— Кстати, — он, отложив кружку, поднял палец в небо. — Что вы скажете о конце света?
— До 2012 года еще дожить надо, — ответил Суслов, одновременно кивком головы испрашивая у Ванадия разрешения достать водку. Тот отреагировал с похвальной скоростью: сначала степенно кивнул, а потом уже пожал плечами.
— Конечно, двадцать двенадцать — это дата. Но когда она наступит — вот в чем вопрос. Счет-то у нас неправильный. Счетовод Вотруба, он же мессир Скалигер, дал отмашку, когда ему, болезному, это захотелось. Совсем недавно, лет эдак пятьдесят тому назад, один лысый кукурузник отдал приказ взорвать на Новой Земле бомбу, не считаясь с последствиями. Главное, чтоб она была мощнее, чем у подлых американцев. Взорвали — будь здоров, дело нехитрое. Сидят генералы в бункере, обложились очкастыми учеными и смотрят сквозь черные очки. Бомба была самая обыкновенная, только немного водородная. А мощность взрыва — запредельная. Ухнуло по высшему разряду — очаг возгорания засветился солнцем и не гаснет. Пять минут горит — государев люд друг друга поздравляет, по спинам хлопает, десять минут — дырки под ордена приготавливает, полчаса — воздух в бункере портится. Это заболевают медвежьей болезнью ученые, до которых, наконец, доходит, что термоядерная реакция вступила в фазу необратимости, и конец ее наступит только тогда, когда выгорит в атмосфере весь, понимашь ли, кислород. Но конец света не наступил, хотя по всем расчетам должен был. Слишком большая честь для лысого ублюдка, быть могильщиком всей человеческой цивилизации на Земле. Искусственное солнце начало тухнуть и сгинуло, будто прихлопнул кто-то. Кто?
— Бог всемилостивый, подсказывает мне интуиция, — сказал Суслов, сворачивая алюминиевую голову с бутылки. — Только, вот у нас церковь отделена от государства. Поэтому государству и плевать.
— Ага, зато соединена с КГБ, — заметил Иван. — Поэтому государству дважды плевать.
— Мне нравится ваш юмор, следопыты, — кивнул головой гость. — Спустя несколько лет, в одна тысяча девятьсот семьдесят пятом году на Западной Украине один недобитый бандеровец-экскаваторщик сковырнул из-под пластов угля черное непрозрачное стеклянное яйцо. Он его осматривал и так, и сяк, наконец, решил кокнуть. Бил о ковш своего экскаватора — не разбил, бил кувалдой — не сломал. Тогда по пьяному делу подарил в ближайший школьный бандеровский музей. На беду кто-то из, так называемых, «ученых» это дело прочухал и яйцо взял для научных экспериментов. Исследовал и очень озадачился: форма стекляшки соответствовала не десятичной системе счисления, как у нас, а двадцатичетырехкратной. Но не это главное. Главное то, что этот контейнер содержал в себе еще ядро, плотность которого была отрицательной. То есть — обычное антивещество, заключенное в псевдостеклянную оболочку. Дальнейших опытов не получилось — а они должны были быть грандиозными: вскрытие любыми путями. Хозяин яйца прибежал, надавал всем по мордам и был таков со своей собственностью. Куда оно делось, почему этот неграмотный экскаваторщик так всполошился — загадка. К тому же бандеровец напрочь все забыл, будто ничего и не было. На деле опять человечество чудом разминулось с концом света: один грамм антиматерии способен уничтожить город, размером с государство Ватикан с сопутствующим ему окружением. В яйце же был заключен не один килограмм. Мораль: ваш Господь-Бог хранит человечество, но если и решится наказать за все хорошее, то сделает это самостоятельно, не подставляя никого из человекоподобных существ.
— Это хорошо, замечательная новость, — заметил Суслов. — Но есть еще и плохая?
— Плохая в том, что наказание это неизбежно. С определенного момента неизбежно.
— Вот горе-то какое! — сказал Шура и потряс головой: глаза у него начали слипаться.
Они еще побеседовали с четверть часа о том, о сем, даже пошутили. «Сатанаил», или «Куратор» неизменно сохранял невозмутимое выражение своего злодейского лица. Наконец, он поднялся со своего места и попросил разрешения откланяться. Суслов, дав согласие, незамедлительно начал раскатывать на заготовленном заранее лапнике свой спальный мешок, побрызгал внутрь и на всего себя репеллент и изготовился ко сну. Затуманенным дремотой взором он последний раз зафиксировал картину: гость и Ванька беседуют, стоя на самой грани освещенного огнем круга. Низкорослый и коренастый Иван выглядит на фоне своего собеседника высоким и хрупким эльфом, а его оппонент не отбрасывает никакой тени, вот ведь незадача. Он машет рукой в сторону склона, куда они собираются завтра идти, что-то объясняет, но глаза у Шуры слипаются. «Правда в устных словах. Кривда — на бумаге. Врут все, особенно менты и покровительствующие им толстые тетки, политики, юристы, саночники и бобслеисты, педрилы и альпинисты, дворники и таксисты. Устно врут, а потом уже на бумаге. Разговорный жанр правдив — какая чушь», — подумал он и заснул.
Начальник тайной негосударственной организации «Дуга» задумчиво просматривал сводки. Вроде бы все, как всегда, но он чувствовал тревогу.
Впереди был замечательный вечер пятницы, когда можно, никуда не торопясь, спокойно выехать на дачу, попить с женой алкоголя, послушать замечательную музыку, подготовить к субботнему празднеству баню. Дети приедут со своими детьми. Может быть, конечно, и не приедут. Но такое случается редко — хорошо у них: озеро, тишина, безлюдность, все блага цивилизации.
Аполлинарию было уже далеко за пятьдесят лет, но он не очень тяготился прожитыми годами. Больше переживала жена — Лена. Но он обычно говорил, успокаивая: «Наш век — на то и наш, что мы его коротаем вместе. Это не старость наступает — это жизнь, наша жизнь. Совместная. Пусть другие заботятся о пластических операциях, об очистках крови, об какой-то терапии стволовых клеток — все это пустое. Вон — таксисты, все, как один старики, даже если еще и не в годах. Организм на скорости свыше 30 километров в час изнашивается и дряхлеет скорее. Закон физики. А космонавты, преодолев скорость света, наоборот — остаются вечно молодыми. Парадокс». Всегда, конечно, приятней сознавать, что годы накапливаются не только у тебя, а и у всех окружающих. За компанию, так сказать.
Аполлинарий осознавал свое внешнее сходство с великим Артистом Олегом Борисовым и слегка втайне этим гордился. Втайне даже от самого себя, тем не менее с превеликим удовольствием пересматривал старый фильм «Крах инженера Гарина», если никого, конечно, не было поблизости.
Его очень устраивала полная государственная независимость, но донельзя угнетала сложившаяся в последнее время «демократия». Это было не просто капризом забравшихся на вершины политических бастионов персон, это было время такое. Присмотревшись, в любой стране мира обнаруживалась сходная картина: хоть в голозадой Нигерии, хоть в США. Везде насилие, основанное на лжи и лицемерии. Истина губилась в самом зародыше. Но это было неестественно для жизни и дальнейшего развития. И существующее положение все больше напоминало агонию. В России слова «Страна, забывающая свою историю теряет свое будущее» стали сродни с государственной изменой, а в Америке каждую неделю в тюрьмах становилось на тысячу заключенных больше. Пятьдесят две с лишним тысячи в год — нехилая порция для садистов и извращенцев, надзирающих над заключенными.
К нему в бункер пытались ломиться все, кому не лень: наши спецслужбы — американские спецслужбы, наши менты — не наши. Не наших было не так уж и много — под этим термином проходили нелюди. Не люди, силой своих психических отклонений сделавшихся нелюдями, а настоящие нелюди. Их безошибочно определял ветхий пес Дуремар. К счастью, такие визитеры были редки — нынешняя жизнь истребила почти всех. С ментами разбирались достаточно просто: их тупое, но старательно законспирированное воздействие, рождало ответное противодействие. Бункер мог выдержать любую атаку, что успешно и демонстрировал. Этому способствовали деньги, переводимые охочим до них властьимущим, которые старательно заминали особо неудобные ситуации. Объятых непомерной гордыней руководителей силовых акций без лишней щепетильности уничтожали. Армия к ним не лезла: было бы странно наблюдать войсковую операцию в центре северной столицы. Впрочем, и ей бы ничего не удалось.
Опасны были, как ни странно, обычные непредсказуемые сявки, вдруг обуреваемые жаждой действия. Например, тот глупый охранник — Выщдок. Сидит себе, дуется, ощущает свое полное превосходство — словом, известное состояние работника силовых органов, к тому же внутренних. Вдруг переклинивает его, казалось бы без всякого повода. В таких случаях только смекалка и сноровка избавляет от внезапных и непрогнозируемых последствий. Все работники «Дуги» — обычные смертные люди с необычными возможностями, но ничто человеческое им не чуждо: ножик в печени все равно достаточно губителен. Слава Богу, что майор милиции Евсюков выбрал местом жительства стольный град Москву и там, уверенный в своей правоте, поубивал всех. Но и в Питере, как и в любом другом, пусть даже с населением в семь тысяч человек, городе Евсюковых в избытке. Пока скрытых, но то, что они есть, не внушает оптимизма.
