— Бесчувственный мерзавец! — пробормотал я себе под нос. — Ну, я тебя расшевелю!.. Я тебя…
Я выпрямился и уставился на фигуру, которая приближалась ко мне в неверном электрическом свете.
Это была женщина, которую я встретил в парке.
Она устремилась ко мне с протянутыми руками, ее бледное лицо отсвечивало в темноте, точно высеченное из мрамора.
— Я искала вас целый день… Целый день! — произнесла она уже знакомым мне тихим, взволнованным голосом. — Я хочу забрать письма. Они у вас?
— Да, — ответил я, — они у меня. Возьмите их ради бога. Они уже наделали сегодня много зла!
Она взяла письма из моей руки. Я увидел кольцо, сделанное из двух змеек, оно блеснуло у нее на пальце, и я встал и приблизился к ней вплотную, глядя ей прямо в глаза.
— Кто вы? — спросил я.
— Я? Для вас мое имя ничего не значит, — ответила она.
— Да, вы правы, — согласился я. — Ваше имя мне безразлично. Но вот ваше кольцо…
— Что с моим кольцом? — пробормотала она.
— Ничего… Такое же кольцо есть у мертвой женщины, которая лежит в морге. А вы знаете, к чему привели ваши письма? Нет? Я прочитал их несчастному калеке, и он тут же вышиб себе мозги!
— Вы прочли их мужчине?
— Да. Он застрелился.
— Кто он был?
— Капитан д’Иньоль.
То ли плача, то ли смеясь, она схватила мою руку и покрыла ее поцелуями. Злой и удивленный, спасаясь от ее холодных губ, я вырвал руку и снова сел на скамейку.
— Не за что меня благодарить, — резко бросил я. — Если бы я мог знать… Впрочем, неважно. Может быть, теперь бедняге гораздо лучше в других мирах вместе с его возлюбленной, которая утонула… Да, наверно, так. Он был слеп и болен… И сердце у него было разбито.
— Слеп? — тихо спросила она.
— Да. Вы знали его?
— Да, знала.
— А его возлюбленную? Алину?
— Алина… — еще тише повторила она. — Она мертва. Я пришла, чтобы поблагодарить вас от ее имени.
— За что? За его смерть?
— О да, именно за это.
— А где вы все-таки взяли эти письма? — напрямую спросил я.
Она не ответила, гладя пальцами мокрые конверты.
Прежде чем я повторил вопрос, она двинулась в тень деревьев, легко, бесшумно, и пока она шла, я все время видел, как блестит бриллиант у нее на пальце.
Мрачно размышляя, я встал и отправился по Бэттери-парку к надземной дороге.
Поднявшись по лестнице, я купил билет и вышел на унылую платформу. Когда подошел поезд, я втиснулся туда вместе с толпой, все еще обдумывая свое возмездие, чувствуя и веря, что обязан покарать и заставить покаяться человека, наживающегося на смерти.
Наконец поезд остановился на 28-й улице, и я поспешил вниз по лестнице и дальше к моргу.
Когда я зашел в морг, старик Скелтон, санитар, стоял у стола, тускло отсвечивавшего под слабым светом газовых рожков. Он услышал мои шаги и обернулся, чтобы посмотреть, кто пришел. Потом кивнул и сказал:
— Мистер Хилтон, вы только поглядите на этого жмурика… Я сейчас вернусь… Это та, кого все газеты считают мисс Тафт. Только они дали маху, потому что этот жмурик здесь уже две недели.
Я вынул блокнот для эскизов и карандаши.
— Которая, Скелтон? — спросил я, разыскивая ластик.
— Вот эта, мистер Хилтон, которая улыбается. Сэнди Хук ее уже снял. Как будто спит, правда?
— А что она там так крепко сжимает в руке? Ох ты, письмо… Ну-ка, Скелтон, сделай-ка посветлей. Я хочу разглядеть ее лицо.
Старикан повернул газовый рожок, пламя зашипело и вспыхнуло в сыром, зловонном воздухе. Мои глаза уперлись в покойную.
Застыв и едва дыша, я смотрел на кольцо, сделанное из двух изогнувшихся змеек, державших огромный бриллиант… Я видел мокрые письма, скомканные в тонкой руке… Я смотрел… Господи, помоги мне!.. Я смотрел на мертвое лицо девушки, с которой только что разговаривал в Бэттери-парке!
— Мертва не меньше месяца, — равнодушно сообщил Скелтон.
И тут, чувствуя, что теряю сознание, я пронзительно закричал… и в ту же секунду кто-то сзади схватил меня за плечо и грубо встряхнул… Он тряс меня, пока я снова не открыл глаза и, жадно глотнув воздух, не закашлялся.
— Эх, молодой человек! — наклонившись надо мной, произнес парковый полицейский. — Если вы будете спать на скамейке, кто-нибудь оставит вас без часов.
Я огляделся, отчаянно протирая глаза.
Так значит, это был только сон… И никакая девушка с мокрыми письмами ко мне не подходила… И я не ходил в редакцию… Не существовало никакой мисс Тафт… Джеймисон не был бесчувственным негодяем… И ведь в самом деле! Он обращался с нами гораздо лучше, чем мы того заслуживали, он был добр и великодушен. А ужасающее самоубийство! Слава богу, это просто небылица… И морг, и Бэттери-парк ночью, где девушка с мертвенно-бледным лицом… Ф-фу!
Я нашел свой блокнот для эскизов, перелистал страницы с изображениями животных — гиппопотамов, буйволов, тигров… Ох ты! А рисунок, где на первом плане изображена женщина в черной одежде в окружении задумчивых стервятников и толпы народа в самый солнцепек?.. Он исчез.
Я проверил блокнот еще раз, порылся во всех карманах… Он исчез.
Наконец я встал и двинулся по узкой асфальтовой дорожке в густеющий полумрак.
Повернув на более широкую дорожку, я заметил группу людей — полицейского, державшего фонарь, нескольких садовников и сборище зевак, окруживших что-то… Какую-то темную массу на земле.
— Его нашли как раз в таком положении, — говорил один из садовников. — До приезда коронера лучше его не трогать.
Полицейский приподнял фонарь, его луч упал на два лица, на два тела, прислоненные к парковой скамейке. На пальце у девушки сверкал великолепный бриллиант, который держали в зубах две золотые змейки. Мужчина застрелился. Он сжимал в руках два мокрых письма. Волосы и одежда девушки насквозь промокли, по ее лицу было понятно, что она утонула.
— Послушайте, сэр, — взглянув на меня, заметил полицейский. — По вашему виду похоже, что вы знаете этих двоих…
— Никогда не видел их раньше, — выдохнул я и двинулся прочь, пораженный до глубины души.
В складках ее поношенной черной одежды я заметил краешек листа бумаги — набросок, который я потерял!
Около 19 градусов тепла по Цельсию (прим. переводчика).
37,8 градуса по Цельсию (прим. переводчика).
Около 40 градусов жары по Цельсию (прим. переводчика).
Вопреки всему (франц.).
