрама от схождения пироса. Просто на короткий миг все небо сделалось ослепительно-белым — и те, кто смотрел в него, воистину сделались слепы, — а после над Митой пронесся грохот тысяч бурь, и в лагерь дохнул горячий ветер, вихрь, несущий чистые архэ пироса. Истаяли в огне десятки шатров, у кое-кого из хуратиев загорелись волосы и одежды. Лишь сами они этим и обеспокоились — остальные глядели на юг, на джунгли пестрой какоморфии, где гипнотически медленно вставал к Солнцу гигантский столп темно-красного дыма, оборачиваясь сверху подобием гриба с клубящейся шляпкой.
Астромеканики Госпожи работали без перерыва, согласно приказам Кратистобойца сводя пиросник каждый час-полтора, как только успевали, исходя из напряжения небесных сфер. Мита, Исаф, Мита, Апореум, Апореум, Мита, Апореум, Исаф, Мита, Мита, от рассвета до заката, и затем в ночи, которую освобождение пиросника прожигало насквозь, оставляя в зеницах негатив смертельной красноты, извлекая из мягкой тьмы миллионы острых, как бритва, теней, вырывая изо сна всех зверей и людей, все джунгли. Стратегосы приказали лагерям отступить на пару десятков стадиев от их границ, ветер оставался слишком переменчив, каждый миг из Сколиодои могла прийти волна всепожирающего жара. На вершинах самых высоких деревьев сидели нимроды, чтобы извещать о продвижении огня. Ночной горизонт затягивал черный дым, звезды юга были полностью скрыты. Когда ветер дул с той стороны, запах гари забивал глотку. На рассвете начинал падать черный снег: лоскутья пепла, несомого потоками горячего воздуха. Из Искривления в саванну бежали звери, в одиночку и стадами, звери и создания в неустойчивой Форме, большинство — исковерканные и практически неописуемые какоморфы. Кераунеты уже гремели почти непрестанно, люди убивали тварей будто во время некоей монструозной джурджи, сотни, тысячи какоморфов, выскакивавших прямо под стволы. Нимроды говорили о короне огня, охватившей весь южный горизонт, об Искривленных джунглях, что дрожали и морфировались под прикосновениями пироса, как живьем прижигаемый червяк.
Сколиодои горело.
* * *
— Госпожа.
— Покорись.
— Ты звала меня.
— Когда звала тебя в прошлый раз — ты не прибыл.
— Не было времени.
— У Иеронима Бербелека не было времени. Не подходи!
— Не подхожу.
— Видишь тот камень над ручьем?
— Да.
— Разверни кольчугу.
— Тяжело.
— Чистое ге. Но Форма — Форма должна быть такой.
— Кривой Меч. Конечно же.
— Сколиоксифос. Подними. Выше. Взгляни на землю.
— Что это?
— Его тень. Сколиоксифос Искривляет все, даже свет. Когда бы его взял в руку человек более слабой Формы — та не осталась бы рукой надолго. Если не сможешь его подвесить за зуб эфеса, заворачивай в эту пуриническую кольчугу. Она должна выдержать достаточно долго.
— Хм… Клинок совершенно тупой.
— Сколиоксифос не служит для разрубания Материи.
— У меня есть схожий кинжал…
— Твой кинжал — на людей. Сколиоксифос рубит керос, невзирая на то, чей он и чья морфа в нем отпечаталась. Человека, адинатоса, кратистоса, бога, самого мира. Пользуйся им с большой осторожностью, трое великих текнитесов сошли с ума, выковывая это оружие.
Господин Бербелек крутит Сколиоксифосом «мельницу» и рубит из-за плеча в камень над потоком. Камень тает, стекает в ручей, там распадается с шипением на тысячи огненных стрекозок, что разом взлетают в небо над рощей Госпожи, мелькнув красной тучкой наискось по зеленому диску Земли.
— Да.
— Знаю, что тебя искушает. Лучше уж ступай.
— Ничего ты не знаешь, женщина. Можешь лишь надеяться.
— Уходи.
— Софистес Антидектес полагает, что ты сама преднамеренно призвала их, что именно так начался твой план по возвращению себе власти над Землей без необходимости покидать Луну. Ты останешься здесь, но твоя морфа необоримо охватит и королевства Низа. Они были правы, подозревая тебя с самого начала. Твоя дочка, моя дочка, ты — единая Госпожа. Еще недавно я склонялся к мысли, что ты всего лишь используешь ситуацию, как ее использовал бы всякий кратистос; ведь не могла же ты знать об адинатосах, не могла спланировать то, что приходит с неподвижных звезд. Но теперь я начинаю —
