Ближе к вечеру Макс снова принялся выхватывать свой пистолет и целиться в наглую птицу. Он пытался проделывать это, как ковбой, меняя положения, с поворотами и наклонами. Баклан на все его потуги плевал. Наконец, майор выстрелил. После стольких тренировок это у него получилось очень успешно: голова пернатого спутника разлетелась на кусочки, и туловище камнем упало вниз. Саша вздрогнула, но ничего не сказала.
— Я нечаянно, — проговорил Макс, очень сконфуженный. — Видимо, предохранителем зацепился в кармане.
Саша только вздохнула в ответ: доигрался, ковбой.
Где-то далеко разгоралось зарево. Дело не в том, что огни делались ярче, просто становилось темнее, а количество огней было все-таки значительно.
— Или это Хельсинки, или Таллинн, или Питер, — заметила- Саша.
— Хельсинки на другой стороне, а моря мы не перелетали, — рассудил Макс. — Огней много, такое ощущение, что они простираются вглубь суши достаточно далеко. Не могу утверждать наверняка, но сдается мне, что это не Таллинн.
— И что будем делать? — Думаю, время включить наши маневровые двигатели. Пока- нас тащит в сторону суши, попытаемся выправиться к огням. Может быть, настало время посадки. Не всю же жизнь нам по этой пустыне мотаться!
Вентилятор бодро закрутил своим пропеллером, но ничего не изменилось. Макс пробовал выставлять рули под разными углами, выбирая положение для движения вперед. Показалось, что скорость увеличилась, но их все равно сносило вбок. Огни неминуемо сдвигались вправо.
Всю ночь воздухоплаватели тешили себя иллюзиями, что море огней приближается, что они скоро увидят Александрийский столп, что они успешно сядут перед Эрмитажем, как в свое время Руст перед Мавзолеем, и им за это, в отличие от помянутого немца, ничего не будет. Но светлячки фонарей неуклонно скатывались вправо, вентилятор заметно убавил своей прыти, а потом вообще потух. Не удивительно, кончился заряд аккумуляторных батарей, подзарядка жаждала солнца.
Где-то внизу, словно в фильме про партизан, зажглись костры, словно обозначая место посадки. Можно было рискнуть и приземлиться, но в темноте заниматься этим еще более опасней, хотя не так очевидно. Да, вдобавок, там кто-то, словно на швейной машинке строчил из пулемета. Стало быть, заняты и встречу «Небес обетованных» организовать не смогут.
Рассвет застал воздушный шар над сушей. Но море было рядом. А также — Ладога. Поблизости от Таллинна таких огромных озер не водилось. Стало быть — все хорошо, можно снижаться, до Питера всего два полета томагавка. К такому мнению они пришли, оценив снова наметившуюся тенденцию движения монгольфьера к Финскому заливу. Пес его знает, удастся ли подобраться ближе, нежели сейчас. Вентилятор заработал, не настолько активно, правда, как при полном заряде аккумуляторов, но для хитрого маневра приземления — вполне достаточно.
Они летали над самими макушками деревьев, и приходилось больше уповать на счастливый случай, нежели на искусство пилотов. Макс хотел бросать якорь, чтоб зацепиться за макушку какого-нибудь ствола, но боялся, что вырвет дерево с корнем. Так, во всяком случае, он объяснил бледной и взволнованной Саше. На самом деле все дело было в том, что вылезти из корзины, висящей у дерева, не представлялось возможным. Они проделали столь большой путь, убили неповинного баклана, ночевали у бездны на грани не для того, чтобы разбиться.
Внезапно среди частокола великаноподобных деревьев образовалась проплешина. И была она вполне пригодной для посадки поляной, с какими-то строениями по краю и стаей непонятных существ, задравших свои обезьяньи морды прямо к небу. Они заметили шар и ждали, что же будет дальше.
Макс заволновался: садиться в стадо незнакомых тварей было крайне опрометчиво. Если и не разорвут на части, то затопчут — это уж точно. Он уже начал торопливо набивать на альтиметре желаемые цифры для набора высоты, как с земли раздался выстрел, и шар вздрогнул. Судя по тому, что трава с обезьянами начала стремительно приближаться, они получили пробоину. «Такова расплата за невинноубиенного баклана», — подумал Макс, и они врезались в землю.
24. Иван в творческом поиске
Бездельничать и наблюдать, поправится ли Шурик, или нет, Ваня не собирался. Врача можно было добыть в ближайшей поликлинике, заманить несколькими ювелирными изделиями из золота и потом припугнуть своей замечательной штурмовой винтовкой. Лишенные мук совести теряют чувство самосохранения, поэтому легко определится способность человека оказать помощь. Забоится — значит, свой. Нет — значит, чужой. Метод весьма сомнительный, но придется опробовать. Обнаруженные на складе «Дуги» золотые украшения вполне могут в нынешнем финансовом положении сойти за твердую валюту.
А еще жизненно необходимо придумать способ быстрейшего передвижения из Питера в Петрозаводск. Можно по железной дороге, докуда электрички ходят, можно по шоссе на самокате. Лучше, конечно, по воде. Но не на веслах же идти, к тому же против течения. И в прежние времена оно было достаточно сильным, вряд ли сейчас Нева в стоячую воду превратилась.
Теоретические выкладки должны подкрепляться практикой, то есть выход в город назрел и не подлежит сомнениям. Он сунулся, было, ночью, нацепив прибор ночного виденья, но далеко не ушел. Покрутился по окрестностям, выискивая поликлинику, и почему-то ничего не нашел. Коломну, как район, он знал плохо. Разве, что где-то здесь жил замечательный Виктор Викторович Конецкий. Все равно по ночам уважающие себя врачи по улицам не ходят, тем более, не сидят в поликлиниках. Зато шляется всякая преступная дрянь. Иван несколько раз менял свой маршрут, заметив впереди притаившихся злоумышленников. Играть с ними в перестрелку не входило в его планы. В темных переулках таились бесцветные «мешки», по крышам бесшумной поступью крались подозрительные хищники.
В общем, вышел Ваньша с утра. Одел бронежилет, любезно предоставленный «Дугой», повесил на плечо винтовку и пошел в сторону «Чудновки». Там, во всяком случае, он ориентировался. Опять же, Адмиралтейские верфи поблизости.
Встречный народ в большей своей степени тоже был настроен решительно. Кто-то оттопыривал карман добытым пистолетом, у кого-то сбоку на манер шашки болтался какой-нибудь палаш, позаимствованный у представителей гильдии мясников. То есть, передвигались по улицам только те, кто мог за себя постоять.
Попадались и менты. Раньше они выходили на промысел по двое, теперь барражировали чуть ли не отделениями: по шесть-восемь человек. Они были опасны, как обычно. Если раньше повод получить мзду был один: проверка документов, то теперь поводов не искали. Они гребли всех, кто попадался. Вопросов не задавали, жестко били, одевали браслеты и уводили в свои вотчины. Иногда стреляли, но, в основном, в ответ. Их действия были организованы и подчинялись какой-то системе. Иван, пробираясь к Обводному каналу, старательно избегал встреч с представителями власти.
Магазины, если и работали, то где-то в другом месте. Некоторые лавки, в основном продовольственные, носили следы былой «мародерки». Ваньша внутрь не заходил, опасаясь непредвиденных осложнений в виде засад. У него были другие цели.
Однако их реализацию пришлось отложить. У Варшавского вокзала в него выстрелили, и даже больше — в него попали. Пуля угодила в спину, ударила, как кувалдой, сбив с ног и заставив притвориться, если не мертвым, то смертельно раненным. Он не стал дожидаться, когда добрые стрелки придут его добивать и пополз к ближайшему контейнеру для мусора, вдруг расположившемуся посреди улицы. В него опять стреляли — одни пули рикошетили от асфальта, другие резали воздух над головой.
Добравшись к контейнеру, можно было перевести дух, но никак не рвать рубашку, выставляя всем на обозрение свою кевларовую поддевку. Получив порцию свинца, которая успешно вышибла из него весь дух, Иван потерял возможность оставаться внимательным. Только обретя вновь возможность снова дышать полной грудью, он осознал, что вокруг идет ожесточенная перестрелка. И к нему она имеет самое посредственное значение: кто-то стрелял, кто-то отстреливался. А мусорный бак, к которому он прибился — лишь одно составляющее настоящей баррикады.
Теперь очень важно было узнать, к какой стороне он подполз: к нашей, либо наоборот. Но людей Иван не видел, те стрелялись молча. Ругались, конечно, но из этих слов можно было сделать единственный вывод: они были соотечественники.
— Парни, отзовитесь, — выждав, когда интенсивность огня- чуть подупадет, закричал он. Если ему ответят, что он — вовсе самка собаки, значит, на той стороне — враги. А сам Ваньша на верной, вот только очень близко к неприятелю.
— За кого болеешь? — раздалось оттуда. — Стрельба снова возобновилась, и Иван получил возможность обдумать ответ. Болеть можно только за «Зенит», если ты в Питере. Но, вдруг, здесь случились какие-нибудь фанаты «коней», либо «спартачей», и теперь именно они бьются с местными? Впрочем, чтоб фанаты занимались смертоубийством, да еще не на домашней территории! Это же не свора с гор, ничего другого не умеющая, как только резать посреди Москвы чужих болельщиков! Фанаты всегда находили возможность договориться, ну и подраться в свое удовольствие. Если, конечно, люди в серой форме не провоцировали.
