И каждый день был точно таким, как день предыдущий. И она думала: «Дни без печали, без страха, без радости, без надежды ничем не отличаются друг от друга. И поэтому нет никакой разницы, умру я завтра или через год».
Какую-то сверхсильную анестезию получила ее душа — то ли от загадочной женщины на ступенях, то ли от Ю Чина. Она не испытывала никаких эмоций. И даже к будущему ребенку не было никакого чувства. Джин знала только, что должна его выносить.
Но однажды она ощутила слабое любопытство. Она хорошо понимала, что у мудрого священника из Храма лис есть свои средства, чтобы узнавать новости о мире.
Она спросила:
— Чарлз знает о засаде… о том, что я еще жива?
— Еще нет. Посыльные, которых к нему отправляли, не дошли до него. Пройдет несколько недель, прежде чем он узнает.
— И тогда он придет сюда, — сказала Джин, — ребенок уже родится, когда он придет сюда, Ю Чин?
Он ответил:
— Да.
— А я буду жива, Ю Чин?
Он промолчал. Она рассмеялась.
В сумерках, в середине часа собаки, она подошла к нему в саду, у бассейна.
— Мое время пришло, Ю Чин. Ребенок шевелится.
Ее отнесли в храм. Она лежала на кровати. Смуглая женщина ухаживала за ней. В храме горел единственный светильник из молочного гагата, сквозь его прозрачные стенки видны были огни свеч — как пять маленьких лун. Джин почти не чувствовала боли. Она подумала: «Я, наверное, обязана этим Ю Чину». И минуты летели, пока не наступил час кабана.
Она услышала, как кто-то царапается в дверь храма. Священник приоткрыл ее. Он заговорил негромко, произнес одно слово, — он его часто произносил, и Джин знала, что оно означает «терпение». Сквозь приоткрытую дверь ей виден был сад. Там горели маленькие круглые зеленые огоньки. Десятки огоньков, словно фонарики гномов.
Она сонно сказала:
— Мои маленькие лисы ждут. Пусть они войдут, Ю Чин.
— Еще нет, дочь моя.
Прошел час кабана. Прошла полночь. В храме царила полная тишина. Джин казалось, что весь храм ждет. И даже бледное пламя пяти маленьких лун на алтаре тоже ждет. Она подумала: «И ребенок ждет… чего?»
Тут она почувствовала острую боль и закричала. Смуглая женщина крепко держала ее за руки, которыми она пыталась колотить воздух. Священник сделал знак, и в зал вошли четверо крепких слуг. Они принесли сосуды с горячей водой и с водой, от которой не шел пар, и Джин решила, что в них вода холодная. Слуги не смотрели на нее, они подходили, отвернувши лица.
Священник коснулся ее глаз, погладил по бокам, и боль ушла так же быстро, как появилась. Она видела, как слуги налили воду в древнюю тангскую купель и ускользнули.
Она не заметила, как открывалась дверь, но теперь в храме оказалась лиса. Призрачная в тусклом свете храмовой лампады, она приблизилась грациозной походкой… лисица, изящная, как женщина… с раскосыми глазами, зелеными и яркими, как бриллиант… лисица-спасительница, которую она назвала сестрой…
И вот уже перед Джин — необычное женское лицо. Изящное лицо с раскосыми зелеными глазами под широким белым лбом, красновато-рыжие волосы слегка приподнимаются, и среди них виден клок серебра… глаза смотрят на нее, смотрят одновременно с лаской, насмешкой и легкой угрозой.
Женщина обнажена. И хоть Джин Мередит не может оторвать взгляда от ее зеленых раскосых глаз, она видит изгиб тонких плеч, круглые груди, стройные бедра. Джин почувствовала щекочущий холодок в груди… приятный холодок… как будто женщина погружается в нее, становится ее частью. Лицо придвинулось почти вплотную… оно еще ближе… еще… глаза теперь совсем рядом… и насмешка и угроза из них исчезли… в них теперь только мягкость и обещание… Джин почувствовала, как холодные губы касаются ее губ…
Лицо исчезло. Она тонет, тонет, не сопротивляясь… уходит в сверкающую серость… в мягкую слепую тьму… тьма приняла ее… Она испуганно воскликнула:
— Мартин! — Потом снова, с радостью: — Мартин!
Одна из пяти лунных ламп в гагатовом светильнике померкла. Пламя заколебалось. Погасло.
Смуглая женщина лежала лицом вниз на полу рядом с постелью. Священник коснулся ее носком ноги. Сказал:
— Приготовься. Быстрее.
Фьен-ви склонилась к неподвижному телу.
Что-то шевельнулось у алтаря. Из тени к тангской купели приближались четыре лисы. Четыре самки, — двигались они, как грациозные изящные женщины, у всех красновато-рыжая шкура, глаза яркие, цвета морской волны, и на лбу у каждой серебристо-белое пятно. Они собрались вокруг смуглой женщины.
Священник подошел к дверям и распахнул их. В храм одна за другой заскользили лисы… двадцать… сорок… весь храм заполнился лисами. Они окружили древнюю купель, сидели, свесив красные языки, и смотрели на постель.
Священник подошел к кровати. В руке у него был странно изогнутый тонкий бронзовый нож, обоюдоострый, заточенный остро, как скальпель хирурга. Смуглая женщина снова упала на пол. Священник склонился над постелью, начал резать уверенными движениями хирурга. Четыре лисицы придвинулись ближе, следили за каждым жестом…
…И в храме послышался жалобный крик новорожденного.
Священник отошел от кровати к купели… в руках он нес ребенка, и руки его, и сам ребенок были красны от крови. Четыре лисы шли рядом с ним. Остальные расступились, пропустили их и снова сомкнули круг. Четыре лисицы остановились по четырем сторонам купели. Они не стали садиться, — стояли, не отрывая взгляда от священника.
Священник обошел купель, склоняясь перед каждой лисицей и поднося ей ребенка. И каждая коснулась ребенка языком. Потом он поднял ребенка за ноги и подержал вниз головой высоко над собой, поворачиваясь, чтобы его увидели все остальные лисы.
Пять раз окунул ребенка в воду купели.
И тут погасли четыре остальные луны.
Послышался шорох, топот множества лап. Затем воцарилась тишина.
Ю Чин отдал короткий приказ. Слуги принесли лампы. Смуглая женщина поднялась с пола. Он передал ей ребенка. Сказал:
— Все кончено — и все начинается. Позаботься о ней.
Так родилась дочь Джин и Мартина Мередитов в древнем Храме лис. Родилась посреди часа лисы — так называют это время в тех районах Китая, где еще живы древние верования. Часу лисы противостоит час лошади: это животное в определенное время и в определенных местах обладает волшебством, которого не могут преодолеть лисы.
Дом Небесных Ожиданий оказал своим присутствием честь Пекину, еще не переименованному тогда в Бэйпин. Дом скрывался в самом сердце Древнего Города. Популярные здесь ожидания обычно были прямой противоположностью небесным. Во всяком случае, они имели отношение к весьма неортодоксальным представлениям о прекрасном.
Но, кроме хозяев Дома, никто не знал, что происходит за его стенами. Никогда никакие тайны не выходили за его пределы. И почти никакой информации нельзя было получить о Доме Небесных Ожиданий и его обитателях.
В сущности, здесь отмывали деньги, полученные в результате мероприятий, к которым неодобрительно относятся даже и наименее цивилизованных странах, — таких мероприятий, как шантаж, воровство в крупных размерах, контрабанда, пиратство, убийства… Хозяева дома получали щедрую долю от каждой успешной операции в обмен на абсолютную защиту от препятствий, подслушивания, шпионов, в обмен на продуманные ценные советы специалистов по поводу любого сомнительного аспекта предприятия.
Кандидаты в члены наиболее изысканных лондонских клубов никогда не проверяются с той тщательностью, как ищущие права войти в Дом Небесных Ожиданий — нужно быть законченным мерзавцем, чтобы это заслужить. Но возможности, которые предоставлял Дом, стоили любых усилий. Через три недели после рождения ребенка Джин в одной из комнат этого дома сидел Чарлз Мередит. Он не был здесь своим человеком, но признанные посетители дома обладали правом приводить гостей, которые нуждались в тайных услугах.
Привилегия для гостей сомнительная, хотя они об этом и не знали. Было вполне вероятно, что кое-кто из них никогда и нигде больше не появится. В таких случаях было почти невозможно установить их связь с Домом Небесных Ожиданий. След всегда терялся на дальних подступах к Дому. И если впоследствии обнаруживали их тела, то в таких обстоятельствах, что никогда нельзя было заподозрить Дом Небесных Ожиданий: там были специалисты не только по мошенничествам, но и по всяческим алиби. Хотя Чарлз Мередит ничего этого не знал, он все равно беспокоился. Во-первых, у него в кармане было много денег, очень много. Пятьдесят тысяч долларов. Во-вторых, он понятия не имел, где находится.
В назначенном месте он отпустил кули, сопровождавшего его из отеля, к нему подошел другой кули, который назвал правильный пароль; потом его везли по каким-то улицам, потом через узкий переулок; потом он обнаружил себя в извивающемся коридоре, потом оказался в прихожей, где его с поклоном встретил китаец и провел в эту комнату. Он никого не видел и ничего не слышал. Он ценил секретность — но, черт побери, всему есть предел! И где Ли Конг?
