станционный смотритель — бакалавры, заточенные на войну с боевыми заклинаниями. И подчиненные у них есть, не как у меня. И чистые источники магии первого, а то и второго класса (так что даже заклятые дома не нужны). И даже маги. Ученики и неофиты. Еще своя полиция. Рота или целый батальон солдат с приличным оружием. Со стороны посмотришь — хорошо живут. Казалось бы, безопасно, а вот и нет! В Запатье тоже не думали, что их уничтожат, и что случилось?
В целом вся защита деревень и особенно городов Союза Республик строится на магах и солдатах, но с магами во главе. Тот же Прибрежный, столица республики Северная Земля построен рядом с большим количеством источников магии, сильнейшие из которых — четвертый класс — принадлежат правителям республик — канцлерам Союза и другим могучим магам. Старшим магистрам и архимагам, редко появляющимся на людях, ушедшим с головой в магию и не подпускающим никого к источникам такой силы.
Так живет весь Союз. Иначе не выжить.
В деревнях все проще. А Плешь Ведьмы — это отдельный случай. Из-за большого количества заклятых домов и рун эти твари деревне не страшны, а с другими опасностями справляется вооруженное ополчение из мужиков. Ну и есть я. По бумагам маг — неофит. Со смутными перспективами на будущее и шансом не дожить и до тридцати лет, с таким то везением.
— Не мешайся, — толкнули меня плечом и прошли мимо, и не подумав извиниться.
Я с усталостью посмотрел в спину статной, высокой женщины в красном пальто, что, как и другие пассажиры поезда вышла подышать воздухом и купить покушать. Это она меня толкнула. Должно быть, жена какого-то чиновника или крупного заводчика.
Свой медальон мага я спрятал под тулупом. Да, это незаконно и наказывается, но раз уж я здесь власть, могу я пойти на небольшие уступки себе же? Как-то спросившему меня об этом, Зураду, я сказал, что стыжусь носить знак мага открыто, по сути, пока не являясь никаким магом, а на деле я сделал это чтобы избежать внимания убийц, если те сюда явятся. Не думаю, что у них есть мой портрет, а вот то, что я станционный смотритель и маг — они знать должны. А так, без формы (хоть одна поблажка в должностной инструкции — станционные смотрители не обязаны ее носить), в старом тулупе и поеденной молью шапке, да в валенках — я был похож на простого дворника при станции, а не на главного чиновника деревни. Долго на мне взгляд никто не задерживал, а это-то мне и надо.
Эх, время… Не замечаешь как оно летит, а потом жалеешь.
С той ночи, когда меня пытались убить, подло застрелив в спину, прошел месяц. В деревне я к этому моменту прижился. Разобрался со всеми первоочередными вопросами, связанными со службой. Дошли у меня руки и до мелочей. К примеру, я отодрал с окон в доме доски и смастерил нормальные ставни (теперь на ночь их закрываю, а утром открываю). Светло стало. Гораздо приятнее теперь читать за столом или просто обедать. Пришлось, правда, купить несколько комплектов петель и килограмм гвоздей. Делал все сам. Тут ситуация безвыходная. Плотники отказались работать в моем доме. Сам справился, не переломился.
Еще я установил вдоль железнодорожных путей два десятка металлических урн для мусора. Точнее это сделал не я, а работники механической мастерской, что занимаются в деревне всем металлом. От ремонта вездеходов до выплавки лопат.
В свой карман, как и с ремонтом в доме я не залезал. У меня есть право оплатить такие работы из фонда станции, выписав платежный вексель на предъявителя. Сумма на балансе станции небольшая и ее хватит только на косметический ремонт, но это лучше чем платить из своих и теперь люди, этот поток душ, к которому Плешь Ведьмы была не готова, не мусорят, где попало, а пользуются урнами. Все легче мне убирать. Ходи от одной урны к другой и ссыпай из них все в мешок.
Также мне пришлось начать ходить в лес, хоть было и боязно по-началу, а потом привык. Таскал оттуда дрова и не только. Тот же снежный гриб попадался довольно часто. Не деликатес, но пожарить его с мясом или сделать из него соус и привычный вкус блюд преображается.
Ах, да. Мне же подарили козу. Я сам удивился, но вот так. Поселил ее вместе с курами. И да, пришлось учиться доить. Спросил совета, не постеснялся показаться безграмотным. Теперь лучше понимаю, как ухаживать и за козой и за курами, все же раньше я жил в городе и не имел своего маленького хозяйства. Уяснив главное, стал выпускать кур и козу гулять на улице. Отделил им закуток рядом с курятником и если день выпадал теплый, как сейчас, минус пять градусов — отправлял их под солнышко.
Если подытожить, мне нравились изменения, происходящие на станции. Эта спонтанная ярмарка оживила деревню. Вот и сейчас, пока я обходил людей спешащих купить покушать или выбирающих товар на прилавках, я замечал, как поменялись выражения лиц вечно хмурых, неприветливых жителей Плеши, что любят смотреть на меня исподлобья и провожать мою спину недобрым взглядом.
Пока я гулял, изображая обычного дворника, старался прислушиваться к разговорам, что велись вокруг. Голоса здесь никто не принижал. Зачем? Так, новости, которыми делились между собой соседи по вагонам, часто разнились с тем, что мне удалось вычитать в бесплатных газетах, приходящих на станцию раз в две недели и которые я заношу старосте, а уж он подряжает детей разнести их по дворам. Было интересно сравнивать мнения людей с тем, что пишут очеркисты.
Проходя мимо одного из прилавков, где сейчас происходила сделка между продавцом спиртосодержащих наливок и покупателем, раскрасневшимся от торга мужиком, не накинувшим на себя шубу и выбежавшим на улицу в одном свитере и явно уже пожалевшем об этом, я услышал.
— Дорого, — качнул головой покупатель. — Давай сойдемся на двадцати кархемах и по рукам? Холодно же, видишь, я промерз? Будь человеком!
— Уговорил, — проворчал на его слова прижимистый брат старосты деревни. Кажется, его зовут Тагил. Я не всех по именам знаю, да и с ним мы почти не общались, но думаю, не ошибся. — Держи.
— Ух. Аперитивчик. Спасибо, — ласково принял мужик стеклянную тару и, не прощаясь, убежал в свой вагон, кивнув проводнику, что зорко следил за тем, кто мимо него проходит.
Случались здесь и скандалы. Но там разбирались без меня. Солдаты с поезда стояли в охранении и не допускали ругани или воровства, остро реагируя
