до сих пор не убила, значит, ей нужно что-то другое.
Я забираю энергию из осколка, и он с тихим разочарованным жужжанием съеживается до своего обычного размера.
— Вот и славно, — отвечает Сирена, преспокойно поворачиваясь ко мне спиной и направляясь к арке, за которой гудит широкий проспект. Интересно, она действительно настолько доверяет мне, или просто уверена, что контролирует ситуацию? Мне хочется верить, что я ее тоже хоть немного контролирую. Что если я буду настороже, то смогу вовремя распознать в ее голосе парализующую волю интонацию.
Пройдя через тень арки, мы выходим на тротуар проспекта, и я сворачиваю налево к метро, догоняя Сирену. Она идет молча, уверенной ровной походкой, и словно даже и не думает начинать разговор. Наконец, я не выдерживаю.
— Что тебе от меня надо? — спрашиваю я.
— То же, что и всем остальным, — пожимает плечами девушка. — Чтобы ты признал мое право на наследство и стал моим вассалом. Я предлагаю тебе десять процентов от дохода впадения. Это много. Больше тебе никто не предложит: тем более, Артур. У него и без тебя семеро по лавкам. Кстати, столько же я предлагаю и ему. Можешь передать ему на всякий случай. Хотя я уверена, что он откажется. А вот в твоих интересах принять мое предложение.
— И с чего вдруг такая щедрость? интересуюсь я. — Мне не хочется показывать Сирене, что я абсолютно не понимаю, что значит «десять процентов от дохода владения», много это или мало, и что вообще на это можно купить. Я решил, что постараюсь обойти этот вопрос стороной и расспрошу потом Беса.
— Видишь ли, — произносит Сирена, и в голосе ее сквозит чуть заметное раздражение, у тебя есть одна вещь… которая мне бы тоже не помешала. И я считаю, что предлагаю тебе более чем честную сделку.
— Что же тебе мешает убить меня и забрать ее с моего трупа? — спрашиваю я, стараясь продемонстрировать как можно большее спокойствие. Хотя по спине в это время пробегает липкий холодок.
— Эта вещь, она… сама выбирает кому служить, — неохотно произносит Сирена, глядя куда-то в сторону. — И не исключено, что…
— Что забрать ее у меня силой не получится, так? — спрашиваю я.
— Ну, допустим, так, — отвечает моя собеседница, поправив очки на носу. — Только не думай, что это сделает тебя неуязвимым. И я, и твой Артур, и прочие: все мы такие добрые, только пока Врата не открылись. Там все будет по-другому.
— Ничего себе, добрые, — усмехаюсь я. — Особенно, ты.
— Я такая же, как и все, — резко произносит Сирена. — Тебе кажется то, что я делаю, ужасным? Но это единственный путь. К этом рано или поздно придет каждый, кто всерьез хочет победить. Я просто пришла рано.
— Нет, не единственный, — отвечаю я. — Артур…
— Я знаю, что говорит Артур, — устало обрывает девушка. — Но он просто не знает, какие ставки в этой игре. Не знает, что такое Тир-на-Ног. Если бы он знал, он понял бы, что для того, чтобы попасть туда, любые средства годятся.
— А ты, стало быть, знаешь? — спрашиваю я.
— Я знаю, — твердо отвечает Сирена. — Я там родилась.
«Вот это да!» — проносится у меня в голове. До сих пор я думал, что нездешние если и попадают туда, то очень ненадолго. Сирена молчит несколько секунд, явно наслаждаясь произведенным эффектом.
— И как там? — спрашиваю я.
— Ты этого не сможешь себе представить, — с грустью в голосе произносит Сирена. — Серьезно, все, что я могу тебе сказать, даже на сотую долю не передаст того, как там прекрасно. Там даже воздух другой: густой, но в то же время совершенно чистый. Когда ты попадаешь туда, он опьяняет тебя, едва не сбивая с ног. Когда я первый раз оказалась здесь — мне тогда было лет пять — то первым моим впечатлением была духота и серость. Здесь всегда душно и всегда серо по сравнению с тем миром, понимаешь? Ты можешь подняться на Эверест, поехать на бразильский карнавал, обожраться наркотиками, но ты никогда не получишь здесь таких ярких ощущений, которыми там наполнены самые обычные вещи.
— Именно поэтому все нездешние здесь так несчастны? — вырывается вдруг у меня.
— Угу, — кивает она. — Вот только вдвое несчастнее тот, кто понимает, чего лишился, оказавшись тут. На самом-то деле, вы все никакие не нездешние. Вы родились тут. Из всех нынешних претендентов по-настоящему нездешняя только я.
На несколько секунд между нами повисает тяжелая пауза. Мне не хочется даже поворачивать голову в сторону Сирены и не только потому, что я все еще боюсь ее.
— В Общем, я думаю, ты понял, — произносит, наконец, она, прерывая затянувшееся молчание. — Ради того, чтобы вернуться домой, я готова на все. Совсем на все. И поэтому лучше быть на моей стороне.
— А если не буду, ты внушишь мне убить Артура и сделать харакири?
Сирена усмехается.
— А что, если на самом деле я не могу внушить человеку ничего такого, чего он сам никогда не хотел бы, пусть даже в глубине души? Вот взять, к примеру, тебя. Неужели тебе никогда не хотелось прыгнуть с балкона?
На секунду я словно вновь оказываюсь там: порыв ветра бьет в лицо, а я застываю, перекинув ногу через перила балкона и с ужасом глядя на несущиеся по шоссе машины, кажущиеся с такой высоты игрушками.
По моему телу пробегает холодная скользкая дрожь. Я останавливаюсь и делаю шаг назад, словно хочу отойти от края пропасти. И в то же время я с неприятным чувством понимаю, что Сирена в чем-то права: в минуты стыдной жалости к себе, я не раз думал, что хочу умереть, и открытое окно казалось самым простым выходом.
— Вот видишь, — произносит Сирена, и в ее голосе звучит торжество. — Так что же плохого я делаю? Я просто нахожу в голове у человека то, что в ней и так есть, а потом…
— А потом используешь это. Не морочь мне голову! Можно как угодно это называть, но ты заставляешь людей умирать ради своей выгоды.
— Вовсе не только умирать, — пожимает она плечами. — И не только ради выгоды. Я вообще многое делаю совершенно бескорыстно. Вот смотри.
С этими словами она догоняет идущего впереди понурого парня моих лет в черной куртке и пару минут что-то говорит ему на ухо, а затем спускает очки на нос и заглядывает ему в глаза. Парень некоторое время удивленно смотрит на нее, а потом начинает кивать. Минут пять продолжается странный разговор, после чего парень вдруг срывается на бег. Я вздрагиваю и даже делаю
