— Потому что это и есть чертовщина, — сказал я. — В которую верить как-то и не полагается.
— Крутишь, сокол, — сказал он. — Уж тебе ли не знать, что есть еще и категория «слухи, циркулирующие по поводу случившегося». Что их, слухи эти, тоже полагается освещать все. А ты утаил. И в лагере у тебя ползут мистические разговорчики, и кое-кто из твоей группы треплется в корчме о лесном черте…
— Мои люди не трепались, — сказал я.
Да знаю я, что трепался тот капрал, — сказал полковник. — Так что с этой стороны к тебе претензий нет, пусть поляки сами разбираются… хотя крепко сомневаюсь, что станут. Религия у них веры в чертовщину не исключает, наоборот. Вон, сколько у них в Войске Польском ксендзов — что ж, коли есть указание уважать чувства верующих католиков… Ладно, пусть капрал… Все равно ты обязан был и его болтовню отразить. А ты этого не сделал, — он чуть наклонился вперед, впился в меня взглядом: — Уж не привиделось ли тебе самому что-нибудь… эдакое? А? Если так, выкладывай как на духу. У нас сейчас идет «неофициальная часть», так что можешь смело. Ну?
Здесь и в самом деле не было никакого подвоха, никакой ловушки. Это у него было в обычае — частенько устраивать сначала «неофициальную часть», когда обсуждались самые дурацкие, нереальные, даже чуть сумасшедшие версии, идеи и гипотезы. И лишь потом, отсеяв, как решетом, все лишнее, начинали уже сугубо официальное обсуждение.
Полковник ласково пообещал:
— Будешь молчать, осерчать могу…
А он мог… и я, уже не колеблясь, стал говорить: про всё, что слышал от Томшика о Боруте, историю с цветами, даже упомянул про того старикана, сболтнувшего тогда, будто бы лагерь устроили «на плохом месте».
Дослушав, полковник кивнул:
— Если не считать цветочков, обо всем остальном у меня есть примерно такая же информация. Ты так не смотри, я не волшебник и осведомителей возле тебя не держу. Ларчик просто открывался. В деревне с рассветом начали работать поляки, оперативники из КБВ. Я по дороге завернул к ним, их старшой мой давний хороший знакомый, он и поделился. Они уже успели выяснить, кто вел в корчме те разговорчики, я поговорил неофициально с вашим Томшиком, он без особого запирательства изложил мне все, что говорил тебе, — благо прекрасно понимал, прохвост, что ничего ему за это не будет… Значит, вот так… Лесной черт Борута… Выкладывай: ты, часом, не поверил ли всерьез, что он есть? Мое слово, ничего тебе за это не будет. Я не замполит. И случалось мне уже встречать людей, которые в нечистую силу верили всерьез, хотя не должны бы: кадровые офицеры, члены партии, хорошие специалисты… Ну?
И я ответил честно:
— Не знаю, что и думать теперь…
Полковник явственно поморщился:
— Сказать по совести, такая позиция мне очень не нравится. Предпочел бы услышать твердое «верю». Или столь же твердое «не верю». А вот это «не знаю что и думать» мне как-то поперек души. Что-то тут есть неправильное, выглядит так, будто ты вихляешь мыслью, не в силах будучи занять какую-то твердую позицию. Как-то оно… не особенно и красит твою персону, уж извини…
— Виноват, товарищ полковник, — сказал я. — Впервые со мной такое…
— Ну что ты скукожился? — хмыкнул полковник. — Не стану я тебя нести по кочкам, не обмирай заранее. Розыскник ты хороший, службу знаешь, орденов полна грудь, и пользы от тебя еще будет немало, чует мое сердце. Ну, завилял мыслями в необычной ситуации, дрогнул, готов поддаться мистике… Бывает. Самое главное, что это не халатность, не упущение, не промах — нечто, уставом вовсе не предусмотренное. Так что не стану я тебя разносить, попробую выправить мозги. Заодно лишний раз и прокачаем кое-что… — Он устроился поудобнее, оперся спиной о тугую стенку хорошо натянутой палатки, положил ногу на ногу. — Итак… Знаешь, мне страшно нравится версия насчет гипнотизера. Что бы там ни плел твой Томшик, будто версия Боруты все прекрасно объясняет… Вздор. Это как раз версия гипнотизера все прекрасно объясняет. Сильный гипнотизер — а вдобавок еще и малость тронувшийся умом половой выродок (термина «сексуальный маньяк» тогда еще не было). Не помню, знаешь ты или нет, но начинал я в НКВД с МУРа. Давненько то было, но два года опером оттрубил. Повидал всякое, и половых выродков тоже, хоть и не обладавших гипнозом. А ваш, выходит, обладает. Вот и вся разница. Я не советовался еще с медиками, но допускаю, что и у тронувшегося умом гипнотизера могут сохраниться его способности в полном объеме. Если так, головоломка отлично складывается. Потянуло мужика на изнасилования — а тут твоя Катька-раскрасавица. Воспылал. Заморочил, увел за собой подальше. Получил свое. Раз он местный, лес знает как свои пять пальцев, что ему стоит подыскать укромное местечко. Потом… То ли убил, то ли до сих пор держит под гипнозом в своем логове… хотя, как ни грустно, мне больше верится в первое, второе больше для романов годится… К чему ему такая обуза?
— Местные говорили, что прежде никаких изнасилований в округе не случалось.
— Может, это у него дебют, — хмыкнул полковник. — Или… Это они так думают, будто ничего не случалось, а на деле может оказаться, что случалось, и не раз. Просто он потом приказывал этим дурехам все забыть — сильному гипнотизеру такое по силам, уж об этом в свое время медики мне говорили. Потому и не было прежде никаких загадочных исчезновений молодых красоток. Что до Камышевой… Он, скажем, мог решить, что с советскими обстоит как-то иначе, что гипноз на них как-то по-другому действует. Потому и увел, потому и убил. Тело мы можем никогда и не найти. Чтобы качественно прочесать всю округу радиусом километров в десять, нужно работать не одну неделю и иметь не менее полка. А полка нам никто не даст, не настолько уж важная персона — Камышева… Вот кстати… Я вполне допускаю, что он и в самом деле, когда бродит по лесам, одевается именно так, как Камышева тебе описала. Просто-напросто косит под Боруту. Чтобы народец посуевернее, завидев его издали, обошел бы десятой дорогой и помалкивал потом. Был у меня похожий случай в сороковом, на Дальнем Востоке. Клиент попался с фантазией. Он был контрабандист, челночил через границу, таскал разное, что можно продать с прибылью. А попутно шпионил для японцев. Ты же начинал на границе, должен знать, что сплошь и рядом контрабандисты путаются с разведкой — на любой границе, не только на Дальнем Востоке. Очень уж легко разведке их вербовать — всего-то пригрозить, что дадут своим пограничникам смотреть за ним в оба и быстренько прикроют его гешефты… Много было примеров. Согласен?
— Согласен, — сказал я. — Знаю примеры, сам сталкивался…
— Ну вот… Хочешь знать, что устроил тот прохиндей? Чтобы не заморачиваться с тайниками в тайге, устроил себе самую натуральную «чертову избу». Стояла там не так уж и далеко в глуши заброшенная фанза, то бишь избушка. Он там жег всякую химию, которая давала разноцветное пламя, и огни на тропинках ночами жег типа бенгальских, и орал-ухал там и сям нечеловеческим голосом, и другие номера откалывал. И добился-таки своего, поганец: корейцы, люди суеверные, очень быстро поверили, что в избушке поселился черт, — и обходили ее десятой дорогой. Да наши, деревенские из приграничной полосы, сплошь и рядом верили во всякую чертовщину — ну, в основном старшего возраста, молодежь-то уже советское воспитание получила… В общем, какое-то время он благоденствовал. Пока мне не поручили вплотную им заняться. Ну, я не верю ни в бога, ни в черта, поработал немного, смекнул, что к чему, — и взяли мы голубчика целым и невредимым, без пальбы и драки. В той самой избушке. Выгребли из подвала все его захоронки, под метелку… Вот так и твой Факир может косить под Боруту в расчете на темноту народного суеверия… Ну, что ты ерзаешь? Сказать что-то хочешь? Пожалуйста.
— Хорошо, — сказал я. — Допустим, он наряжается под Боруту. А внешность? Она ведь остается прежняя. Если это человек, он должен жить не особенно далеко, не за сто верст. Что же, местные лица не опознали бы? В такой глуши, вообще в деревне все друг друга знают. Давно пошли бы разговоры, что в виде Боруты попадался в лесу такой-то и такой-то. Но нет таких разговоров…
— Или твои люди их попросту не зафиксировали, — уточнил он педантично. — Согласись, не могли же они, пусть и каждый вечер сидя в корчме, дознаться обо всех остальных разговорах, имевших место быть в деревне? Ну вот не говорят об этом в корчме, и все тут… Ситуация на этот счет следующая: в деревне уже вовсю работают, я уже говорил, польские оперативники. Их там человек двадцать, и ожидается подкрепление. Все согласовано на очень высоком уровне. Когда закончат здесь, отработают каждую деревушку, каждый хуторок и округе, радиусом километров в девять. Деревушек и хуторов, как мне сказали, всего-то десятка три с лишним, так что работа надолго не затянется. Не может быть, чтобы они при столь плотном охвате населенных пунктов не зацепили ни малейшего следочка этого «лесного черта»… — Он чуть подумал. — Да, если уйти в сторону, разговор все равно насквозь неофициальный… Ты ничего не слыхивал о «лесных людях»?
