— Мигелина переехала в другую комнату? — спросил заинтересованный Медас, который слушал легенду как сказку.
— Конечно. Как же могла она там оставаться? — удивилась госпожа Кенидес.
Гонкур очень хорошо понимал и жалел деда, которому приходилось по многу раз выслушивать не только эту чушь, но ещё и самые серьёзные комментарии к ней. Даже ему, впервые знакомящемуся с легендой, да ещё после ночного потрясения, когда они с Медасом обнаружили портрет, было местами скучно, а местами стыдно за людей, серьёзно относящихся к нескладной выдумке про матовый свет, да про сходящего с портрета призрака. Каково же старику, проведшему деятельную, лишённую мистических чудес жизнь, оказаться обязательным слушателем подобных сказок?!
— А портрет? — спросил молодой археолог из вежливости.
— Комнату с портретом крепко заперли, и Мигелина запретила её отпирать.
— И ночами из комнаты доносилась игра на гитаре и шаги? — улыбаясь, поинтересовался Медас. — И иногда Нигейрос ломился в дверь?
Госпожа Кенидес была настолько уверена в себе и в истинности своей сказки, что не заметила или не сочла нужным заметить лёгкую иронию, которую позволил молодой человек.
— Разве дверь — преграда для дьявола? — спокойно и торжественно спросила она.
— Значит, он может проникать в любую комнату? — спросил Медас с явственно прозвучавшим неудовольствием, вспомнив, должно быть, ночное приключение.
— Конечно! — отозвалась госпожа Кенидес. — Он ходит по всему дому.
— Что же было дальше? — спросил Гонкур, которому ни с того ни с сего передалось настроение Медаса и захотелось поскорее выяснить, на что оказался способен портрет Нигейроса.
Старик Вандесарос, оживившийся было при попытке Медаса пошутить над запертым в комнате призраком Нигейроса, безнадежно махнул рукой и отвернулся.
— Теперь Мигелина жила в вечном страхе. Иногда среди ночи до неё долетали звуки гитары и тихие шаги…
— Ужин подан! — перебил старик Вандесарос сестру.
— Остальное я расскажу после ужина, — сказала госпожа Кенидес, вставая. — Прошу всех к столу.
19
Все поднялись со своих мест и неторопливо пошли в столовую. Гонкур в очередной раз отметил, что Медас и Мигелина держатся поодаль, и подумал, в самом ли деле молодого человека притягивает девушка или так было вначале, а затем ему просто понравилось бывать в этом доме. Перед дверью археолог остановился, чтобы пропустить вперёд старика Вандесароса, а когда захотел пройти сам, то почувствовал, что кто-то держит его за рукав. Он оглянулся и увидел Клодию. Если девочка хотела сообщить ему нечто секретное, то она выбрала подходящий момент, так как все уже прошли в столовую и в комнате никого не было. Гонкур с удивлением на неё посмотрел и спросил:
— Ты хочешь мне что-то сказать?
Девочка смущённо потупилась. Тогда Гонкур ободряюще улыбнулся и дружелюбно поинтересовался:
— Что-нибудь случилось? Не бойся, говори смело.
Девочка вскинула зеленоватые глаза и с видом человека, выполняющего важное и секретное поручение, сказала:
— Вот. Вам просили передать.
В руке недоумевающего Гонкура оказалась красиво сложенная бумажка. Клодия сейчас же проскользнула в столовую, а Гонкур хотел было развернуть таинственную записку, но услышал голос госпожи Кенидес.
— А где же господин Гонкур? — озабоченным тоном радушной хозяйки поинтересовалась она. — Витас, пригласи его к столу.
— Лучше я его позову, — быстро предложила Рената.
Гонкур поспешно сунул записку в карман и вошёл в комнату.
— Прошу прощения за опоздание, но меня привлекла одна картина, — объяснил он. — Это ночной пейзаж с развалинами.
— Замок Руин, — заметила Рената.
— Бывший замок Руин, — поправил её молчаливый Каремас, скользнув по лицу археолога оценивающим взглядом.
— А что с ним случилось? — осведомился Гонкур, садясь на своё место.
Ему было очень неприятно, что Рената даёт влюблённому в неё юноше повод для ревности, но, чтобы не вызвать ещё большей неловкости в натянутых, несмотря на ночное объяснение, отношениях с Каремасом, приходилось делать вид, что он ничего не замечает.
— Всему своё время, — ответил старик, усмехаясь, но, помолчав, спросил. — Или ответить, сестра?
— Не надо, дедушка! — умоляюще закричал Витас.
— Не надо, пусть господин Гонкур потом всё узнает, — попросила Рената и посмотрела на заинтересовавшего её молодого человека.
— Не надо, — поставила точку госпожа Кенидес.
Гонкур демонстративно вздохнул и грустно сказал:
— Придётся подождать.
После отъезда госпожи Васар он почувствовал себя легче и свободнее в этом странном семействе. А госпожа Кенидес ему очень нравилась, несмотря на её пристрастие к мистическому толкованию явлений. Он взял вилку и скорбно пошутил:
— Если бы вы знали, как печально поедать это чудесно приготовленное сердце в обрамлении соблазнительных овощей, когда собственное сердце трепещет и душа в смятении, предвидя тайны и ужасы.
Послышались смешки, и даже госпожа Кенидес не смогла удержать довольной улыбки, причём в самый неудачный момент, когда рот был набит и смеяться было неприлично, а потому она излишне низко склонилась над тарелкой. Когда она вновь выпрямилась, то взгляд её был по-прежнему доброжелателен и строг.
Гонкур случайно поймал любопытный взгляд Клодии и сразу вспомнил о записке. Он подозревал, что послание от Ренаты, но всё-таки ему с непреодолимой силой захотелось его прочитать. Чтобы не терзаться понапрасну, он попытался забыть о записке, но, как всегда бывает в подобных случаях, сложенный листок бумаги явственно стоял перед глазами, а рука сама, помимо его воли, тянулась за ним в карман. Он посмотрел на строгую Мигелину. Кого-кого, а уж её нельзя было заподозрить в таком легкомысленном поступке, как сочинение любовных записок. Может, по сути своей она очень живая и весёлая девушка и лишь скрывается за неприступной маской, но попробуй, пробейся к её душе сквозь толщу внешнего льда.
Чувствуя неотступный взгляд, Мигелина сурово посмотрела на забывшегося гостя и сразу же заговорила с Каремасом. Гонкур опустил глаза и подумал, что Рената права и в глазах Мигелины ни один молодой человек не идёт ни в какое сравнение с её братом.
— Госпожа Кенидес, — обратился он к старой даме, чтобы рассеять неловкость от молчаливого и не очень приятного диалога с её дочерью, — а вы сами видели Нигейроса?
— Нет, — ответила та и, подумав, чистосердечно призналась. — И не стремлюсь.
— А я мечтаю его встретить, — шепнул Гонкуру Витас, севший рядом с ним без разрешения матери.
Гонкур повернулся к нему и, прищурясь, тихо спросил:
— Так ты его не видел? А мне-то рассказывали, что ты беседуешь с ним ночи напролёт.
Витас хмыкнул.
— Мало ли что я рассказываю девочкам…
— Значит, у тебя две правды? — как можно строже осведомился Гонкур. — Одна — для девочек, а другая — для меня?
Витас не придал значения нравоучительной беседе. Он придвинулся поближе к Гонкуру и горячо зашептал:
— Господин Гонкур, мне очень хочется проследить за Нигейросом, но один я не решаюсь. Хотите, я покажу вам его портрет? Я вас туда проведу этой ночью. Мы где-нибудь спрячемся и будем на него смотреть до самого утра.
— А если он не оживёт? — спросил Гонкур с самым серьёзным видом.
— Тогда мы придём следующей ночью. Но он не может не сойти с портрета сегодня, ведь произошло столько событий… Пойдёте?
Гонкур вспомнил уговор с Медасом.
— Витас, — помолчав, сказал он, — я, пожалуй, схожу с тобой к Нигейросу, но только не этой ночью.
Лицо Витаса стало упрямым и сердитым. Он презрительно тряхнул головой и хотел отодвинуться от Гонкура подальше, но тот ловко поймал его под столом за локоть и притянул к себе.
— Я же сказал, что пойду, — шепнул он.
— Когда? — сейчас же поинтересовался не терпящий отлагательств мальчик.
Гонкуру вовсе не улыбалась мысль сидеть, скрываясь за каким-нибудь столом, и временами выглядывать из укрытия, чтобы показать свою заинтересованность в действиях нарисованного Нигейроса. Но он взглянул на решительное лицо Витаса и хмуро подумал, что идти придётся. "Если я не соглашусь, — размышлял он, — то мальчик, чего доброго, пойдёт один. Всю ночь он, разумеется, не высидит, но кто знает, как подействует на него этот поход. Даже мы с Медасом испугались, а он… Придётся идти. По крайней мере, я смогу отвлечь его от лишних страхов".
— Следующей ночью, — ответил Гонкур.
— А почему не этой? — подозрительно спросил Витас.
— Ты пойми, — терпеливо начал объяснять Гонкур. — Я только вчера приехал, страшно устал в дороге, полночи мы проговорили с господином Вандесаросом, потому что давно не виделись, потом я не мог уснуть на новом месте. Разве смогу я неподвижно сидеть в укромном уголке и смотреть на портрет? Я сразу же засну, и никакой Нигейрос меня не разбудит, даже если будет трясти за плечо. Какой из меня сейчас сыщик? Дай мне выспаться этой ночью, а завтра я в полном твоём распоряжении. Мы и за Нигейросом проследим и в картишки перекинемся, чтобы скучно не было.
