– А разрешения спрашивать уже не надо? – бросил светловолосый парень с неприятной морщинистой физиономией, когда первый из нас неуверенно зашел в четырехугольник. – Оглохли, что ли? Я к кому обращаюсь, босота? – И сплюнул на асфальт.
– Воин, подтянуть ремень! – рявкнул второй, с короткой шеей, и мы все схватились за ремни, потому что было непонятно, к кому он обратился.
– Ты что, не слышал команды? – спросил третий, здоровенный широкоплечий качок. И Петров, к которому он, оказывается, обращался, неожиданно сказал:
– Извините, не вижу ваших лычек, товарищ военный.
– Не понял… – сказал четвертый, смуглый ефрейтор с крючковатым носом. И скроив преувеличенно озадаченную физиономию, спросил у своих: – Это че за борзоту нам прислали?
– Да они нас сами в момент строить начнут! – с такой же преувеличенной озабоченностью сказал здоровяк. Он встал, потянулся, словно разминая кости перед физической нагрузкой, сделал шаг вперед и Петров, болезненно ойкнув, согнулся в поясе. – А ну, салабоны! Даю вам шесть секунд, чтобы вы…
Договорить он не успел. Сзади хлопнула казарменная дверь и чей-то строгий голос сказал негромко:
– Валеев… После обеда жду в своем кабинете.
– Есть, товарищ майор! – сказал, подтягивая ремень, здоровяк и со злостью прошипел: – Ну все, суки… Ждите, скоро вам прилетит…
– Рядовые из молодого пополнения, ко мне, – скомандовал с порога казармы майор. – Бего-о-ом… марш!
И когда мы рванули к нему, рявкнул:
– Отставить! – Мы остановились. – По команде «бегом» бойцы сгибают руки в локтях. По команде «марш» начинают движение. Итак… Бего-о-ом…
Мы согнули в локтях руки.
– Марш!
– Ну, попали, блядь, – тихо проговорил кто-то на бегу, и я был полностью с ним согласен…
Пока мы шли по территории, которая, оказывается, называлась «позиции», майор показывал, что где находится, отвечал на все наши, даже самые нелепые или не относящиеся к делу, вопросы, шутил и вообще прикидывался охренительным доброхотом, типа «отца солдатам». В центре позиций находилась искусственная насыпная гора, на которой возвышалась кабина «П» с радаром на крыше, а внутри горы, в капонирах, стояли кабины «У», «А», кабины с дизелями и прочая хрень. Все это хозяйство называлось СНР, что означало «станция наведения ракет», а сами ракеты стояли на шести пусковых установках, образовывающих кольцо вокруг этой горы. Были еще какие-то ангары, антенны и другие непонятные штуковины, но я ничего не спрашивал, просто плелся в толпе вместе со всеми и вертел головой по сторонам, слушая объяснения командира.
Мы описали по территории огромный полукруг и взяли курс назад, когда вдруг увидели в стороне небольшой пруд, почти идеально круглый, метров двадцати в поперечнике.
– Ни хрена себе! – воскликнул парень, фамилия которого, кажется, была Масленников. Он тут же потупился и сказал: – Извините, товарищ майор, вырвалось… – И, поскольку майор продолжал молча смотреть на него, пробубнил: – Я хотел спросить, что это за водоем. Здесь летом купаются?
– Да, – майор кивнул, – летом у нас каникулы и солдаты здесь загорают и осуществляют водные процедуры… – И после паузы пояснил другим голосом: – Здесь когда-то было разлито ракетное топливо, часть его попала в пруд, поэтому запрещено подходить к нему ближе, чем на пятнадцать метров.
– Это топливо что, такое опасное? – после затянувшегося на сей раз молчания спросил кто-то.
– Стартовые расчеты, работающие с топливом, получают дополнительное питание, – сказал майор. – Яйца, масло, которые в армии просто так не раздаются… И все работы с топливом производятся в комплектах химической защиты.
– Ого… – сказал Масленников. – А давно это топливо было разлито?
– Около пяти лет назад. Была сделана полагающаяся в таких случаях очистка территории, но провести стопроцентную дезактивацию по некоторым причинам оказалось невозможным. Есть подозрения, что в пруду сохранились остатки топлива. Оно фактически не разлагается и продолжает оставаться опасным для живых организмов в течение десятков лет.
– А как оно воздействует на человека? – впервые задал я вопрос и поежился.
– Топливо является высокотоксичным ядом и обладает канцерогенным, мутагенным и прочими воздействиями, вызывает облысение, является причиной раковых и прочих заболеваний… – стал говорить майор будничным голосом, отчего мне стало еще более жутко, – включая импотенцию.
Пока он перечислял всевозможные болезни, мои сослуживцы переглядывались, но стояла тишина. Когда же прозвучало слово «импотенция», раздался встревоженный гул.
– А откуда в казарме берется вода? – наконец спросил Петров.
– Вон водокачка, – сказал майор и все повернулись в указываемую им сторону. – Если вы, боец, сомневаетесь в качестве потребляемой в подразделении воды, докладываю… Местная санэпидемстанция осуществляет строгий контроль, периодически ею производится забор воды на анализ, и по сию пору результаты были удовлетворительными. Опасность может представлять только пруд. По непонятной причине в находящейся в нем воде еще сохранились остатки топлива. Но поскольку дно пруда глинистое, протечки в грунтовые воды не происходит.
Круглолицый парень, фамилию которого я пока не запомнил, собрался спросить что-то еще, но майор посмотрел на часы и тоном не предусматривающим возражений сказал:
– На этом ознакомительную экскурсию будем считать законченной. – И добавил с оптимизмом, взяв направление на казарму: – Не все так страшно, воины. Все представители проживающего здесь длительное время командного состава до сих пор живы и здоровы, что подтверждают регулярно проводимые медицинские обследования. У бойцов срочной службы соответствующих заболеваний не было выявлено тоже. Просто не надо приближаться к пруду, вот и все.
– Попали… – тихо повторил кто-то, и я опять был с ним согласен.
Слухи о разгуле дедовщины оказались сильно преувеличенными. Точнее, нашему призыву просто повезло. Где-то за год до нашего появления в дивизионе случился эпизод с избиением молодого воина, и несколько старослужащих загремели в дисциплинарный батальон. Было сменено руководство дивизиона в виде командира и замполита, и бить откровенно уже опасались. Теперь старослужащие больше брали на испуг плюс проворачивали всяческого рода подляны, что им было легко сделать, пользуясь поддержкой сержантов… Во всяком случае, прошло полгода, а весь наш призыв был жив-здоров и даже прибавил в весе. Ну, не считать же за трагедию такую штуку, как за полгода несильно схлопотать пару раз по физиономии.
Я сдружился с Петровым, немало времени мы с ним провели в разговорах «за жизнь», и вскоре я начал подозревать, что интуиция, которой я всегда гордился, на сей раз меня подвела. Он оказался самым обыкновенным парнем и ничто не указывало на неизбежные для него неприятности, что не могло не радовать меня, как друга. Я попал в кабину «П», ту самую, на горке, с антенной на крыше, а Петров в кабину с дизелем, поскольку, оказывается, успел какое-то время поработать на гражданке мотористом. Еще один наш корефан, Масленников, попал в стартовый расчет и как раз он получал дополнительные яйца и масло, потому что его взводу периодически приходилось отрабатывать нормативы по заправке ракет.
Короче, все шло нормально, но вскоре произошло нечто, что заставило меня вернуться мыслями в то время, когда я сделал относительно Петрова неблагоприятный для него прогноз. В какой-то из дней, когда офицеров созвали на собрание, совещание или что-то в этом роде, а на станции проводились плановые регламентные работы, то есть все, пользуясь отсутствием офицеров, спали, где смогли пристроиться, сержант Скороспелов выделил нас с Петровым и еще одним бойцом по фамилии Рябко в помощь своему корешу-сержанту из стартового расчета, на уборку территории пусковой.
Путь к шестой стартовой площадке мы себе наметили через пруд, давая небольшой крюк, что было выгодно нам по нескольким причинам. Во-первых, таким образом мы оттягивали время встречи с сержантом Гуляевым, который должен был нас припахать, а во-вторых, этот чертов пруд манил нас, как ребенка сладкое, поскольку таил в себе угрозу и одновременно был безопасен, если, разумеется, специально в него не лезть. И не одних нас манил этот пруд, потому что возле него периодически пересекались многие, делавшие ненужный крюк, чтобы постоять на утрамбованной песчаной поверхности возле зараженной воды и в сотый раз обсудить, что бы могло произойти, если в него случайно бултыхнуться, и нафантазировать какую-нибудь чепуху, в точности зная, что никогда в этот пруд не угодишь.
Но на сей раз все пошло не как обычно. Петров приблизился к пруду, скинул хэбэшку и решительно заявил, что намерен искупаться. Конечно, за полгода я его уже неплохо изучил, но время от времени он своими поступками все же ставил меня в тупик. Вот и сейчас я смотрел на него и не знал, всерьез он это или в шутку. Чертов Петров…
