Она рассеянно глядела на конические холмы. Рассмеялась.
— Они похожи на большие каменные шляпы с широкими полями. Интересно, какое под ними лицо.
— Кто убил твоего мужа? — неожиданно спросил Ю Чин.
Она подняла руки, сплела их вокруг шеи. Сказала ровным голосом, будто читала по книге:
— Мне исполнилось двадцать лет, когда я встретила Мартина. Я только что кончила колледж. Ему было пятьдесят. Но в глубине души он оставался мечтательным мальчиком. О, я знала, что у него очень много денег. Но это не имело значения. Я любила его. Я любила в нем этого мальчика. Он предложил мне выйти за него замуж. Я согласилась.
Чарлз с самого начала возненавидел меня. Чарлз — его брат, он на пятнадцать лет моложе. И жена Чарлза тоже меня ненавидела. Видите ли, у Мартина не было других родственников. Если бы Мартин умер, все деньги достались бы Чарлзу. Они и не думали, что он женится. Последние десять лет Чарлз управлял делами: шахтами, акциями, инвестициями. Я не виню Чарлза за его ненависть ко мне. Но он не должен был убивать Мартина.
Медовый месяц мы провели на ранчо Мартина. Знаете, у него бассейн и сад точно такие же, как у вас. Только горы вокруг покрыты снежными шапками… И у него большой бронзовый сосуд, как у вас. Он рассказал мне, что точно скопировал сад, в котором живет у голубой пагоды Ю Чин. И что у сосуда тоже есть двойник в Храме лис Ю Чина. Он много рассказывал мне о вас…
Потом он вдруг срочно захотел приехать к вам, в ваш храм. Мартин оставался все таким же мальчишкой. Желание захватило его. Я была согласна на все, что могло сделать его счастливым. И мы отправились. До Нанкина нас сопровождал Чарлз. И ненавидел меня все больше — я чувствовала — с каждой милей этого пути. В Нанкине я сказала Мартину, что у меня будет ребенок. Я знала это уже несколько недель, но скрывала от него, боясь, что он откажется от путешествия и будет очень грустить. Но больше я не могла держать это в тайне. Мартин страшно обрадовался. Он рассказал все Чарлзу, который, разумеется, еще больше возненавидел меня.
Мартин написал завещание. В случае его смерти Чарлз, как и раньше, будет исполнять обязанности доверенного лица, распоряжаться деньгами и делами, его доля даже увеличится. Но все состояние — а это миллионы — переходит ко мне и ребенку. Чарлзу он завещал только полмиллиона.
Мартин прочел ему завещание. Я присутствовала при этом. И Кенвуд, секретарь Мартина, тоже. Я видела, как побледнел Чарлз. Он старался казаться довольным, озабоченным только тем, чтобы ничего не случилось с его братом. Но я догадывалась, что у него на сердце недоброе.
Кенвуду я, наоборот, нравилась, а Чарлзу нет. Однажды вечером в Нанкине, за несколько дней до нашего выхода в Юнань, он пришел ко мне. Старался отговорить меня от участия в путешествии. Насчет истинных причин он не распространялся, говорил о моем состоянии, тяжелом пути и так далее, но звучало это неубедительно. Наконец я прямо спросила его: в чем дело? Он сказал, что Чарлз тайно встречался с Ли Конгом, известным китайским деятелем. Я ответила, что у Чарлза есть право выбора знакомых. Кенвуд сказал, что Ли Конга подозревают в связях с преступниками, действующими в Сычуани и Юнани, в том, что он получает и реализует краденое и награбленное. Кенвуд добавил:
— Если вы с Мартином умрете до рождения ребенка, Чарлз унаследует все. Он ближайший и единственный родственник, потому что у вас больше никого нет. Вы отправляетесь в Юнань. Очень легко известить одну из тамошних банд. И тогда братец Чарлз получит все деньги. Конечно, бесполезно что-нибудь говорить вашему супругу. Он как ребенок, верит всем, а Чарлзу больше всех. Это кончится только моим увольнением.
Конечно, он был прав. Но я не могла поверить, что Чарлз, несмотря на всю ненависть ко мне, может убить брата. Нас было двое, плюс Кенвуд и приятная шотландка, мисс Маккензи, которую я отыскала в Нанкине и которая согласилась сопровождать нас, так как мне нужна была помощь. Всего в группе было двадцать человек, — остальные китайцы, но очень хорошие и надежные. Мы медленно, неторопливо пошли на север. Я сказала, что в Мартине жил мальчишка. Нет надобности говорить о его отношении к вам. И он любил Китай, старый Китай. Он сказал, что старый Китай теперь сохранился в немногих местах. И прежде всего в Юнани. Он хотел, чтобы наш ребенок родился… здесь…
Она некоторое время сидела молча, потом рассмеялась.
— Он родится здесь. Так, как мечтал Мартин… — Снова помолчала. Сказала слегка удивленно: — Это как-то странно… смеяться в таких обстоятельствах! — Потом спокойно продолжала: — Мы двигались довольно тихо. Меня несли в носилках. Всегда медленно, осторожно… из-за ребенка. Две недели назад Кенвуд сказал мне, что слышал, будто на нас нападут в определенном месте. Он много лет провел в Китае, знал, как добывать информацию, и я понимала, что с самого нашего выхода он наблюдал, и увещевал, и угрожал, и подкупал… Он действовал. Он сказал, что организовал контрнападение, что бандиты попадутся в собственную ловушку. Он ужасно ругал Чарлза. Говорил, что если бы мы добрались до Ю Чина, то были бы в безопасности. Потом он сказал, что, должно быть, ему подбросили ложные сведения. Контрнападение не понадобится. Я считала, что у него слишком разыгралось воображение.
Но мы все-таки попали в засаду. Им не был нужен выкуп. Им нужно было уничтожить нас. Они не дали нам ни одного шанса. Должно быть, мертвые мы для них дороже живых. Я поняла это, когда выбежала из палатки и увидела, как зарубили Мартина, как падает бедная Маккензи. Кенвуд мог бы спастись, но он умер, чтобы дать возможность убежать мне…
— Ю Чин, что вы со мной сделали? — сонно спросила Джин Мередит. — На моих глазах убили моего мужа… Я видела, как человек отдал за меня жизнь… и я переживаю за них не больше, чем если бы они были тростинками под серпом… что вы со мной сделали, Ю Чин?
— Дочь, если вы мертвы… и все ныне живущие мертвы, имеет ли это значение? — Ю Чин ответил вопросом на вопрос.
Джин сказала, качая головой:
— Но я не мертва! И не мертвы те, что живут сейчас. Я предпочла бы быть человеком, Ю Чин. И страдать, как человек.
— Это невозможно, дочь моя.
— Я хотела бы испытывать человеческие чувства, — сказала Джин. — Добрый Боже, как я хотела бы мучений…
Джин вздохнула и закончила свой рассказ:
— Вот и все. Кенвуд заслонил меня собой. Я бросилась бежать и оказалась на этих ступенях. Увидела лису, потом она превратилась в женщину…
Ю Чин продолжал:
— Ты видела тибетца, полукровку, который, завывая, как бешеный пес, набросился на тех, кто преследовал тебя. Видела, как тибетец пал под ножами своих людей. Я успел подойти раньше, чем он умер. Мы принесли его сюда. Я проник в его потухающий разум. Я узнал, что глава ханг-худзе Шенси нанял их, чтобы они полностью уничтожили ваш отряд. И что им пообещали не только все ваше добро, если вы все будете убиты, но и тысячу таэлей серебра. И когда тибетец спросил, кто гарантирует получение этой суммы, тот, что его нанял, проболтался спьяну, что это Ли Конг.
Она обхватила рукой подбородок, посмотрела на голубую пагоду и на бассейн… задумалась…
— Значит, Кенвуд был прав. Надо было его послушаться. Это Чарлз…
Потом сказала:
— Я почти ничего не чувствую, Ю Чин. Но одно чувство во мне все же живет. Это ненависть, Ю Чин…
Мне всего двадцать четыре года. Слишком рано умирать, не правда ли, Ю Чин? Но что сказала та женщина, когда я была в темноте? Что та моя часть, в которой есть место добру и жалости, умерла вместе с Мартином? Она права, Ю Чин… Вы правы. И я думаю, что хотела бы воссоединиться с этой своей частью.
Солнце садилось. Аметистовая вуаль опустилась на конусы гор. Неожиданно они как бы растаяли, растеклись… Пространство между вершинами стало хрустально прозрачным. Голубая пагода засверкала, словно была сложена из темных сапфиров, за которыми вспыхнули маленькие солнца. Джин вздохнула.
— Как здесь красиво, Ю Чин. Я рада, что я здесь… умру.
Рядом послышался шорох маленьких лап. По одной из высеченных в камне тропок пробежала лиса. Еще одна скользнула к бассейну, и еще, и еще. Они спокойно лакали голубоватую воду, с любопытством поглядывая на Джин.
* * *
Скользили минуты, часы, недели, прошел месяц. Каждый день Джин сидела на скамье у бассейна. Смотрела, как опускают свои ветви ивы, как лилии, словно большие розовые жемчужины, раскрываются и закрываются, рождаются и умирают на голубой глади бассейна, смотрела, как хрустальные зеленоватые сумерки окутывают конические вершины, смотрела, как с наступлением темноты приходят к бассейну лисы.
Теперь они относились к ней по-дружески, эти лисы, приветствовали ее, сидели рядом, заглядывали в глаза. Но никогда не приходила та стройная лиса с белым пятном между раскосыми зелеными глазами. Джин хорошо узнала смуглую женщину Фьен-ви и крепких слуг. А из разбросанных в округе деревень к храму приходили пилигримы; они украдкой, со страхом взирали на нее, когда она сидела на скамье рядом с лисами, и даже простирались перед ней ниц, как будто она какое-то божество, перед которым следует преклоняться.
