— Ты ведь знаешь, пси-излучатели теперь применяются только в исправительных лагерях для целей умиротворения беспорядков. Мы строго соблюдаем условия мирного договора. Какими бы они не были несправедливыми.
— Ты считаешь запрет психотропного оружия большой несправедливостью? — вскинул брови я.
— Лично я — убеждённый сторонник запрета абсолютного всего оружия. В первую очередь — оружия массового поражения: аннигиляционного, водородного, ядерного, химического, биологического. Во вторую очередь — неизбирательных видов обычных вооружений, таких как тяжелая артиллерия, авиабомбы, напалм и подобные. Что касается пси-излучателей, то, вопреки канонам антикоммунистической пропаганды, они не являются оружием. Их задачей не является причинение людям смерти, увечий или страданий. Напротив, они призваны экстренно уменьшить проявления насилия и паники в тех случаях, когда традиционных средств для этого недостаточно. Определенный урон психическому здоровью может быть нанесен как побочный эффект ненадлежащего применения этих систем. Но такие случаи, по мере практики применения, были сведены к минимуму.
— Ну да, конечно! — фыркнул я. — Ты правда пытаешься убедить меня, что превращение людей в безвольных зомби — это невинная затея?!
— Это зависит от целей, для которых такие действия предпринимаются. Если бы такие технологии существовали в 2056-ом году — может быть, Землю бы сегодня населяли сейчас десять миллиардов людей. Лично я считаю, что человечество не имеет будущего, если не научится бороться со своей тягой к насилию и разрушениям, подавлять в себе мятежные и анархистские склонности. Свобода не может быть альфой и омегой, ее ограничение тоже может быть оправданным. Но давай не будем развивать этот спор. Руководство Союза давно заявило о готовности ввести мораторий на разработку таких технологий — но в планетарных масштабах, на паритетных началах. Ты вчера привел целый ряд примеров применения Содружеством наций гораздо более агрессивных психотропных средств, таких как препарат «Валькирия». А также очень уместно упомянул о том, что разработки евразийских ученых в области пси-излучения очень активно эксплуатируются Содружеством. Вот мы и приходим к твоему вопросу о несправедливости.
— Я так понимаю, к началу войны вы тоже не имеете никакого отношения? — фыркнул я.
— Дима, если ты хоть немного интересуешься делами в Евразийском Союзе, то ты должен знать, что Партия решительно осудила политику предыдущего Генерального секретаря Вэйминя Лю и тогдашнего состава Политбюро. Могу дословно процитировать слова нашего нового Генерального секретаря по этому поводу с 35-го съезда Партии: «Я считаю, что продвинутое товарищем Лю решение о начале форсированной территориальной экспансии в 89-ом было преждевременным и ошибочным. Если бы мы ограничились строительством Новой Москвы, политическое напряжение не выросло бы до той отметки, при которой лидеры Содружества смогли бы убедить общественность в необходимости начала военных действий против нас. Товарищ Лю и его сторонники в Политбюро с непростительным для государственных деятелей такого масштаба мальчишеством клюнули на наживку, заброшенную спецслужбами Содружества. Сделали ошибочный вывод о том, что противник переживает глубокий кризис. Вопреки предложению более умеренных сценариев их товарищами, а также искусственным интеллектом, вычислительные способности которого многократно превышают человеческие, они приняли волевое решение — захотели войти в историю как герои-полководцы, вместо того, чтобы удовлетвориться почетной ролью пчел-тружеников, внесших посильную лепту в кропотливое дело построения коммунизма. Цена их просчетов так огромна, что ее просто невозможно измерить».
— У вас там что, заставляют всех заучивать речи с партсъездов наизусть? — удивился я.
— Лишь активных членов партии, и лишь важнейшие, — спокойно ответила Мей, сделав вид, что не обращает внимание на сарказм в моем вопросе. — Я лично не вижу ничего плохого в том, чтобы запоминать важные и правильные вещи. Если хочешь знать, то я абсолютно согласна со сказанным Генеральным секретарем. Такие мысли посещали меня и ранее. Конечно же, я придерживалась партийной линии, так как это долг каждого коммуниста. Но теперь, когда Партия осудила политику предшественников, я могу открыто высказать свою позицию.
Мы сделали еще по глотку чая. Долгое время в комнате царило молчание, преисполненное непростых мыслей.
— И все-таки почему тебя послали за мной? — спросил я наконец.
Мей в ответ молча воспроизвела на дисплей между нами запись эфира одного из общесоюзных государственных телеканалов. За небольшой стойкой в зале для пресс-конференций стояла интеллигентного вида азиатка в очках, примерно 50 лет от роду. «Лихуа И, министр иностранных дел Евразийского Союза», — гласила подпись внизу. В углу экрана был кадр из записи шоу Барри Гоффмана, на котором была изображено мое воспоминание о заваленной телами улице Новой Москвы. Министр произносила, спокойно глядя в камеру, нечто на китайском, что синхронно переводила переводчица из-за кадра:
— Все тайное рано или поздно становится явным. И военные преступления, совершенные против нас, не исключение. Какой бы прочной ни была стена пропаганды, которой власти Содружества наций оградили свое население от правды, в ней тоже иногда появляются дыры. И сквозь эти дыры в лицо обывателям, маринующимся в выдуманной телевизионной Вселенной, обвиняюще смотрят пустыми глазницами черепа невинно убиенных. Я надеюсь, что суровая нелицеприятная правда, выброшенная им в лицо, подействует на них, как ведро воды, вылитое на голову. И что они наконец потребуют от властей прекратить обман и дать подробный отчет о своих деяниях. Евразийский Союз изменился. Мы стремимся к миру и к сближению, во благо всего человечества. Но примирение невозможно без того, чтобы вместе посмотреть в глаза исторической правде. Я надеюсь, что властям Содружества хватит для этого мужества — может быть, не нынешним, но, очень надеюсь, их преемникам.
— Что вы думаете о самом изобличителе, товарищ министр? — спросили ее представители прессы.
— Его воспоминания показывают, что он за человек. Наемник, хладнокровно убивавший ни в чем не повинных людей. Но в то же время его привела к такому исходу очень сложная и противоречивая судьба. Если хотите знать лично мое мнение, то почти каждый человек заслуживает права на раскаяние и искупление. Требуется мужество, чтобы сделать то, что сделал он. И на такой поступок способен лишь человек, который не полностью прогнил изнутри.
— Какая судьба его теперь ждет?
— Я не прорицательница, но могу спрогнозировать, что весьма печальная. В Содружестве наций этот человек, безусловно, станет изгоем. Его ждут преследования, репрессии, и, весьма вероятно, гибель. Едва ли для него станут надежным прибежищам и города-государства, принадлежащие частным корпорациям, ведь он обличил и их преступления.
— Рассматриваете ли вы возможность предоставить ему политическое убежище?
— Несколько преждевременный вопрос, товарищ. И не совсем по адресу. Давайте начнем с того, что с таким запросом к нам пока еще не обращались. Если такой запрос поступит, то соответствующие органы рассмотрят его безотлагательно и примут решение.
— Спасибо за ваш комментарий, товарищ министр.
Слушая евразийского министра, я сделал еще несколько глотков чая. Раны, на которые была нанесена заживляющая эмульсия, начало стягивать и пощипывать — верный признак того, что субстанция затвердевает. Но я думал не о них. Увидев, как я почесываю одну из них, Мей поставила чашку с чаем и сказала:
— Сиди спокойно. Я сейчас помогу тебе. Я еще не забыла, что такое первая помощь.
Я порывался было ответить вежливым отказом, но понял, что отвергать помощь глупо, вздохнул и расслабился. Она отошла куда-то помыть руки. Уже через минуту я ощутил касание к своей спине ее пальцев, ловко заклеивающих раны, затянутые затвердевшей заживляющей субстанцией, круглыми дисками специального прочного пластыря. Почувствовал, как ее пальцы вскользь проходятся по толстым рубцам от ударов кнутом.
