Веник хмыкнул и снова зевнул от души:
— На последний вопрос сам ответил. Я свистун, чего непонятного? Гниль — привет из инакости, первый лоскут Изнанки миров. Долгая история, а ночь короткая. Может, поспим, берендей?
— Я Майкл, — обиделся Майкл.
— Ха! Видел бы ты себя в драке. Мишка-Медведь, научи меня реветь, — пробормотал затихающий Венька. — Кота на тебя не хватает.
Из соседней палатки доносились крики, хохот, чье-то шипение. Словно услышав Венькин призыв, заорали в овраге коты, требуя долю рыбы, Фан запричитал «кис-кис-кис, пакет у костра лежит, слева», будто твари его понимали. Кто-то шуршал, кто-то ухал, звенели за брезентовым бортом дурные весенние комары.
Венька уютно сопел под боком, его не заботили алоцветы, способные очистить эльфийку от гнили. Майкл доверился новому другу, расслабился и свалился в сон, точно в старый заболоченный пруд. Его руки, ноги, лицо тотчас опутали водоросли видений и злых предчувствий. Он тонул, задыхался, а кто-то невидимый все шептал: уезжай из Затишья! Немедленно уезжай!
* * *
Все тело чесалось, покрытое сыпью. Зудело, ныло и каждой клеткой израненной, изъязвленной кожи просило пощады и смерти. Но умереть не получалось.
Гильдар качался из стороны в сторону и подвывал от боли. Он не видел своих мучителей, только кровавую склизкую муть, что заполнила веки.
Язык распух, не подчинялся, слова застревали между зубов и наружу прорывался лишь вой, тонкий, жалкий, щенячий.
Кто-то темный проступил сквозь багрянец, чей-то силуэт, огромный, страшный.
— Второй оказался слабее, княже. Сгнил еще до болота. А этот весь красный, гнилой, но живет!
— Нужно было хватать девчонку.
— Не гневайся, князь, по воде ушла. Вот, обронила в спешке коробицу.
Черный силуэт обернулся, то ли рука, то ли клешня стрельнула в сторону, схватила находку.
«Что там у них? — Гильдар плыл в алой мути. — Убьют? Вот сейчас? Меня?»
Он не боялся смерти. Ужасно хотел расчесать все тело, выгрызть зубами вспухшую кожу, содрать ее с лица и затекшей шеи. Но не мог пошевелиться, совсем. Держали кандалы на руках.
Пискнул сигнал телефона.
— Разрядился. И стоит на пароле.
Вот оно что, мобильник Наташки! Связь с группой, план игрищ, будь они прокляты! Отметка в геолокации. Тихий Лес, проход по болоту. Надежная тропа, мхи, черничники, серые от комарья…
— У гнилого тоже коробица. Что с ним сотворить? Для жертвы негож. Бабская кровь потребна, портал — это бабское лоно. Тот, кто в Доме, болотную жижу рдяной от кровушки сделал, крепок его запор.
— Отнесите в подвал. Напоите отваром.
«Не убьют! — вдруг обрадовался Гильдар. — Им Наташкина кровь нужна, не моя. Пусть подвал, пусть отвар, жить хочу, княже!»
— Гоните грозу на город.
Получалось мычать и завывать. Хотелось расцарапать все тело. И думать Гильдар мог только об этом. Но жизнь он любил, страстно, жгуче, даже когда тащили за волосы, даже когда запахло гнилью и от вони помутилось сознание. Даже когда распухший язык взорвало нестерпимой, тошнотной горечью.
4. Поместье на краю света
Майкл проснулся в палатке один.
Сладко пахло костром и кашей, кто-то шумно ломал о колено хворост, подкидывал веточки в кроткий огонь, и Майкл догадался, что домовитый Фан вновь вызвался быть кашеваром. Солнце скреблось в борт палатки, воздух был свежим, бодрящим, пробирался сквозь не застегнутый полог и щекотал сонного Майкла.
Он потянулся, развалился вольготно, наслаждаясь покоем и одиночеством: быть единовластным владельцем палатки оказалось приятно, хоть дальше спи. Потыкал в экран телефона, пытаясь поймать интернет, связи не было, и Майкл включил музычку, радуясь утру, костру, приключению. Чудесам опасным и увлекательным. Наконец, навалявшись вдосталь, добыл в рюкзаке зубную щетку и поскакал к пруду умываться.
Фан кивнул ему от костра, крикнул, что скоро поспеет каша.
Майкл выставил вверх большой палец и скатился по росе в овраг.
В пруду шумно плескались Влад и Венька, а Петя стоял по колено в воде и не решался войти.
— Холодно еще, — обернулся он к Майклу, зябко передернув плечами. — Этим прикольно, но я-то теплый!
— Я тоже теплый! — заплескался Венька, уплывая на глубину. — Не дрейфь, Петруха, айда в заплыв, я уже все нагрел!
— Ты дурной и несознательный, в том все Затишье подпишется, — сердито нахохлился Петька и осторожно попятился к берегу. — Майкл, рискнешь? На слабо не ведись! Эти двое потом не выпустят, разведут на подвиги, а оно тебе надо?
— Посмотрите на него, — возмутился Влад. — Разбудил всех ни свет, ни заря, а теперь выступает, как клоун в цирке! За что позоришь перед собратом?
Майкл тронул свинцовую воду пруда, торопливо плеснул в лицо. Присел на камушке и вычистил зубы. Смотреть на довольных Влада и Веньку, плещущих друг на друга, как дети, было холодно до мурашек. Майкл поспешил вернуться к костру, к солнцу, к теплой палатке, и вовремя: Фан раскладывал по мискам кашу. На стук поварешки по котелку прискакали даже любители плаванья.
Там, в цивилизованной жизни, Майкл кашу не ел. Бутер с сыром, кукурузные хлопья, залитые молоком. А то и салатные листья, сельдерей и цветная капуста, когда пробирало сесть на диету, чтобы скинуть пару кило. Но местная каша была так вкусна, что умял ее без остатка.
После завтрака, шумного и веселого, дружно пошли в усадьбу.
Майкл помнил отреставрированный барский дом, добротный, крашенный, неинтересный. В нем мерещился скучный экскурсовод и выставка акварелей на стенах, исключительно местных художников. Он искал глазами подъездную дорогу, шлагбаум и билетную кассу. А потом заслон темных елей, острых, как частокол, расступился. И Майкл замер, увидев развалины, заросшие разнотравьем.
Фасад держался на честном слове: стрельчатые окна, парадный вход, портик из античных колонн. Краска облупилась, побелка осыпалась, сквозь штукатурку краснел кирпич с полустертыми клеймами в виде дерева со звездой. А за фасадом, больше похожим на декорацию к кинофильму, дома как такового не было. Остатки стен и переборок торчали, как обломки зубов. Каминная труба белела вышкой среди сныти и лопухов.
— Тю, — огорчился Фан. — Сегодня не интересно. Как-то совсем развально вышло. Помните, в прошлый раз? Уцелели кухарня и погреб.
— Ну, погреб-то есть, что ему станется, — Влад, еще бледный и мерзлый после купания в майской воде, указал на дыру в лопухах. — Вень, я в подвал хочу!
— Оно и понятно, мой синий друг. Только в руинах копаться — день зазря извести. Лучше обратно к прудам сгоняем, проверим наш прошлогодний плот!
Фан разыскал узкий лаз в груде битого кирпича, и все спустились в добротный погреб. Здесь в позапрошлом веке хранили рыбу, мясо и птицу. До сих пор стояли кадушки из-под огурцов и капусты, кисло пахло каким-то соленьем. И мочеными яблоками.
— Хорошо жили в графском доме, — мечтательно прищурился Влад, в полумраке снимая очки. — Как думаете, на этих цепях кого приковывали для острастки?
— Свинину да оленину, — подсказал хозяйственный Фан.
— Фу, какой ты неромантичный!
Майкл потрогал пальцем крюки для заготовки мяса.
Влад театрально позвенел цепями, и судя по довольной ухмылке, представлял на крюках не солонину.
— Это скучный подвал! — объявил он Венику. А потом наклонился к Майклу, так близко, что сделалось зябко: — Тут рядом другой, шестнадцать шагов на север от каминной трубы. Там не цепи, вериги! С кандалами для рук и ног. Вот где мороз по коже!
— Влад у нас сторонник теории, — поспешил внести ясность Петька, — что наш мир прошило гораздо раньше, когда появилась в Тихом Лесу самая первая выработка. А значит, еще в девятнадцатом веке к мир проникла красная гниль.
— И добралась до Петрова града в году эдак семнадцатом? — оценил теорию Майкл, припоминая уроки истории. Революцию и прочие ужасы вроде красного террора, зачисток и переноса столицы к Уралу.
