Из того, нереального, детства пришло странное воспоминание. Район, над которым возвышалась Кунсткамера, почему-то назывался Заречьем. А городок — Затишьем. Будто первой точкой отсчета было что-то внутри заповедника, по ту сторону неглубокой реки.
2. Ромашка
Утро выдалось яркое, жмуристое, смешливое. Солнечный луч долго шарил в кровати, лизал руки и шею, щекотал под веками. Майкл отворачивался, удивляясь, что забыл зашторить в комнате окна, ведь всегда устраивал полумрак, полночи играя на ноутбуке, а теперь придется в такую рань… Он повернулся на бок, пружины скрипнули, матрас впился в ногу какой-то особо неприятной складкой.
Майкл открыл глаза и помрачнел.
Он не в Белокаменске. Он в Затишье. И останется здесь на месяц, если хорошего адвоката найдут.
Вспомнился сон. Сумбурный и стрёмный. В нем беловолосая девушка выла, манила в лес. Дедок-ветеран в красной краске погрозил Майклу скрюченным пальцем и обернулся вдруг древней бабкой, прошипевшей: «Гнилушек не видел?»
«Не ходи в заповедник!» — визжала мама, вцепившись в кого-то большого и теплого, а маленький Майкл, тогда просто Мишка, прятался под скрипучей кроватью и грыз украденный с кухни пряник. «Там же дети, Настенька!» — невидимый кто-то отвел в стороны мамины руки, взял из шкафа плащ и вышел из комнаты. «Ванечка!» — прошептала мама. И заплакала, завыла совсем как гнилушка.
Приснится же на новом месте!
Но вкус пряника до сих пор ощущался во рту, сладкий, мятный, с малиновым джемом. Самый вкусный пряник из детства.
Майкл потянулся и выглянул в сад. Кое-где в тенистых низинах еще лежал снег, рыхлый и грязный, но в проталинах вылезла мать-и-мачеха, задорная и по-цыплячьи пушистая. Вовсю цвели садовые крокусы, выпустили бутоны тюльпаны. Май сиял и манил теплом, весенними запахами и птичьим базаром. Воробьи расчирикались в кустах смородины, воюя за место под солнцем. На подоконник вскочил рыжий кот, внимательно посмотрел на Майкла, оценивая сквозь стекло, фыркнул, пожал плечами, как умеют только коты. Вернулся в сад, греться на солнышке и охотиться на воробьев. По весне у котов масса дел, не до Майкла с его городскими запросами.
Майкл улыбнулся коту, достал из сумки джинсы, толстовку. Умылся над треснувшим умывальником в ванной, вычистил зубы и прошел на кухню.
Ни матери, ни тетки не было дома, исхитрились в такую рань убежать по каким-то женским делам. Под салфеткой на захламленном столе высилась горка сырников, стояла банка магазинной сметаны и яблочное варенье с лимоном из остатков зимних запасов. Майкл вскипятил на конфорке чайник, с удовольствием угостился сырниками, пышными, румяными, вкусными. Мама так не умела. Она брала магазинные, чтобы меньше стоять у плиты, и Майкл разогревал их в микроволновке. Интересно, тетка печет блины?
Поймав себя на нелепой мысли, что готов променять протестные акции на блины, пирожки и сырники, Майкл по-быстрому допил чай, вымыл тарелку и вышел на улицу. Нужно пофоткать город и выложить в блог с заголовком: «Так живет наша глубинка!» Пока власть имущие набивают карманы и отправляют отпрысков в Оксфорд, в маленьком городке жизнь остановилась в девяностых годах, будто кто-то выключил таймер.
Рыжий кот сидел на ступеньках и деловито вылизывал лапу. Он был пушист, апельсинов, и Майкл не удержался: вместо разрухи Затишья взялся фоткать кота. Кот — это тоже полезно для блога, котиков любят все.
Кот посмотрел презрительно и так стремительно дернулся с места, что в кадр попал лишь кончик хвоста. От калитки звонко хихикнули.
Майкл обернулся и замер. У забора стояла девчонка и насмешливо улыбалась, вприщур глядя на Майкла.
Странная девчонка, сродни майскому утру: вроде солнечно, а в лужах ледок. «Невзрачная, но притягательная», — придумал подпись для блога Майкл.
Соломенные косички, челка. И лицо, как усыпанный мать-и-мачехой склон, в пятнах то ли пыльцы, то ли веснушек. Глаза серые, с карамельной замазкой. «Родниковые!» — снова мысленно сделал Майкл заготовку. Но вообще — ничего особенного, по сравнению с одноклассницами, в модных лейблах, девочка-ни-о-чем. Таких в городе не замечали в упор и обходили сторонкой.
— Силен же ты спать! — фыркнула девочка, совсем как давешний кот. — Одевайся, соня, у нас куча дел.
— А ты кто такая? — возмутился Майкл. Этого еще не хватало: незнакомая девочка-ни-о-чем будет тут им командовать! И в смысле — силен? Двенадцати нет! Он, считай, и не спал, подскочил до будильника. По меркам города, ни свет, ни заря.
— Я-то? Машка! — удивилась девчонка. — Я по соседству живу. Тетя Таня просила показать тебе город, а у меня и так дел по горло.
— Машка-Ромашка, — огрызнулся Майкл.
А девчонка вдруг расцвела, заулыбалась от уха до уха:
— Вспомнил, ну надо же! Так что, идем?
Майкл вернулся за курткой и кроссами, потоптался нерешительно на пороге:
— Слушай, у меня нет ключа. Как тут все запирается?
— А зачем запирать? — удивилась соседка. — Амулеты развешаны, обереги закопаны. Охранная черта — вон она, по забору двойным слоем краски. Да и ясный день на дворе!
«Издевается, — обиделся Майкл. — Хотя, может, им терять нечего? Что у тетки взять, кроме сырников? Разве что мой ноутбук…»
Машка, в нелепом пуховичке, которым явно гордилась, торопливо зашагала по улице, размахивая руками, как пугало:
— Смотри, вспоминай. Ты ведь тут жил! Это наш район, Огородный. Улица Садовая, твой дом — шестой. Вон там Санька живет, вы раньше дружили. Но сейчас он стал жутким занудой. Это — центр, Кирпичный город. Здесь в квартирах живут.
— Да ладно! — не удержался Майкл. — В нашем веке — и вдруг в квартирах! Небось и вода горячая есть, вытекает из крана на кухне.
— Не выпендривайся, — попросила Машка. — А то сам себе экскурсию проводи!
— Ладно, извини, — смутился Майкл. — Кирпичи, квартиры — не интересно, что я в квартирах не видел. Лучше покажи мне тот дом, что построили на въезде в город. Такое прикольное сооружение, прям Кунсткамера над рекой.
— Дом-на-сваях? А ты его видел? — Машка-Ромашка смотрела странно, и Майкл заподозрил издевку. Это что же, местный фольклор? Дом является только избранным?
— Ну, мы ж ехали мимо него! — буркнул он недовольно.
И сразу вспомнил, что мама на Дом не заметила вовсе, смотрела себе на дорогу.
— Значит, тропка сама отыщется, раз Дом тебя поманил, — Машка смотрела вприщур. — Шустрый ты, Мишка, хоть и засоня. Я тебе школу покажу, дом культуры. Там концерты, танцы, кружки интересные. А потом мне в больницу нужно. И на собрание клуба успеть.
— А в больницу тебе зачем?
Глупее вопрос не придумать. Мало ли, кто там у этой Ромашки, пусть навещает, ему-то что? Но Майкл не смог удержаться, показалось невежливым промолчать.
— Девочка одна, — отмахнулась Машка. — Мне задание дали: приходить и беседовать. Говорят, с головой у нее не в порядке, придумала, что она — эльф.
— Ух ты! — загорелся азартом Майкл, вспомнив, что хотел сделать фотку в скорой. — Это та барышня из заповедника, что вчера нашли у реки? Слушай, Машка, а можно с тобой? Она меня видела, эта эльфийка. Там еще была бабка с котом…
— Может, все потому, что ты местный? — невпопад ответила Машка. — Как-то быстро Затишье тебя признало.
Они зашагали по Кирпичному городу, иногда Ромашка махала руками:
— Там музыкальная школа. Ты играешь на чем-нибудь? Песни поёшь?
Майкл не пел и не играл, разве что на ноутбуке.
— А вот там Светинка, приток Тишинки. В излучине художники пишут этюды, говорят, живописный вид.
Майкл не умел рисовать.
Кирпичный город был на редкость уютным, таким теплым, что Майкл забыл про смартфон. Должен был делать снимки жуткой разрухи в глубинке, а вокруг царила пасторальная тишь. Разноцветная герань на подоконниках, резные ставни на окнах. Даже в цокольных этажах, пробивавшихся к свету полуоконцами, яркие наличники и зелень в горшках — тысячелистник и стрелы алоэ.
