— А что случилось с Тейноросом? — поинтересовался Медас.
— Его нашли в саду. Он лежал на дорожке лицом вниз с кинжалом в спине.
— Кто же его убил?! — поразился Медас.
— Неизвестно. Следствие не дало никаких результатов… Кстати, его смерть была пятой. Незадолго до него умерли ещё четыре человека.
Все задумались.
— Я упоминаю лишь о потомках Нигейроса и Мигелины, — уточнила госпожа Кенидес.
— А потом? — спросил Гонкур.
— Потом смерти следовали одна за другой, причём всегда по пять.
— Конечно, когда родственников сотни, всегда можно вслед за одной смертью отыскать и четыре других, — заметил старик Вандесарос. — А если пятый покойник не отыщется среди ближайшего окружения, приходят слухи, что умер кто-то за океаном.
Госпожа Кенидес почла за лучшее сделать вид, что не слышала дерзких слов брата.
— Я не буду рассказывать обо всех появлениях Нигейроса, — сказала она, — но Чорада сама его видела.
Гонкур взглянул на побледневшую девочку и пожалел её.
— Расскажи, что ты видела, — попросила госпожа Кенидес.
— Оставьте её в покое, — рассердился старик.
— Я тоже видел Нигейроса, — объявил Витас, поглядывая на Гонкура. — В последний раз он мне пел, а я ему прочитал своё стихотворение. Он хвалил. Давайте, я расскажу.
— Помолчи, — строго оборвала сына госпожа Кенидес. — Ну, что же ты, Чорада?
Витас, которому хотелось блеснуть перед гостем своими поэтическими способностями, огорчённо примолк.
— В доме погас свет, что-то перегорело, — тихо начала Чорада. — Перед этим мы как раз говорили о Нигейросе, и мне стало очень страшно. Я подумала, что кто-нибудь остался внизу, и спустилась в гостиную. Ничего не было видно, и я окликнула дедушку, потому что он дольше всех там задерживается, но никто не отозвался. Я хотела уйти, но тут заметила, что вдоль стены ко мне крадётся какая-то тень. Она едва выделялась из мрака, но мне показалось, что это человек. Я очень испугалась и побежала к двери. Тень скользила рядом. Около самой двери тень остановилась, и я разглядела очень красивое, но совершенно белое лицо. Я закричала, выбежала из комнаты и бросилась наверх. Там я потеряла сознание.
Чорада умолкла, напуганная воспоминанием.
— Вы видели статую, Чорада, — мягко сказал Гонкур.
Чорада покачала головой, бросила быстрый взгляд на молодого человека и покраснела.
— А спать не пора? — раздражённо спросил старик Вандесарос.
— На этот раз мой брат прав, — подтвердила госпожа Кенидес, вставая, — время позднее. Господин Гонкур, вы не хотите перейти на ночь в другую комнату?
— Спасибо, госпожа Кенидес, я очень удобно устроился, — вежливо ответил молодой человек.
— В таком случае мне остаётся пожелать вам доброй ночи. Надеюсь, мои сумрачные рассказы не потревожат ваш сон.
Господин Вандесарос проводил Гонкура в старую гостиную и тотчас же с ним попрощался, решительно отказавшись от его помощи, прося о нём не беспокоиться и заверяя, что привык ложиться спать самостоятельно. Он так энергично не пускал его в свою комнату и не желал при нём укладываться в постель, что молодой человек удивился и встревожился.
— Спать! Сейчас же спать! — шутливо погнал своего молодого друга старик, заметив его озадаченный взгляд. — Я слишком хорошо тебя знаю, мой милый. Стоит тебе заглянуть хотя бы на минуту, как начнутся расспросы и разговоры до утра, а я хочу спать. Обо всём поговорим завтра. И тебе тоже не мешает сейчас же лечь, конечно, если у тебя нет важных дел вроде вчерашнего ночного бдения.
Гонкур посмотрел на старика предельно честными глазами.
— Я ложусь спать, дед, — ответил он.
— Что ж, и прекрасно. В таком случае, желаю тебе доброй ночи. До завтра. Закрой за мной дверь.
Старый инвалид уехал, что-то таинственно шепча себе под нос, а Гонкур пожал плечами, прикрыл за ним дверь и остановился посреди комнаты.
— Так… — пробормотал он и торопливо полез в карман, не в силах сдержать смущённой улыбки. — Записка, конечно, от Ренаты. Посмотрим на первое любовное послание.
Ему было жаль Каремаса, потому что и без этой обличительной записки было ясно, что девушку совершенно не интересует её родственник. Стоять на дороге у бедного юноши совсем не хотелось, но почему-то пальцы чуть дрожали, разворачивая аккуратный листок бумаги, а сердце билось чуть сильнее обычного. Гонкур пожалел, что дед не позволил ему зайти к нему. Возможно, позже, устав от разговоров и захотев спать, он с большим бесстрастием прочитал бы это послание, ненужное ни ему, ни, на его трезвый взгляд, самой девушке. Рената выказала ему свою благосклонность лишь от скуки, ему же сразу понравилась Мигелина, хотя соперником он Медасу не будет.
Гонкур с удивлением убедился, что ему уже не хочется добиваться расположения Мигелины. Молчаливая и серьёзная девушка, вначале так его взволновавшая, нравилась ему, но уже не настолько, чтобы ревновать к Медасу, такому же неудачнику, как он, и пользоваться каждым подходящим случаем, чтобы обратить на себя её внимание и оставить по себе хорошее впечатление. И поэтому, убедившись, что вспыхнувшая влюблённость к недосягаемому предмету погасла, он с особенным усердием стал напоминать себе, что такой тип девиц, к которому принадлежала Рената, ему никогда не нравился и, тем более, не может нравиться теперь, а Мигелина отвечала бы всем требованиям его рассудка, души и сердца, если бы он был в неё влюблён. Так что хотя в этом доме и имеются две интересные девушки, но он может быть абсолютно спокоен за свои чувства: ни одна из них не приведёт их в смятение.
— Какое всё-таки счастье ни в кого не быть влюблённым! — страстно подумал он вслух, не решаясь заглянуть в записку. — Только бы меня оставила в покое Рената, и я буду всем доволен. Так что она мне пишет? Назначает свидание на развалинах Замка Руин?
"Господин Гонкур, теперь Вы должны меня презирать, но молчать я не могу. С тех пор, как Вы приехали, я потеряла покой. Я люблю Вас.
Ч.В."
Гонкур почувствовал разочарование.
— Наверняка, Нигейрос и тут руку приложил, — с досадой сказал он вслух. — Ч.В. — это явно не Рената. Да и вряд ли эта девица напишет такое робкое письмо. Она и писать не захочет, а придёт и в глаза выскажет всё, что накипело на сердце.
Молодой человек подумал с внезапной досадой, что на сердце у Ренаты, как видно, ничего не накипело, раз она молчит и даже эта робкая записка не от неё, сам же он слишком много воображает о своей неотразимости. Ни Ренате, ни Мигелине он неинтересен. Однако он держит в руках любовное признание. Чьё же сердце он ненароком поразил?
— Кто здесь Ч.В.? — спросил он сам себя. — Боже мой, да ведь это Чорада! Ч.В. — Чорада Васар. Только этого ещё не хватало!
Гонкур сел на диван, чувствуя себя таким несчастным, что никак не мог собраться с мыслями и подумать о возникшем осложнении.
Ему припомнилась прошлая ночь.
"Сейчас я сижу на диване. Если я посмотрю на свои сапоги и захочу их снять, то кто-нибудь обязательно войдёт", — загадал он.
Молодой человек уселся поудобнее, сосредоточил взгляд на сапогах и стал усиленно думать о том, как он мечтает их снять.
"А с Чорадой, наверное, придётся очень мягко поговорить, — мелькнула у него мысль. — Нельзя же оставлять такое искреннее письмо без ответа… Или не говорить? Сделать вид, что ничего не случилось?"
Он не знал, как ему поступить, и боялся оскорбить чувства девочки. Ему никогда не приходилось сталкиваться в такими проблемами, и он совершенно растерялся.
— Вы ещё не легли, господин Гонкур? — донёсся до молодого человека тихий монотонный голос.
Гонкур, забывший о своём опыте с сапогами, так и подскочил.
— Нет-нет, господин Кенидес. Пожалуйста, входите, — торопливо, чтобы скрыть замешательство, сказал он. — Я очень рад вас видеть.
Он опять поразился удивительной способности этого человека быть совершенно незаметным. За весь день он ни разу не подумал о хозяине дома и не замечал его, как не замечают никому не нужный предмет, спрятанный в дальнем углу.
"Да что это со мной? — с ужасом подумал Гонкур. — Я уж и людей перестал замечать?"
Чтобы как-то загладить своё поведение, которое хозяину дома могло показаться пренебрежительным, он преувеличенно радушно заговорил:
— Присаживайтесь в это кресло, господин Кенидес. Мне почему-то стало немного грустно, и я очень рад вашему приходу.
В голове кающегося Гонкура пронеслось опасение, что этот незаметный человек может обидеться на его речь, подумав, что его рады принять лишь от скуки.
— Я думал сейчас о Нигейросе, — сказал молодой археолог, зная любимую тему своего гостя.
— Да-да, о Нигейросе! — подхватил господин Кенидес. — Конечно же, о Нигейросе! О чём ещё можно думать в этом доме, как не о проклятии? Теперь-то вы понимаете меня, не правда ли, господин Гонкур?
