Она шла по этому странному полу и ощущала себя дома.
«Господи, что со мной?» — испугалась Лори.
«Кто я, Великий Создатель?» — ужаснулась Хранительница.
«Успокойся, Сестра», — теперь это был даже не телепатический контакт, а нечто неотъемлемое, вошедшее в её сознание неразъединимой частью.
Она почти физически ощутила тёплую волну внутри себя. Сгусток энергии прокатился вдоль воспалённых сосудов мозга, будто соединяя готовую распасться нить узора. Как застёжка-«молния». И в этот миг всё встало на свои места.
В её сознании пересеклись две реальности, две плоскости. Она могла жить в обеих, и это ничем не грозило её рассудку.
Вайссе, Хранительница, одна из Посвящённых жрецов Главного храма, и Лори, медсестра частной клиники с планеты Земля, были всего лишь двумя проявлениями одного целого.
— Я буду жить, — вздохнула девушка с неимоверным облегчением, опускаясь на пол.
Си-А услужливо подсунула ей кресло.
Головка Хранительницы с благодарностью откинулась на спинку, ладони легли поверх подлокотников:
— Можно мне посмотреть на себя?
— Конечно.
Включился монитор. Теперь он выполнял функцию обыкновенного зеркала.
— Вайссе, — прошептала девушка, касаясь пальцами своего лица, будто желая отныне и навсегда запомнить его черты. — Отныне это моё имя.
— Знаешь, как оно переводится с языка та-лоо? — хитро улыбнулась Си-А.
— Да, — порывшись в глубинах своей второй памяти, ответила Лори. — Благословенная, Несущая Мир в Сердца, Спасающая от Скорби.
— А твоё Первое Имя? — осторожно забросила удочки Си-А.
— Его же нельзя произносить! — моментально отреагировала девушка.
— Браво! — Си-А сымитировала звук бурных аплодисментов. — Ты говоришь, как истинный та-лоо. Но поскольку я создала тебя, твоё Первое Имя не является для меня загадкой. Не беспокойся, вреда от этого не будет никакого. Я знаю Первое Имя Маркова, но я не заметила, чтобы он от этого стал чувствовать себя хуже.
— И что значит моё Первое Имя? Кроме того, что мне уже известно.
— Э-вейг — Цветок, Свободная и последнее значение, которое, по всей видимости, использовалось древними та-лоо — Многоликая.
— Что же под этим подразумевается? — удивилась Лори.
— Над загадкой имён древних та-лоо, — честно призналась Си-А, — я сама бьюсь довольно давно. Мне очень хочется понять, почему Первое Имя окружено такой таинственностью? Почему его столь тщательно скрывают? Причем это происходит даже не на сознательном, а на подсознательном уровне, как чтение мыслей и Узоров, как моментальная перестройка всех функций организма, обеспечивающая феноменальную, недоступную землянам выживаемость в критических условиях. Одно я успела понять: значение, заложенное в Первом Имени, не просто слово или пожелание, а нечто гораздо большее.
— Так и есть, — снисходительно улыбнулась Вайссе. — Это наш Узор. Слово, обозначающее Первое Имя, воплощённое в материю посредством Линий — наша глубинная суть!
— Не только это, — перебила её Си-А. — Ты знаешь о том, что если та-лоо лишить двух генов в одном маленьком участке хромосомы, то получится землянин в чистом виде?
— Как? — поражённо распахнула глаза девушка. — И давно ты поняла это?
— Несколько минут назад. Когда создала тебя.
Только теперь Лори стало по-настоящему страшно.
— Кто я, Си-А? — дрожа, спросила она. — Не землянин, не та-лоо, не шепси…
— Ты — душа, скрытая внутри другой, Сестра. Я дала тебе жизнь, и нам вместе надо будет позаботиться о том, чтобы эта жизнь продолжалась как можно дольше.
— Добрый день, Си-А, — Марков вошёл в салон корабля и удобно устроился в кресле напротив монитора. — Что-нибудь произошло, пока меня не было?
— Я пыталась осмыслить информацию, полученную во время путешествия через Пещеру.
— Ты мне ничего подобного не сказала сразу после возвращения, — приподнялся с кресла Марков, удивлённо глядя на монитор, где вдруг стали появляться странные знаки.
— Потому что тебе нужно было время, чтобы усвоить рассказанное твоим Сопровождающим. Как я могла начать распространяться о собственных проблемах?
— Сейчас-то поделишься?
— Да. У меня были странные ощущения в момент перехода через Пещеру. Я вдруг вспомнила… нет, скорее, почувствовала на мгновение, — её нерешительность походила на страх, и это в свою очередь пугало Маркова. — Я была женщиной. Человеком из плоти и крови. Моё тело не распадалось на атомы, но я не могла читать мысли, «видеть», как течёт время, слышать, как бьются сердца планет, о чём говорят растения и животные.
— Кто знает, что лучше, — пробормотал себе под нос Марков, добавив громче. — Честно признаться, мне тоже было не по себе после этого перехода, но я не могу вспомнить, почему. Я вообще не помню, как шёл через Пещеру.
— Это-то и странно, — отметила Си-А. — А что если ваша память — я имею в виду твоя и тех ребят с «Вепря» — попросту оградила эти воспоминания и заблокировала их только оттого, что они не вписывались в ваш опыт, полученный в течение жизни? Если во время перехода вы все чувствовали то же самое, что и я?
— Очень вероятно, — Марков задумчиво прижал палец к губам.
— В моей памяти тоже стоит большой блок, который я и пытаюсь сейчас «разгрести», — призналась Си-А. — Впрочем, мне так или иначе было проще, когда мы переходили. Я уже привыкла к таким штучкам в межпространстве. Вам пришлось несладко, — добавила она с сочувствием.
— Ничего. На иных планетах бывало и хуже, сама знаешь. Ладно, Си-А, пойду-ка я домой. Переоденусь, душ приму… Если что-нибудь понадобится — свяжись по «неофициальному», ладно?
— Как всегда, Попутчик.
Он направился к выходу, потом у самых дверей оглянулся и ласково произнёс:
— Кстати — спасибо за карточки!
До дома он не дошёл.
Стоило ему покинуть ангар, как его дыхание замерло. Он просто остолбенел и не мог сделать даже шага, твердя себе, что болен, и его преследуют галлюцинации.
Наконец, сделав над собой усилие, Марков медленно приблизился к той, кого считал лишь образом, посланным ему собственным воспалённым рассудком.
Почти как тогда, на Красных Хребтах. Только там везде была нереальность, а здесь посреди обычного мира, к которому он привык, с которым смирился и сжился, стояла юная Хранительница в одежде обычной земной женщины.
Запрокинув голову вверх, она смотрела на то, как по небу плывут лёгкие перья белоснежных облаков.
Летнее небо Лоо! Как он стосковался по нему! И эта девушка…
Столько лет бесплодных поисков, блужданий по Вселенной в надежде встретить хоть кого-нибудь… Адские планеты, мёртвые астероиды… И вдруг Хранительница оказывается там, где он меньше всего ожидал её увидеть — на Земле!
— Вэй дез, та-лоо Шен[8], — прошептал Марков, когда до незнакомки оставалось не более шага.
Горло его осипло от волнения.
Вдруг внутри него раздался нежный, как флейта, голос юной красавицы:
— Но’ ва ре-сей-ти, наа’ сэ-ло-ти![9]
Потрясение было слишком велико. Марков пошатнулся, но удержался на ногах.
— Ты говоришь на языке Древних?! Как же так? Это невозможно! Ведь все Древние погибли после Катастрофы!
— Какой катастрофы? — Хранительница обернулась, и Марков по привычке, оставшейся с детских лет, поспешно опустил голову.
Смотреть в глаза Хранительницы, если она тебе ещё не назвала своего имени, считалось дурным тоном, откровенным оскорблением.
А если она жрица одного из Храмов, то оскорбить её — значит бросить вызов самому Создателю!
— Великой Катастрофы. Она случилась за пять с половиной тысяч лет до второй Катастрофы, приведшей к гибели нашей планеты!
Последовало продолжительное молчание.
— Кажется, я не понимаю истины высказываний в твоих речах, Попутчик. Мой рассудок не внемлет Узору твоих слов.
— Та-лоо Шен, как же это возможно? — Марков отчаянно начал путать родной язык и язык землян, и, в конце концов, перешёл на общение, которое жрецы называли «слияние Узоров». Ему помогло то, что Хранительница, по всей видимости, нисколько подобному общению не противилась.
В нескольких штрихах Марков показал девушке последние минуты жизни Великой Матери, такими, какими он их помнил. В ответ он ощутил волны удивления и благоговейного страха. Марков ответил утвердительно и добавил ощущение отчаяния, испытанное им самим от пережитого. Её Узор выразил чувство полного недоумения и растерянности. Она показала Маркову просторный зал одного из Храмов, этажи Лабиринта, цветущие литти и аллейты, ка-мос и сэнти. Со все возрастающим страхом Марков послал ей картину пасмурного зимнего дня: голубые кристаллы льда и тёмно-фиолетовое нахмуренное небо, еле видимую сквозь облака призрачную Энну.
Хранительница ответила ему изображением обряда у стен Главного Храма, смысл которого был Маркову неизвестен. Тогда спасатель решился на отчаянный шаг: показал девушке, как он сам попал на Землю, и сопроводил эту картину вопросительной интонацией.
