Он остановил машину в укромном месте, недалеко от заброшенной дорожки, ведущей к тайному входу в Святилище.
Лацерта поставил машину за фургоном и ждал следующего указания Наставника. Пока он знал только, что они должны оставить жертвы здесь и отвезти фургон в сарай, где он простоит до темноты. Потом его, конечно, перегонят на свалку и разобьют.
Серпенс заглушил двигатель и перебрался в кузов. Парень по крайней мере перестал лягаться. Усвоил урок. Лучше не сопротивляться. Не противиться судьбе.
Лацерта подошел к стоящему фургону. Он не понимал, почему так задержался Серпенс. Все остановилось. В окно он видел, как Наставник сидит на корточках в глубине фургона. Открыв дверцу, он просунул внутрь голову.
— Все нормально?
— Нет, — обернулся к нему Серпенс. — Совсем даже не нормально.
Лацерта влез в кузов и захлопнул дверцу.
— Да что случилось?
Серпенс отодвинулся, открыв лежащего на полу.
— Он умер.
— Умер?
Это такое слово, которое только и остается повторять:
— Умер.
Он подтвердил сказанное, приподняв и отпустив руку Джека Тимберленда.
— Вот дерьмо!
— Вот уж точно.
Лацерта никак не мог понять. Подошел ближе и всмотрелся в лежащее перед ним тело.
— Что с ним случилось?
— Кроме того, что сердце остановилось и пульса нет?
— Я не о том. Что его убило?
Серпенс покачал головой:
— Не знаю. Может, я слишком сильно ударил. Может, ты его слишком туго связал, и он задохнулся.
Почти минуту оба понуро смотрели на труп и гадали, кто из них виноват.
Оба знали, какая судьба ждала любовников. Жертвы.
Для парня это было бы много хуже. Но это свершилось бы под взором богов. С их благословения, в их честь и под их защитой. Как положено. Процедура тщательно продумана, чтобы защитить всех участников. А здесь совсем другое дело. Все насмарку.
Старший из двоих сел на пол и обхватил голову руками.
— Я думаю, стараюсь что-нибудь придумать.
— Можно просто выбросить обоих? — Парень кивнул на машину. — Ни о нем, ни о девушке никто не знает. Отвезем их подальше и оставим.
Серпенс обдумал предложение.
— Она видела твое лицо?
— Нет. Не думаю. — Он засомневался. — Могла. Но если и видела, то меньше секунды.
Серпенс поморщился:
— Хватит и этого. За полсекунды можно многое заметить. — Ему пришла в голову новая мысль: — Она вспомнит, где ее захватили, в какое время. Слишком рискованно.
— Тогда убьем ее, — пожал плечами Лацерта. — Ей так и так умирать. Изобразим, будто ее парень слишком увлекся. Он ее чуть не задавил там, на камне. Наверняка он успел поиметь ее и раньше. В ней полно его ДНК. Полиция точно решит, что это он.
Старший покачал головой:
— Она избрана. Она коснулась Святых, и наш долг — отдать ее им.
Лацерта всполошился:
— Наш долг — не попасть за решетку!
Но Серпенс уже взял себя в руки:
— Надо увезти этот фургон с глаз долой. Потом я свяжусь с Внутренним крутом. Решать Мастеру.
— А что с девушкой?
Тот кивнул:
— Ты останешься здесь с ним. Я доставлю ее в Святилище.
Лацерте это не понравилось. Даже в этом пустынном месте, вдали от дорог и жилья, ему не хотелось оставаться наедине с мертвым.
— Только поскорей!
Серпенс пробежал к «Мицубиси». Девушка, побагровев, билась на сиденье. Хоть эта жива. Кейтлин увидела его испуганное лицо. Страх заразителен. Она еще сильнее забилась, натягивая веревки. Серпенс подумал, не снять ли ленту, залепившую ей рот, и не попробовать ли успокоить, но решил не рисковать. Лучше как можно быстрей сдать ее. Отправить под замок. Позвонить Драко и рассказать, что они натворили.
Сделанное накануне открытие обеспечило Гидеону бессонную ночь.
ХЛЛ.
Сокращение обозначало хроническую лимфоцитную лейкемию — ужасное заболевание, вызываемое мутацией ДНК лимфоцитов. С годами поврежденные клетки размножаются и вытесняют нормальные клетки в лимфатических узлах и костном мозге. Кроветворные клетки полностью подавляются, и организм лишается иммунитета — он больше не способен бороться с инфекциями.
Так умерла его мать.
Он узнал все это, проведя ночь перед компьютером, читая статьи в Интернете. Кроме того, он выяснил, что заболевание передается по наследству. Но не всегда. Наследственная ХЛЛ — медицинская рулетка. Возможно, он болен, возможно — нет. Время покажет.
Что-то шевельнулось в глубине его памяти. Поднялось из песков забытых кошмаров. Он был болезненным ребенком — его донимали простуды, сенная лихорадка, кашель и головокружения. Однажды он серьезно разболелся. Жестокая лихорадка, пот. Ему было так плохо, что отец забрал его из школы. Положил в больницу для консультации со специалистами. Он помнил аппараты и мониторы, иглы в вене, суровые лица и долгие переговоры взрослых в стороне. Потом они отпустили его домой. У отца покраснели глаза, он плакал.
И еще одно вспомнилось. На секунду он остановил себя. Нельзя, чтобы память играла с ним шутки. Дневник разбередил душу, измотал его и растревожил. Возможно, это синдром ложной памяти, воспоминания о том, чего не было.
Но он знал, что это не так.
Отец заставил его лечь в холодную металлическую ванну в их старом доме. Он ясно помнил, как ему было неловко. Он голым лежал в пустой ванне. Потом Натаниэль окатил его холодной серой водой. Облил с головы до ног, велел поплескать на лицо и на волосы. Приказал не тратить зря ни капли.
Выбираясь из ванны, он трясся от холода и страха. Отец завернул его в полотенце и крепко прижал к себе, сказал не беспокоиться, вода это особенная и унесет его болезнь. Так и случилось. Почти сразу. Через несколько дней он совершенно здоровым вернулся в школу.
Встал на место еще один кусочек мозаики его детства. Он с того дня никогда не болел. Даже насморка не бывало. И, если ему случалось порезаться, все быстро заживало.
Гидеон вышел в отцовскую спальню и заглянул в зеркало на туалетном столике. Ни следа ран, полученных в столкновении с грабителем. Он поднес руку к лицу. Кожа гладкая. Ни следа рассеченной губы и пореза на щеке. Как будто ничего не было.
Черные вороны-падальщицы расселись на поломанной ограде старого сарая, двадцать лет не знавшего хозяйской руки. Драко, проходя с Муской по высокой траве, кивнул на крылатую армию.
Постучал в темные перекосившиеся доски двери, и птицы взвились вверх, покружились и опустились на деревья, окружавшие поле.
Изнутри слышались звуки поспешной деятельности. Лязгнул металл. Что-то передвинули. Серпенс уже видел их в щели между досками и открыл дверь. Он выглядел смущенным.
— Мне очень жаль.
Драко промолчал. Ему тоже было жаль. Жаль, что работа испорчена. Жаль, что пришлось приезжать и разгребать грязь. Двое протиснулись мимо Серпенса. Тот снова запер дверь. Подкатил к ней испорченный рыхлитель, заложил железный стержень крепления вместо засова.
— Спасибо, что приехали.
Драко быстро огляделся:
— Мы одни?
Серпенс кинул:
— Лацерту я отослал домой.
— Хорошо, — сказал Муска. — Хоть что-то сделал как надо.
Драко сразу перешел к делу:
— Где труп?
Шон показал на стоявший в дальнем углу фургон.
— Внутри.
— А женщина?
— Благополучно доставлена в Святилище. Она в помещении для медитаций.
Это был эвфемизм. Ниши в каменной стене были не просторнее чулана для швабр. Человек в них не мог согнуть коленей, тем более сесть или лечь. Воздух проходил через щели, не шире щели почтового ящика, прорезанные у ног и над головой.
— Она что-нибудь говорила?
— Ничего осмысленного. Только визжала.
Муска улыбнулся:
— Через час-другой замолчит.
Серпенс отодвинул дверцу фургона, и они вошли. Драко склонился над телом:
— Обыскивал?
Серпенс покачал головой. Муска открыл бардачок, вытащил договор об аренде, права и какой-то мешочек. Присмотрелся.
— Экстази. Недурная заначка. — Он уронил мешочек на водительское сиденье. — А вот и имя. — Он пролистнул договор. — Эдуард Джейкоб Тимберленд, адрес — Нью-Кавендиш-стрит в Мэрилебоне. — Взяв права, он взглянул на фотографию. — Ага, он самый. Тридцать один год. — Перевернул карточку. — Шесть штрафов на его имя.
— Об этом ему больше можно не беспокоиться, — заметил Драко и глубоко вздохнул. — Итак, они с девушкой взяли напрокат «Фольксваген», чтобы прокатиться в Стоунхендж. Значит, день-другой их не хватятся. — Он улыбался. — Не так плохо, как ты боялся. Святые избрали идеальные жертвы — бездельники, у которых хватает времени разыгрывать хиппи из шестидесятых.
Серпенс перевел дыхание:
— Так что мне с ним делать?
