Однако Юстас не желал видеть рядом с собой никого, кроме Сондерса.
— Мне больше никто не нужен, — сказал он. — Они обязательно пронесут ее сюда. Я это знаю.
— Не беспокойтесь, старина. Все это не может продолжаться бесконечно. Я разглядел ее на этот раз так же хорошо, как и вы. Она уже далеко не такая шустрая. Она долго не протянет, особенно после такого падения. Я же слышал, как она шмякнулась на мостовую. Как только вы немного окрепнете, мы отсюда уедем. Никаких сумок, никаких вещей — только то, что на себе, так что ей негде будет спрятаться. Так мы от нее избавимся. Мы не оставим адреса, и не будем получать никаких посылок. Выше голову, Юстас! Через пару дней вы уже сможете выдержать дорогу. Доктор сказал, что завтра я могу вывезти вас на прогулку в коляске.
— Что мне делать? — спросил Юстас. — Почему она меня преследует? Я же не хуже других. Я не хуже вас, Сондерс, вы сами это знаете. Ведь это вы были замешаны в грязных делишках в Сан-Диего пятнадцать лет назад.
— А при чем здесь это? — удивился Сондерс. — Мы живем в двадцатом веке, и даже пасторы перестали пугать нас возмездием за прошлые грехи. Еще до того, как вы ее поймали, она уже ненавидела и вас, и весь род людской. Но, конечно, после того, как вы ее пробили гвоздем, она забыла про остальных и всю свою злобу направила на вас. В сейфе она просидела почти полгода. И наверняка все это время мечтала об отмщении.
Юстасу Борлсоверу очень не хотелось даже выходить из комнаты, но он решил, что в предложении Сондерса уехать из Брайтона тайком есть рациональное зерно. Он начал быстро восстанавливать силы.
— Мы отправимся первого сентября, — заявил он.
* * *
Вечер тридцать первого августа выдался угнетающе душным. Открытые весь день окна с наступлением сумерек закрыли. Миссис Принс уже давно перестала удивляться странным привычкам джентльмена со второго этажа. Вскоре после его приезда она получила указание снять тяжелые портьеры с окон в обеих спальнях, да и вообще день ото дня комнаты стали выглядеть все более пустыми. Там не осталось ничего лишнего.
— Мистер Борлсовер не любит, чтобы где-то собиралась грязь, — объяснил Сондерс. — Он предпочитает видеть любой уголок комнаты.
— Может, все же приоткрыть окно хоть немного? — обратился он вечером к Юстасу. — А то ведь мы здесь просто сваримся.
— Нет, оставьте как есть. Мы же с вами не школьницы, только что прослушавшие курс лекций по здоровому образу жизни. Достаньте лучше шахматы.
Они сели за игру. В десять часов миссис Принс принесла записку.
— Прошу прощения, что не принесла раньше, — сказала она, — но это оставили в почтовом ящике.
— Откройте, Сондерс, и посмотрите, нужен ли ответ.
Записка оказалась короткой, без адреса и подписи.
«Согласны встретиться в последний раз сегодня в одиннадцать вечера?»
— От кого это? — спросил Болсовер.
— Это мне, — пояснил Сондерс. — Ответа не будет, миссис Принс, — он положил записку в карман. — Напоминание об уплате от портного. Наверно, он прослышал о нашем отъезде.
Ложь получилась убедительная, Юстас не задавал больше вопросов. Они продолжили игру.
Сондерс слушал, как на площадке снаружи высокие стоячие часы тихо считают секунды, отбивая четверти часа.
— Шах! — произнес Юстас.
Часы пробили одиннадцать. Тут же послышался негромкий стук в дверь. Казалось, он идет снизу.
— Кто там? — спросил Юстас.
Ответа не последовало.
— Это вы, миссис Принс?
— Она сейчас наверху, — заметил Сондерс. — Я слышу, как она ходит по комнате.
— Тогда заприте дверь. И на задвижку тоже. Ваш ход, Сондерс.
Пока Сондерс сидел над доской, Юстас подошел к окну и проверил запоры. То же самое он проделал в комнате Сондерса и ванной. Между тремя помещениями не было дверей, а то он бы запер и их.
— Ну же, Сондерс, — проговорил он. — Вы собираетесь думать над ходом всю ночь? Я бы за это время успел выкурить сигарету. Нехорошо заставлять больного ждать. У вас есть только один выход… А это еще что такое?
— Это плющ стучится в окно… Вот так! Теперь ваш ход, Юстас.
— Это не плющ, дубина вы этакая! Это кто-то ломится в окно.
Он поднял штору. За окном, цепляясь за раму, висела рука.
— Что это она держит?
— Перочинный нож. Она старается лезвием отжать запор и открыть окно.
— Ну и пусть старается, — заметил Юстас. — Эти запоры опускаются и завинчиваются. Их так просто не откроешь. Но лучше мы все же опустим жалюзи. Ваш ход, Сондерс, я свой сделал.
Но Сондерс не мог сосредоточиться на игре. Он удивлялся Юстасу, у которого, похоже, страх внезапно улетучился.
— Вы не против выпить вина? — спросил он. — Я вижу, вы относитесь к этому хладнокровно. А вот у меня, признаться, поджилки трясутся.
— С какой стати? В этой руке нет ничего сверхъестественного. Я хочу сказать, что она подчиняется естественным законам пространства и времени. Она не из тех вещей, которые вдруг на глазах растворяются в воздухе или свободно проходят сквозь дубовую дверь. А раз так, мне наплевать на ее старания забраться внутрь. Мы уедем отсюда утром. Я, к примеру, уже испытал все самое ужасное. Так что наливайте стакан, старина! Окна закрыты, дверь заперта на замок и задвижку. Помянем моего дядю Адриана! Пейте, старина! Чего вы ждете?
Сондерс стоял со стаканом в руке.
— Она может забраться! — севшим голосом произнес он. — Она может забраться! Мы забыли, что у меня в спальне есть камин. Она может спуститься по трубе.
— Быстро! — скомандовал Юстас, бросаясь в соседнюю комнату. — Нельзя терять ни минуты. Что можно сделать? Зажгите огонь, Сондерс. Дайте мне спички. Да поживее!
— Они, должно быть, в другой комнате. Сейчас принесу.
— Шевелитесь же, ради бога! Посмотрите в книжном шкафу! В ванной! Вот что, стойте здесь, я сам поищу.
— Скорее! — крикнул Сондерс. — Я что-то слышу!..
— Тогда заткните трубу простыней. Нет, не надо, вот спичка.
Он нашел, наконец, одну спичку в щели на полу.
— Дрова там есть? Хорошо… Но они могут не загореться… А, знаю… Керосин из старой лампы и кусок ваты. Так, теперь спичка… Да побыстрее! Уберите простыню, идиот! Она нам не понадобится…
Огонь вспыхнул с таким ревом, что пробился сквозь решетку. Сондерс не успел убрать простыню, на нее попал керосин, и она тоже загорелась.
— Так и все здесь загорится! — крикнул Юстас, пытаясь заглушить пламя одеялом. — Плохи дела! Мне с этим не справиться. Отоприте дверь, Сондерс, и зовите на помощь.
Сондерс подбежал к двери и стал возиться с запором. Ключ в замке никак не хотел поворачиваться.
— Скорей! — крикнул Юстас. — Все горит!
Наконец ключ повернулся. Сондерс на мгновение обернулся. Впоследствии он не мог быть уверенным в том, что видел. Но тогда ему почудилось, как что-то черное, как бы обугленное медленно, очень медленно выползает из пламени и движется к Юстасу Борлсоверу. Он уже хотел вернуться к своему другу, но шум и дым заставили его устремиться в коридор с криком «Пожар! Пожар!». Он подбежал к телефону, чтобы вызвать помощь, а потом вернулся и бросился в ванную за водой. Ему, конечно, надо было сделать это раньше. Когда он распахнул дверь в ванную, до него донесся вопль ужаса, который вдруг оборвался. А потом послышался такой звук, словно в его спальне упало что-то тяжелое.
Все складывалось в высшей степени неудачно.
У Пегги появились боли в боку, и температура поднялась почти до ста градусов[2]. Миссис Уоркингтон Банкрофт сразу поняла, что это аппендицит, но послать за доктором было некого.
Джеймс отправился на кабриолете встретить ее мужа, который наконец-то сумел выкроить недельку, чтобы поохотиться.
Адольфа она только полчаса назад послала к Эвершамам с посланием для леди Евы.
Повариха не смогла бы столько пройти пешком, даже если бы обед можно было накрыть без нее.
На Кейт, как всегда, нельзя было положиться.
Оставалась мисс Крейг.
— Разумеется, вы сами можете убедиться, что Пегги действительно больна, — сказала миссис Уоркингтон Банкрофт, когда вызванная ею гувернантка зашла в комнату. — Беда в том, что мне абсолютно некого больше послать за доктором.
Она сделала паузу. Миссис Уоркингтон Банкрофт предпочитала, чтобы зависимые от нее люди сами предлагали услуги, которые она могла от них потребовать. Затем она продолжила:
— Словом, мисс Крейг, полагаю, вы не откажетесь пройтись до фермы Теббитов. Я слышала, что там остановился доктор из Ливерпуля. Конечно, я ничего о нем не знаю, но придется рискнуть. Думаю, он охотно согласится немного подзаработать во время своего отпуска. Я понимаю, что здесь почти четыре мили, и я бы никогда не решилась просить вас об этом, если бы не аппендицит. Я ужасно его боюсь.
