Потому ничего удивительного, что именно Шебрек, скрупулезно записывавший все увиденные абберации природы, первым обнаружил следы Кривой морфы. Сперва всякие мелочи: цвет листьев и коры масличных деревьев, дикие поросли кофейцов, цветы, отпугивающие насекомых, вместо того чтобы их завлекать. Затем увидел группу молодых дактиловых пальм, высотой пусов в сто, плодоносящих не кистями желтых дактилей, но черными черепами горилл. Несколько Н’Зуи взобрались и сбросили их Шебреку. Подобие обезьяньим головам было не только внешним: после того как плоды разбили, внутри оказались мозги, помещенные в коричневую липкую массу. Вавилонянин опустил в нее шестой палец, понюхал, дотронулся кончиком языка.
— Сладкие.
Когда проезжали через старый баобабовый лес, Гауэру оказалось непросто найти подобные феномены — Субстанция, что уже давно обрела энтелехию, не так-то легко меняла морфу, — но позже они снова выбрались на равнину, последнюю из отделявших их от Марабратты, и здесь близость Кривых Земель проявлялась куда отчетливей, не только во флоре, но и в фауне.
Восьмого Секстилиса подстрелили первого какоморфа. Погиб он от грома эстлоса Лотте. Зенон даже не понял, что подстрелил, пока не подъехал к павшему животному. Н’Зуи перевернул львицу на спину. Это оказалась не львица, из загривка зверя вырастал желтый мясистый клубень осиного гнезда — насекомые тотчас вылетели и напали на негра и ксевру. Негра, не сумевшего убежать, лечил после Мбула Коготь. Шебрек завладел трупом, изгнав насекомых дымом. Сперва он хотел забрать добычу в Александрию (в смысле шкуру, скелет и гнездо; Н’Зуи были умелыми в препарировании зверей), но, как и Зенон, решил, что позже им попадутся куда более интересные формы.
И верно: уже на следующий день, прочесывая руины Марабратты, Ихмет Зайдар подстрелил двухголового гепарда. Какоморф убегал исключительно тяжело. Оказалось, это самка; когда вспороли живот, оттуда вывалился приплод гепардов трехголовых. Н’Зуи истолковали это как счастливое знамение. Разбив лагерь, выставили вокруг него насаженные на колья тельца нерожденных какоморфов, на востоке, западе, севере и юге; один труп съели. Мбула предупреждал их об отравлении Искривлением; и напрасно, не заболел никто.
Марабратта — так якобы звалось древнее царство, существовавшее здесь тысячу лет после опустошения Садары и великого переселения на восток, к Нилу и Вавилону. Все, что осталось от царства, — несколько легенд, выросших из легенд еще более древних, да руины.
Джурджа добралась до них 11 Секстилиса. Здесь заканчивалась самая легкая часть путешествия. Влекомые ховолами, фургоны пройдут еще пару-тройку десятков стадиев руслом Сухой Реки, но затем придется поворачивать к югу, входить в джунгли, где в лучшем случае удастся отыскать тропки, достаточно широкие, чтобы провести хумиев. Господину Бербелеку необходимо было принять решение, оставлять ли возы и часть припасов с десятком людей здесь, в руинах Марабратты, или же разместить их на Сухой. Он выбрал руины — они, по крайней мере, давали какую-никакую защиту, от некоторых из домов сохранилось больше, чем одна стена.
Встали лагерем между двумя большими упавшими статуями человекокотов. Статуи в своих пропорциях были странно раздражающими — Иероним не мог решить, суть ли они символы позабытой религии или же реалистические изображения некой первичной, дочеловеческой Формы. Вспомнились слова александрийского таксидермиста, безумие Эмпедокла.
Невозможно было понять, где именно заканчиваются руины, их поглотила земля, укрыла трава, поверху порос редкий лес. Разбив лагерь, господин Бербелек выбрался на прогулку. Риктой разводил высокие стебли, дикие цветы и колючие хвощи. Среди зелени виднелись расколотые каменные блоки размером с элефанта. Судя по фундаменту, здесь пала башня с треугольным основанием; вон тот треугольник, вкопанный в землю, — остаток выложенного камнями колодца. Форма Марабратты отчетливо опиралась на число три. Господин Бербелек измерял риктой длину и ширину каменных блоков — пропорция один к трем.
Шелест травы. Он обернулся.
Гауэр Шебрек, в шляпе набекрень и с альбомом под мышкой, взобрался на заросшие развалины. Молча поклонился Иерониму, присел наверху, открыл альбом, начал рисовать. Господин Бербелек проследил за его взглядом. Вавилонянин, скорее всего, рисовал две огромные симметричные колонны ворот, ведших когда-то в некое столь же монументальное здание, от которого не осталось и следа, на его месте росли раскидистые акации, почерневшие от старости мощные баобабы и гевои — врата сделались входом в лес, погруженный в густые тени. В Африке рассвет и закат длятся чрезвычайно недолго. Сейчас все обернется против света, и врата захлопнутся. Солнце уже вплавлялось в горизонт за развалинами.
Господин Бербелек забрался на камни, присел подле софистеса, заглянул тому через плечо. Шебрек рисовал не руины, он рисовал погруженный в джунгли дворец-крепость, ворота затворены, колонны покрыты золочеными рельефами в виде фантастических животных, над вратами пылает высокий огонь. Господин Бербелек напряг зрение. И в самом деле: тени на поверхности колонн складывались в подозрительно симметричный узор.
— Вы уже бывали здесь?
Шебрек покачал головой.
— Читали что-то о Марабратте? — допытывался Иероним. — С какого языка вообще происходит название «Марабратта»?
— Нечего читать, — ответил вавилонянин, не отрываясь от рисунка. — Ничего не написано. Может, я напишу. Еще не решил, в какую из легенд поверить. Кто здесь обитал? Кто правил этим царством? Что это были за люди?
— А может, и не люди еще, может — нечто более раннее, — пробормотал господин Бербелек. — Был ли у них свой кратистос, и не возник ли сей город в триплетном антосе их владыки? — Он указал риктой на треугольный колодец, троекрестки мощеных улиц. — Как знать, может, за тысячи лет до Аристотеля некий предэгипетский мудрец додумался до истины о структуре реальности и научил свой народ методам овладения собственной и чужой Формой, лепке кероса — а позже все это оказалось позабыто, знание погибло вместе с древней цивилизацией…
Шебрек глянул на господина Бербелека, надул щеки.
— А может, их творения сохранились, может, то, что мы полагаем естественным порядком вещей и космической телеологией жизни, — лишь результат деяний таких вот марабраттских текнитесов флоры и фауны?.. Растения, животные. Мы.
Свет отступал сквозь руины, будто море во внезапном отливе. Господин Бербелек почти слышал шум заливающих город черных волн ночи. Деревья, кусты, трава, камни, золотая саванна на севере, лес на юге, все тонет. Изменяются даже цвета звуков, ибо одна музыка дня и иная — музыка ночи. На руины села разноцветная птица, раскрыла клюв, скрежещущее голготание прошило полумрак. Но кроме — тишина; лагерь слишком далек, эхо вечерней суеты не доносится, не доносятся песни Н’Зуи, фырканье и порыкивание животных. Нет ветра, а значит, молчат и растения. Тишина — форма любых руин, они — тоже род неподвижности. Все темнее, вавилонянин перестал рисовать. Снял шляпу. В небе над древним городом показались звезды и кривая сабля полумесяца. Господин Бербелек в их сиянии вглядывался в птицу, что драла горло тремя камнями дальше. Вместо когтей у птицы были обезьяньи пальцы, из хвоста вырастали стебли золотой травы, хамелеоновы глаза вращались во все стороны, независимо друг от друга. Затем она увидела господина Бербелека, глаза сделались неподвижными. Иероним взмахнул риктой. С голготанием какоморф полетел над руинами.
— Мы добрались до границы.
— Лучше начни записывать свои сны, эстлос.
* * *
«13 Секстилис. Стоим над Черепаховой. На южном берегу раскрывается королевство Кривой Формы. Течение бурное, река глубокая. Строим плоты. Какоморфия потихоньку прикасается к людям, ночью двое воинов Н’Зуи срослись спинами, позвоночники как спирали. Н’Те проводит племенные ритуалы. Я решил отодвинуть главный лагерь на несколько десятков стадиев к северу, вернуться вглубь джунглей. Н’Зуи вырубают тропы, здесь оставим лишь пост при пароме. Зайдар перед рассветом взобрался на вершину деформированного бальсового дерева; говорит, что видел отсветы, там, в глубине Сколиодои. Может, и вправду город. Шулима желает идти, увидеть все собственными глазами. Конечно, я тоже; как мог бы я ей отказать? Строим плоты».
Господин Бербелек первым ступил на почву Кривых Земель. Он не оглядывался на плоты, гребцов Н’Зуи, неспокойную поверхность Черепаховой Реки, на Шулиму, Завию, Зайдара и Шебрека, что выскакивали следом за ним на крутой берег; поправил заплечный мешок, баклагу и заброшенный за спину кераунет и, разведя риктой заросли, вошел в сколиотические джунгли. Взяв за основу ночные наблюдения нимрода, они рассчитали направление и расстояние: предполагаемый город какоморфов должен находиться в восьмидесяти стадиях к югу от Черепаховой.
