махнул он рукой, пошли прочь. Когда все удалились, он обратился к Марку. Простите великодушно, господин Марк, что вам пусть мельком, но пришлось побывать у нас на кухне. Никак не могу сладить с чертями. Я для них даже спецкурс читаю: черт и его роль в жизни человечества. Сегодня, кстати, будем говорить о десяти заповедях черта. Но до чего ветреный народец! В одно ухо влетело, в другое вылетело. Помилуйте, Иван Иванович, ему в тон отвечал Марк, относитесь ко мне как к путешественнику, мечтавшему побывать в ваших краях. Рассматривайте меня как маркиза де Кюстина, которому равно были интересны крестьянская изба и Зимний дворец. Помню, помню, отозвался Люцифер, остроумный французик. В России единственный дозволенный шум есть крики восхищения. Правду сказать, я не нахожу в вашем Отечестве существенных перемен. Ну, ну, господин Марк, не сердитесь. В глубине души вы знаете, что я прав. Не совсем, сухо ответил Марк. Помилуйте! – вскричал Люцифер. Все известные мне в современной России попытки перемен были обречены по той же причине, по какой за считаные часы было подавлено восстание декабристов. У вашего народа нет протестующей воли, он доволен тем, что имеет, и, как изнемогший человек, хочет лишь одного – чтобы его оставили в покое. У вашего народа ослабело или вообще утрачено чувство собственного достоинства, поэтому из него, как говорят у вас, можно вить веревки. А с маркизом одно время мы очень ладили. Он был содомит, и мы знакомили его с молодыми людьми, которые вместе с ним предавались этому пороку. Вы, Иван Иванович, с неприязнью проговорил Марк, мастер выискивать человеческие слабости. Люцифер взглянул на Марка – но карие его глаза смотрели на сей раз без прежнего дружелюбия, а холодно и враждебно. И лицо его приобрело холодное и жесткое выражение. То, что вы именуете слабостями, язвительно промолвил он, это проявление жизни в человеке, с рождения скованном всякими догмами и запретами. Когда человек говорит: я хочу и прямым путем идет к своей цели, будь то обладание женщиной, или непреодолимая тяга к существу своего пола, или жажда забвения, или темная страсть к убийству, – во всех случаях человек в той мере ощущает полноту жизни, в какой он освободил себя от всех условностей человеческого общежития. А совесть? – с вызовом спросил Марк. Вы сворачиваете ей шею, чтобы она не мешала человеку с темными страстями? Ах, мораль! – воскликнул Люцифер с насмешкой. Вы заговорили о морали. Браво. Это значит, вам нечего сказать по существу. Мораль, мой молодой друг, всегда была уделом слабых, ничтожных, безвольных людей. А уж после двадцатого века, уничтожившего всякую мораль, – о, я вам скажу, это был век наших потрясающих побед! Две мировые войны! Миллионы погибших! Открою вам как другу, меня призвал к себе Сам и просил – вы только представьте – Он меня просил… Изгнанного, униженного, оскорбленного! Ну, может быть, не так прямо: Я тебя прошу, но в то же время дал ясно понять, что был бы признателен мне – нет, вы только подумайте: Он будет мне признателен! – если я остановлю эти бойни. Люди страдают, сказал Он, и это причиняет Мне боль. И как же я ответил? Что я Ему сказал? Ни за что не догадаетесь, с победной улыбкой произнес Люцифер. Я в ответ поклонился, но не земным поклоном, это было бы слишком, но учтиво – склонив голову и несколько прогнувшись в пояснице, – и со всей почтительностью сказал, Ваше Всемогущество, отчего бы Вам самому не примирить враждующие стороны? И одним Вашим словом не прекратить убийства, насилия и страдания? Но я-то знал, что Он никогда не вмешается в ход событий, какими бы кровавыми они ни были, будь то Варфоломеевская ночь или расстрел поляков в Катыни. Мне ли не знать Саваофа, бок о бок с которым я провел тысячи лет! Он убежден, что Его участие нарушит свободу человека, – принцип, которому Он следует от сотворения мира. Да на здоровье! Да на всяческое благоденствие! Радуйся, что не замарал руки! А мы не чураемся грязной работы. Пусть истребляет человечество само себя – но зато на земле будет в конце концов жить племя сильных, не скованных предрассудками людей. Какая мораль, повторил он с презрением. Она слишком слаба; она не держится за что-то прочное, не прислоняется к силе, не идет вслед победителю, не опирается на здоровую, суковатую дубину, которой при случае можно разбить враждебные головы, – она, как оранжерейный цветок, увядает на морозе жизни. Ее окончательно прибьют заморозки, предвещающие наступление новых времен. Поэтому, мой друг, вы встречаете мораль преимущественно в старых романах, где молодой человек настолько морален, что не разрешает себе поять девицу, истекающую любовным соком; или в ответ на вопль: добей врага! – перебинтовывает ему раны. Такая мораль оскопляет людей. Да, да, я говорю о христианской морали, которую принес неудачный Сын моего бывшего Владыки и Наставника. Ну, в самом деле: блаженны нищие, убогие, сирые, всякие питающиеся объедками Лазари, словом, хоспис и ночлежка, смрад, зловоние, охи, ахи и прочая муть. Они, видите ли, блаженны! А смеющиеся радостным здоровым смехом? смехом полноты жизни? здоровые, сильные, с налитыми мощью мышцами? любимые и любящие? берущие своих женщин по десять раз за ночь? Но простите, простите великодушно, господин Марк, мой молодой друг. Я опять увлекся. Знаете, проговорил Люцифер, беря Марка под руку, мне хотелось бы, чтобы вы вернулись к себе с несколько иными взглядами. Представляю, что вам порасскажет обо мне Гаврилка, когда вы будете обозревать Чистилище и стоять у врат Рая. Да кто он такой? Мальчик на побегушках. Радуйся, Мария, – задребезжал он, – Господь с тобою. Веточку каждый подаст. А переделает мир далеко не всякий. Но я разболтался. Время и в Аду деньги, засмеялся Люцифер. Вы, кстати, к нам надолго? Марк пожал плечами. Понятия не имею. Сколько позволят. А к Самому, – понизив голос, спросил Люцифер, – вас допустят? Иван Иванович, сказал Марк, если б я знал! Понимаю, понимаю, сочувственно промолвил Люцифер. Они любят держать в неведении. Все у них тайна, все под замком. У нас, если вы успели заметить, все по-другому. Сердечно, просто, безо всяких формальностей. Мы с вами чудесно прогулялись, вы как человек приглядчивый кое-что заметили – и правильно, что заметили, иначе зачем вы прибыли? Путешествие не из простых. И когда вы вернетесь – а вы, простите, точно вернетесь? Вам обещали? Надеюсь, с внезапным тревожным чувством сказал Марк. Меня ждут. Вы вернетесь, и будете первым человеком, который расскажет всю правду о нашем
