Я стал лихорадочно сигнализировать изготовившемуся Петрову об опасности, но тот, уже натянувший противогаз, моих стараний, разумеется, попросту не замечал.
– Вперед, – скомандовал Гуляев и последняя пятерка бойцов осторожно, один за другим, проскользнула за коричневый брезент.
У меня лихорадочно заколотилось сердце. Потянулись секунды ожидания, во время которых я не мог решить, что предпринять и стоит ли вообще что-то предпринимать. С одной стороны, ничего страшного не произойдет, даже если Петров наглотается этой остропахучей мерзости, поражающей легкие и слизистые оболочки организма. Ну, прослезится, прокашляется, на худой случай проблюется. С другой стороны, с какого черта Петрову нужно проходить через все это по прихоти желающих отомстить ему придурков. С третьей стороны, не закладывать же мне капитану этих уродцев, тем более, заранее, до того, как что-то произошло. Ведь это всего лишь мои догадки.
Пока я обо всем этом думал, из палатки вывалилась четверка возбужденных стартовиков. Сорвав противогазы, они развернулись к палатке и стояли, глубоко и часто дыша, а Гуляев на входе напружинился, явно готовясь пресечь попытки Петрова вырваться из брезентовой ловушки.
Минуло секунд десять, но ничего не произошло. Я посмотрел в сторону Лубяного и обнаружил, что вступившие в сговор стартовики из компании сержанта отвлекают его внимание, задавая какие-то вопросы и нарочно расположившись так, чтобы заслонить ему обзор сектора перед входом в палатку.
Прошло еще секунд десять и ехидные улыбки предвкушающих скорое развлечение стартовиков сползли с их довольных физиономий. Четверо с откровенной растерянностью уставились на Гуляева, а тот с не меньшей растерянностью пожал в ответ плечами и с усилием сглотнул.
– Твою мать… – прошептал он, – не дай бог, если из-за какого-то салабона мой дембель медным тазом накроется… А главное, ведь всего пара недель осталась…
Прошло еще секунд десять.
– Товарищ капитан! – с тревогой сказал я, подойдя к Лубяному. – Товарищ капитан, там боец… это…
– Чего «это»?
– Ну, не выходит.
– Вашу мать! – моментально во все вклинившись, сквозь зубы прошипел Лубяной и быстро зашагал к палатке. – Гуляев, вы что там вытворяете!
– Да мы ничего, товарищ капитан… – испуганно выдавил из себя сержант и его бледный вид окончательно подтвердил догадки Лубяного.
– Ну, я вам потом устрою. Будет вам дембель… – Было видно, как перепугался и сам капитан, который нес ответственность за происходящее. – Величко, ты где! – рявкнул он, и к нам, придерживая рукой увесистую медицинскую сумку на лямке через плечо, на полных парах понесся рыхловатого телосложения фельдшер с округлым лицом, младший сержант из призыва Гуляева. Кажется, он курил втихаря где-то углом казармы.
Лубяной уже протянул руку, чтобы откинуть брезентовую ткань, и тут появился Петров. Без маски, держа противогаз в руке, он спокойно миновал остолбеневшего капитана и вышел на утоптанный снег перед палаткой. Потом, словно спохватившись, повернулся к капитану, переложил противогаз в левую руку и козырнул.
– Виноват, товарищ капитан, – сказал он. – Задумался, не заметил вас.
– Н-ничего… – пробормотал Лубяной. Он снял шапку и рукавом шинели промокнул повлажневший лоб.
– Рядовой Петров норматив сдал.
Капитан молча смотрел на него, держа шапку в руке.
– Всем строиться! – через десяток секунд окончательно придя в себя, крикнул он и еще раз поднес рукав ко лбу. – И быстро!
А еще через несколько десятков секунд я стоял в строю и вертелся, пытаясь рассмотреть, как себя чувствует Петров. Потом, получив от старослужащих пару чувствительных тычков в бок и наказ стоять ровно, успокоился. Если бы с Петровым было что-то не в порядке, рядом с ним происходило бы какое-нибудь шевеление, да и капитан Лубяной, расхаживавший перед строем и дававший указания относительно дальнейших действий личного состава, не был бы так спокоен.
– Сдаете комплекты химической защиты, затем перекуриваете десять минут, затем построение на плацу для подведения итогов учебного занятия… – закончил капитан. Он взял паузу и пошарил взглядом по строю. Почему-то я был уверен, что он ищет Петрова. – Вольно, разойдись, – в итоге сказал Лубяной и, потеряв к нам интерес, развернулся и направился к казарме.
Строй рассыпался и трое делопутов окружили Петрова. Я, несмотря на окрики дедов, приблизился к стартовикам и навострил уши.
– Ну как? – ехидно спросил Корнеев. – Понравилось?
– Как дышится без масочки? – поддакнул Сулейманов.
Сержант Гуляев промолчал. Он просто стоял и рассматривал невозмутимого как автобус Петрова.
– Чего молчишь, – с раздражением сказал Корнеев. – Брезгуешь разговаривать с дедушками?
– Да пошли вы, – сказал Петров.
– Чи-во! – заорал, разъярившись, Сулейманов. Он подскочил к Петрову вплотную и замахнулся.
Не знаю, хотел ли он ударить или решил просто попугать, но у него не получилось ни первого, ни второго. Петров неожиданно подул на него и Сулейманов переломился в поясе. Схватившись за горло, он судорожно хрипел, задыхаясь в черном облаке вырвавшегося изо рта Петрова пара или газа, или чем там еще было это чертово облако. Остро запахло хлорпикрином, так, что у бойцов, оказавшихся невдалеке от Петрова, защипало глаза. Они закашлялись и поспешно отскочили.
– Твою мать! – растерянно выкрикнул Гуляев, когда Сулейманов рухнул на колени, а его лицо сделалось таким багровым, что могло посоревноваться с каленым кирпичом, из которого была сложена нижняя треть высокой водокачки на территории нашего дивизиона. – Величко!
Но пока прибежал опять куда-то запропастившийся фельдшер, Сулейманова подняли и он уже довольно сносно стоял, хотя по-прежнему держался за горло, сипел и пошатывался, словно пьяный.
– Я свободен? – все так же спокойно осведомился Петров и Гуляев, поколебавшись, молча кивнул.
Петров побрел по направлению к курилке, а взбудораженные стартовики устроили военный совет.
– Чем это он его? – растерянно сказал Корнеев.
– Похоже, эта скотина хлорпикрин в легких задержала, – после паузы неуверенно предположил Гуляев.
Все держались в некотором отдалении от Сулейманова, словно он мог оказаться заразным и неизвестная, поразившая его штуковина могла перекинуться на остальных.
Кто-то из стартовиков натужно засмеялся, но его никто не поддержал.
– Ты сам-то в это веришь? – спросил Корнеев.
Гуляев пожал плечами. Он поколебался, потом решился сделать шаг к Сулейманову.
– Ты как? – спросил он и решился положить руку узбеку на плечо.
Тот что-то тихо ответил или просто что-то промычал, что мне не удалось расслышать.
– Малютин, Петров, вы где застряли! – раздался с крыльца казармы раздраженный голос нашего замкомвзвода, младшего сержанта Васильева, и я, опомнившись, побежал к нему, придерживая рукой противогазную сумку. Сзади бодро топал сапогами по утоптанному снегу Петров. И, судя по всему, дыхание его было чистым и ровным.
Мне было как-то не по себе, а, главное, я знал, что никогда не решусь спросить своего закадычного дружка, что за фигню он в очередной раз отмочил. Во-первых, он все равно ничего толком не скажет, просто отшутится, а тогда и нечего спрашивать. Во-вторых, и это главное, я не определился, действительно ли мне хочется это знать. По поводу этого у меня были сильные сомнения…
По сравнению со случившимся во время отработки норматива по ОМП, следующий непонятный эпизод был по своей значимости уже совсем мелким, и если он вообще врезался мне в память, то как некий курьез, несуразность, выданная гораздым на неординарные выкидоны рядовым срочной службы Петровым, по совместительству моим другом.
Попав в очередной раз в караул и заступив на пост номер один, я ходил как зомби, не выспавшийся и голодный, лениво размышляя, скурить ли мне единственную захваченную на пост сигарету сразу или потерпеть и приговорить ее по прошествии, допустим, часа. Нарезая круги вдоль ограждения, за которым находился набитый боевыми ракетами двойной бетонный ангар, я думал о чем-то, что можно было охарактеризовать словосочетанием «ни о чем».
А совершая очередной виток по орбите, вдруг остановился и вернулся к только что пройденному кирпичному углу ограждения.
Это был дальний от входа на пост угол, исцарапанный именами девчонок и цифрами, следующими за заветным сокращением «ДМБ». Почему для художественной росписи кирпичной кладки военнослужащими был выбран этот угол? Наверное, потому, что стоящий в этом месте не был видим со стороны жилой части территории подразделения, и засечь занимающегося недозволенным делом часового было нельзя, если не выслеживать его специально. Этот угол, когда на него обращали внимание проверяющие посты офицеры, периодически скоблился железными щетками, но через какое-то время выцарапанные надписи упрямо проявлялись вновь.
