и забвенья, и где обитают души умерших… Дополнил Гомера. Он усмехнулся. Но какой дивный мир, объемлющий в единое богочеловечество богов и людей, столь сходных между собой в привязанностях, страстях, соперничестве, любви и ревности! Поклон Василию Андреевичу. Взгляни: бесследно кануло в Лету неисчислимое количество событий, манускриптов и судеб, а Гомеровы творения нисколько не потускнели за двенадцать столетий до Рождества Христова и двадцать столетий после. Три с лишним тысячи лет. Холодок по спине. Кто читал, тот знает, какое сияние исходит от строки слепого рапсода и каким восторгом наполняется душа, вернувшаяся из странствия в мир ахеян – воинов, мореплавателей и героев. Не друг ли мне Одиссей? И разве я не сопутствую ему во всех необыкновенных его приключениях? Вот своим
медноострым мечом копает он яму возле утеса, льет в нее мед, вино и воду с ячменной мукой – приношение мертвым, режет над
ямой глубокой овцу и барана, на чью кровь, поднявшись из темной бездны Эреба, слетаются души умерших. Помнишь ли, как предстала перед ним душа его матери, которую тоска по нему до срока свела в могилу? Милая тень. Он пытался обнять ее и
скорбною сладостью плача с ней поделиться. Но всякий раз она ускользала из его объятий. Он в отчаянии.
Иль Персефона могучая вместо тебя мне прислала призрак пустой, чтоб мое усугубить великое горе? От
скорбной сладости плача и
призрака пустого теснит сердце. И мать открывает ему, что живой не может обнять мертвое тело, уничтоженное
пронзительной силой погребального огня. И кто только не являлся затем Одиссею! Жены, зачавшие и родившие от богов; тень Агамемнона, убитого коварным Эгистом –
как быка убивают при яслях; тени безутешного Ахиллеса и знаменитого Аякса и, главное, прорицателя Ти-ресия, предсказавшего Одиссею трудное, но счастливое возвращение домой. А моя судьба? Прорицатель, повторил он, все ли сбудется? Тяжелый хор разнообразных машин звучал в окружающем его мире. Двигался бок о бок с ним огромный КамАЗ, пышущий жаром и исторгающий сизые дымы, гремел впереди пустым кузовом пятьдесят первый ГАЗ, самосвал, которому давно пора было на покой, бежала новенькая «Татра» – и в этом окружении он долго ждал поворота налево и, свернув, медленно поехал к воротам кладбища мимо бывшей свалки, оставившей после себя высоченную гору из мусора, уже поросшую травой, мимо торгующих цветами ларьков по левую сторону и магазинов и мастерских справа и трубы крематория впереди, курящейся белым дымком. Марк въехал в кладбищенские ворота, поставил машину и отправился на свидание с Гоги Мухрановичем. Однако Изабелла Геннадиевна велела ему сесть и ожидать. У Гоги Мухрановича посетитель, объявила она, кладя янтарный мундштук с недокуренной сигаретой на край пепельницы и снова обращая свой взгляд на экран компьютера. Зачем-то Марк решил завязать с ней разговор. Черт дернул его спросить, у вас «Паук»? Она взяла сигарету, затянулась, выпустила дым и презрительно промолвила, пальцем в небо. Марк поперхнулся. Я думал, проговорил он, но ей было решительно все равно, о чем он думал. Вам не идет думать, сказала она. Однако и сострадание не чуждо было ее сердцу. Взглянув на смешавшегося Марка, она снизошла. Это «Скорпион». Он гораздо сложнее. Впрочем – и она бросила на Марка оценивающий взгляд – вам это не надо. Пасьянс для уравновешенных, а вы всегда чем-то взволнованы. У вас нет личной жизни – может быть, в этом причина? Марк осмелился ее перебить. Ну почему же нет. Есть. Да? – с сомнением спросила она. Вы не похожи на человека с личной жизнью. У вас – теперь она несколько задержала на нем свой взгляд – нет блеска в глазах. Вы как будто всегда в трауре. Я понимаю – работа. Но я знавала людей вашей профессии, весельчаков, любителей женщин и ценителей вина. Вы ведь монах? И трезвенник? Не пьете? Почему не пью, выдавил из себя Марк. Я пью. Иногда. Монаха оставил без ответа. Телефон зазвонил. Изабелла Геннадиевна затянулась, извлекла сигарету из мундштука, притушила и подняла трубку. Кладбище, сказала она. Тут отворилась дверь, и на пороге кабинета возник сам директор, Гоги Мухранович собственной персоной, в ослепительном светло-синем костюме, при одном взгляде на который пальцы начинали ощущать тонкую шелковистую ткань. Он провожал солидного мужчину с такой же, как у него, кавказской внешностью и тоже с усами, но меньших, чем у Гоги, размеров. Ты скажи ему, говорил Гоги Мухранович, не надо волноваться. Ай! Все будет, так и скажи, Гоги твердое дал слово. Мое слово – чистое золото, да! Э, Мамука, дорогой, ты скажи, Михаил Нугзарович, зачем тревожишься?
Гоги обещал – Гоги сделает. Ну, иди, иди. Ко мне, видишь, он указал на Марка, народ. Мамука осмотрел Марка карими навыкате глазами и кивнул. Иди, дорогой. И Гоги Мухранович, похлопав Мамуку по плечу, обратился к Марку. Заходи, «Вечность». Видишь, промолвил он, усаживаясь в кресло под портретом президента, я тебя помню. И ты меня тоже помнишь, а?! И он рассмеялся, чистосердечно радуясь тому, что он такой человек, которого помнят и к которому идут люди. Как там Григорий Петрович? Держится? Он провожает, я хороню – одно хорошее дело мы делаем с ним и с тобой, а? А зачем вам, – и кивком головы Марк указал на портрет президента. Аты не понимаешь? Ай! Ты глупый или нет? Не понимаешь ты, он президент всего. Заводы там, фабрики всякие, паровозы-тепловозы, реки разные, и каждый человечек, пока живой. А как же! Если его не будет, все пойдет туда-сюда! Он все держит, он сильный, и я его уважаю, и портрет повесил. А говорят там всякие болтуны, он ворует, взятки берет, и всякую такую чепуху. Слушай, ему взятки для чего, а? И так все его. И кладбище? – спросил Марк, наблюдая, каким воодушевлением светится симпатичное лицо Гоги Мухрановича. Его земля, не раздумывая отвечал тот, его и кладбище. Во-от, он сюда приедет, посмотрит, и ему все тут понравится, и он скажет, какой молодец тут директор, надо его наградить. Вас же наградили, заметил Марк. Ты про что? Ты про знак? Ай, – и Гоги Мухранович махнул рукой. Сколько сейчас орденов всяких, всем дают, всех награждают, и он, – и Гоги Мухранович указал на портрет, – все увидит и скажет, ай, как хорошо отдыхают люди, кругом порядок, чистота, забота, и даст мне орден. А?! Марк не смог сдержать улыбку. А какой? Я думал, вполне серьезно отвечал директор, смотрел, все изучил и подумал, орден Почета, он как раз для меня, этот орден. Остальные все такие ордена, мне
