попытался укусить меня. Украшение приняло на себя заготовленный мне урон. И приказало долго жить.
Жалко, очень жалко. Что-то мне подсказывало, что подобные расходники в избытке есть у вэтте. Но они явно стоят не копейки.
Однако в данный момент думать нужно было совсем о другом. О той нечисти, которая отпрянула, будто ребенок от бесплатного стоматолога. Я же, пытаясь не думать о боли, вновь перекинул нож, взяв другим хватом, быстро шагнул вперед и молниеносно ударил снизу вверх в голову бэккахесту.
А когда отпрянул, правая рука почернела от чужой крови. Белый, которого едва ли можно было теперь так назвать, медленно упал сначала на запястья, а затем, хрипя, завалился набок.
Зато меня словно током тряхнуло. Крупицы чужого хиста проникли внутрь, наполняя бескрайний сосуд. Только промысла оказалось невероятно мало. Даже благодарность от Леопольда Валерьича была существенней.
Интересно, это у всех так? Своеобразная защита от рубежников, которые решат качаться исключительно за счет убийства? Или все же моя фишка? Мол, Матвей, занимайся помощью ближним, а не охотой. Если будет время и возможность, обязательно поинтересуюсь. Но не сейчас.
Как бы не оказалось мало хиста, но он меня встряхнул, придал бодрости, что ли. Как дефибриллятор, заставляющий сердце вновь забиться. Понятно, что это не значит, что после ты будешь бегать, как Усейн Болт или плавать, как Майкл Фелпс. Но в короткий миг, когда сердце вновь запускается, а ты выгибаешься и вталкиваешь в легкие воздух — это вполне работает.
Новый выпад Яблочного мне удалось встретить. Я стоял полубоком, опустив правую руку с ножом и отведя левую назад. Поэтому опять действовал на автомате. Ударил что было мочи той конечностью, на которой еще недавно красовалось кольцо.
Руку я по-прежнему не чувствовал. Но на удивление понял, что та меня слушается. Пальцы даже успели сомкнуться в кулак.
В зубы бить очень больно. Это я знал из личного опыта. А бить в крепкие зубы нечисти, у которой они являются основным оружием — шаг даже не просто глупый, а безрассудный. Наверное, за всю историю противостояния с бэккахестами никто и не думал совершить подобное.
Боль была чудовищной. Словно мои костяшки разобрали на части, а затем к ним подключили переменный ток. Что брызнула кровь и лопнула кожа — полбеды. Я искренне надеялся, что ничего не сломал. Потому что разряд пробил аж до локтя.
Но и бэккахест оказался очень удивлен. Я вложил в удар промысел. Бог знает сколько — его оставалось не так уж и много, если судить по ватным ногам. Но Яблочного повело.
Точнее, он часто зашагал, пытаясь остаться на ногах. И тут я понял — это же нокдаун чистой воды. Он еще в сознании, но уже точно не боец. Если успеть добить…
Рука с ножом прилетела около уха противника. И в этот раз смерть была мгновенной. Бэккахест рухнул, чуть не придавив меня. И обжигая мой промысел своим хистом. Нет, а ведь это в определенной мере начинает нравиться!
Мне в сердце словно адреналин вкололи. Оно колотилось часто, грудь быстро поднималась, а взгляд жадно шарил по темной листве.
Я замер, как хищник перед заключительным прыжком, рассматривая свою добычу. А Вороной испуганно ржал, тщетно пытаясь подняться. Словно ощущал приближение смерти и решил продать жизнь подороже. Только куда уж ему со сломанной ногой. Бэккахест лишь ворошил траву вокруг себя и вздымал землю.
Моя поступь была мягкой, но твердой. Я не думал, не жалел, не размышлял о судьбе несчастной нечисти. На этот раз все было на удивление просто. Мы не могли существовать в одной экосистеме. Либо они меня, либо я их. Жаль, что жизнь не всегда дает такие простые задачки с единственным вариантом решения.
И все же пришлось повозиться, чтобы обойти бэккахеста. Тот явно не собирался умирать — вертелся, ржал, изгибался. Однако я выждал момент и полоснул наотмашь по его шее. А затем отошел, глядя, как жизнь в глазах бешеного водного коня затухает.
Извини, дружище, сегодня ты не отведаешь внутренностей ни моих, ни Витькиных. Блин, Витя, как он там вообще?
Удивительно, но даже хист последнего бэккахеста не взбодрил меня. Сработал тот самый отложенный эффект дефибриллятора. Я тяжело переставлял ногами, к которым словно свинцовые чушки привязали. Левая рука продолжала ныть от локтя до разбитых костяшек. А голова потяжелела, будто у составителей бюджета страны на следующий год.
Но все же до Витьки я доковылял. Тот до сих пор не пришел в себя. И это, надо сказать, меня довольно сильно тревожило. Да, от удара по голове никто до сих пор здоровее не становился. Но так и ты рубежник, а не простой чужанин. За тебя хист должен работать.
Я положил руки на грудь Вите. И нормальную, правую, и бедняжку-левую. А затем «вошел в систему», если говорить каким-нибудь компьютерным языком. И офигел.
За всю свою новую жизнь я всего дважды лечил существ. И так получилось, что оба раза нечисть. Вот только что Митька, что та русалка были хоть и немного, но наполнены хистом. А вот Следопыт.
Я до сих пор не понимал, на чем он держался. За счет чего шагал по лесу? Весь его промысел виделся мне как лес, в котором долгое время бушевал пожар. И теперь тебе остался лишь выженная пустыня, присыпанная золой.
Хист едва виднелся где-то на дне. Даже не как лужа на сухой почве, а в виде еще не высошей грязи. По общим прикидкам, Вите оставалось не больше дня.
Был ли у меня выбор? У того, кто только что одолел трех бэккахестов и изрядно слил весь промысел? Эх, бабушка, видела бы ты, каким альтруистом стал твой Мотя. Даже самому противно.
Мой хист заструился по высохшему руслу, впитываясь почвой вдоль берегов. Но все же продвигался вперед. Пусть и невероятно медленно. Много ли может ивашка с четырьмя рубцами? Раньше я бы сказал, что не особо. Но сегодня удивил сам себя.
Воздух словно бы стал еще прохладнее, а тело легче. Боль растеклась от левой руки дальше, осваивая новые участки. А моим именем стала слабость. Однако та самая едва мокрая грязь дождалась чужого хиста. И медленно, но неотвратимо превратилась во внушительную лужу.
А Витя открыл глаза.
— Чего-то это я лежу? Что-то шел, шел, а потом голова резко заболела.
— Это у тебя аллергия на сотряс. Сразу сознание теряешь.
Я сказал и удивился своему голосу. Словно постаревшему лет на десять.
— Хреново выглядишь. Я хотел сказать, что раньше было
