Что до Зайдара — роль нимрода была очерчена довольно четко. С каждым стадием, удаляющим их от цивилизации, антос перса расцветал. Первыми, конечно, это почуяли животные, ксевры и хумии: они вскидывали головы, нервно фыркали, переступали копытами, стоило лишь ему появиться в поле зрения. Зато его собственные ксевры слушались нимрода подобно вернейшим псам. 23 Квинтилиса нимрод впервые взял с собой с десяток Н’Зуи, чтобы пополнить запасы дичью; вернулись еще до заката, неся разделанные с мясницкой сноровкой куски мяса элефанта. Нимрод свалил его одним громом, пуля прошла навылет сквозь лобную кость. Ночью негры вытанцевали всё, что случилось на охоте, подле большого костра. Ихмет начал одеваться по образу южных манатитов: босые ноги, черные шальвары, кожаный жилет с карманами под снаряженные заряды для кераунета, белая труфа, днем обычно так обернутая вокруг головы, что видны лишь голубые глаза и черная борода (становилась все гуще). Ночью он надевал толстый льняной джульбаб и сермовый бурнус. Собственно, только тогда его и можно было застать при караване: после заката, до рассвета. По лагерю он скользил от тени к тени, беззвучно, внезапно появляясь и без предупреждения растворяясь во мраке. Девушки твердили, что он специально их пугает, но господин Бербелек знал, что нимрод делает без какой-либо цели, не осознает своих поступков. Н’Зуи приносили Ихмету куррои, чтобы тот благословлял их. Зайдар облизывал костяные острия, со сладострастной чувственностью проводя широким языком по крючкам и заусеницам. В один из вечеров, в полнолуние, господин Бербелек подсмотрел за ним, сидящим на корточках у одного из коровьих костерков негров; нимрод откусывал сырое мясо, с громкими всхрипами глотал большие куски, кровь впитывалась в бороду. Скалящийся Н’Те подавал ему следующий кусок.
«25 Квинтилис. По верхнему броду мы перешли Таитси. Перо чуждо пальцам, трудней писать. Все становится ближе к земле. Медленно покидаем морфу цивилизации».
В ночь с двадцать седьмого на двадцать восьмое, между Dies Saturni и Dies Solis, Ихмет Зайдар без предупреждения появился в шатре господина Бербелека и, присев на корточки у изголовья, пробудил его коротким тычком. Иероним инстинктивно сунул руку под одеяло. Нимрод поймал его запястье.
— Спокойно, это я.
— Вижу, — прошипел господин Бербелек. — Отпусти.
Ихмет ослабил захват.
Господин Бербелек сел. Вход в шатер был завязан изнутри, перед шатром спал Портэ, а полотно нигде не прорезано, насколько господин Бербелек мог разобрать в сиянии Луны. Он решил не спрашивать, как нимрод сюда попал.
— Говори.
— За нами следят.
— Кто, сколько, как далеко, как долго?
— Шестнадцать хумиев и верблюдов, пять зебр. Людей четырнадцать-пятнадцать. Часто разделяются, главная группа держится где-то в полудне от нас, юг, юго-восток. Двое-трое разведчиков на зебрах подъезжают ближе, осматривают тропы, опережают нас и отступают. Превосходно скрывают следы, я не рисковал подходить ближе. Это не негры, не только.
— Как долго?
— Не знаю, как минимум пять дней, мне бы пришлось оставить вас на неделю, чтобы проверить, не от самой ли Ам-Шазы.
— Разведчики сменяются здесь или при главном отряде?
— Лучше взять их в два приема. Разведчики скажут, что происходит, будем знать, чего ожидать.
— Охотятся?
— Да.
— Нимроды, аресы?
— Ни одного; или же скрываются. Но следопыты хорошие, очень хорошие.
— Знаешь, где они находятся сейчас?
— Разведчики? Пятьдесят стадиев, — Ихмет указал направление. — Разве что отправились на ночную рекогносцировку.
— Трое или двое?
— Двое.
— Ладно. Ступай, разбуди эстлоса Ливия и эстле Амитаче.
— Эстле Амитаче? Зачем?
— Нам может пригодиться ее невольница.
Нимрод встал.
— Ихмет.
— Да?
— Разве настоящему стратегосу отвечают на приказ вопросом?
Зайдар неожиданно рассмеялся.
— А разве настоящий нимрод пришел бы спрашивать, что делать с выслеженной добычей?
Он вышел, отбросив клапан шатра и разбудив старого Портэ.
Покинули лагерь под полной Луной, с тремя часами темноты про запас. Бербелек, Зайдар, Ливий, Завия. Взяли с собой трех заводных ксевр. Господин Бербелек чуть ранее отдал Н’Те через Попугая точные приказы. Всех воинов разбудить, выдвинуть посты на несколько стадиев в саванну; караван на рассвете, как и в остальные дни, отправляется в путь, дорога известна заранее; но никто не должен покидать поле видимости. При отсутствии господина Бербелека главная — Мах’ле.
Пятьдесят стадиев хороший конь преодолеет за десяток-другой минут. Ксевры вроде бы были куда лучше на более длинных дистанциях, впрочем, времени до рассвета и так оставалось вдоволь. К тому же они не могли просто помчаться на врага.
Стадиев за пятнадцать от предполагаемого лагеря они остановились и сошли со скакунов. Зайдар снял джульбаб и жилетку и без слов побежал в ночь; еще миг видели его — худощавую тень под Луной, — затем темная саванна проглотила нимрода. Стреножив ксевр, присели на землю. Огонь, конечно, было не развести, все тряслись от холода. Африка медленно, глубоко дышала во сне, травы колыхались в неторопливом ритме, усыпляющий шелест разливался над равниной, шшшшлхш, спи. В траве взблескивали глаза трупоедов. Все молчали, ждали нимрода. Господин Бербелек проигрывал в голове черные будущности, весьма убедительные в своей абсурдности: Зайдар завлек его сюда специально, не врал лишь в том, что там, в темноте, и вправду кто-то притаился — на него, на эстлоса Иеронима Бербелека, здесь и сейчас его схватят без проблем, вдали от каравана и войска, с одним солдатом и одним аресом, а их, их может быть и двадцать, застрелят его без предупреждения, потому что он поверил и дал себя завлечь в засаду, некогда он не знал сомнений, никто не смог бы соврать ему прямо в глаза и не выдать себя, но теперь —
— Двое, спят, зебры с другой стороны, пойдем, — выдохнул нимрод, вынырнув из тьмы.
Они встали, вытащили из-под седел длинные кераунеты, каждый по два, даже Ихмет. Проверили заряд, проверили молоточки и наковаленки, забросили оружие на спину, после чего двинулись за нимродом: тот навязал темп быстрого марша. Реденькая ратакациевая рощица вынырнула в ночи неровной лунной тенью. Зайдар показал на запад: зебры. Господин Бербелек кивнул Ливию. Тобиас побежал в ту сторону, заходя по широкой дуге.
Последние сто пусов преодолели, пригнувшись к самой земле, скрываясь в травах. Присев за стволом первой ратакации и успокоив дыхание, господин Бербелек в шесть коротких жестов изложил план — простой, как все наилучшие планы. Нимрод отдал Иерониму и Завии свои кераунеты, вынул длинный охотничий нож. Он подойдет с востока, Бербелек и Завия выдвинутся под прямым углом, с севера, для открытой линии выстрела. Иероним хлопнул Ихмета по плечу. Разделились.
Разведчики спали между корнями кривой ратакации, низко склонившейся над маленькой полянкой, крона почти касалась земли. Арес и господин Бербелек, приготовившиеся к стрельбе, лежали в пятидесяти пусах, в густых кустах, видели в тени дерева лишь абрис темных холмиков — то ли тела, то ли не тела, нужно верить нимроду. Ждали хода Зайдара. Каждые несколько минут ветви волновал длинный выдох Африки, холодное дыхание из глубин непознанного континента, тх-х-х-х-х, и снова тишина, и вдох, и выдох, и вдох, и выдох, вообще не заметили нимрода, пока тот не выпрямился над неподвижными разведчиками и не махнул рукой.
— Все!
Они подошли. Завернутые в шерстяные одеяла, лежали двое мужчин, двадцати и тридцати лет, оба эгипетской морфы, может чуть более южной — Нубия? Аксум? Господин Бербелек стволом кераунета сбросил с них одеяла. Грязная, видавшая виды одежда; но при том — золотой перстень на большом пальце у старшего.
— Свяжи их, — приказал он Завии и пошел к Ливию. Сам привел на поляну захваченных зебр, Тобиаса послал за ксеврами.
Тем временем младший разбойник, не то слабее оглушенный нимродом, не то с более крепкой головой, пришел в себя. Господин Бербелек кивнул Зайдару. Перс сплюнул, провел острием ножа по языку, а после принялся отрезать пленнику пальцы — пленник в крик, пугая зебр, — один за другим, начав с большого на левой руке; падали словно перезревшие плоды. На пятом пришел в себя старший разбойник, лысый, будто колено, аксумец. Вылупил глаза на Иеронима и Завию, присевших на корточки с кераунетами, положенными поперек бедер, на сидящего сверху его товарища Зайдара, методично слизывавшего кровь с ножа после каждого отрезанного пальца.
— Ты следующий, — сказал господин Бербелек по-гречески и повторил на латыни и пахлави.
Аксумеец тотчас принялся говорить, ломаный греческий полился рваным потоком; нимрод сдержал клинок. Младший разбойник, у которого на руках осталось лишь два пальца, поочередно то стонал, то рыдал.
