При этих словах его лоб прорезало еще больше морщин.
— Однажды ко мне в дверь постучался пожилой мужчина. Ему было за шестьдесят. С первого же взгляда на него было понятно, что он тяжело болен. Он был очень худым. Лицо пожелтело и осунулось. В глазах были видны следы постоянных болей. Он выглядел как уроженец этих мест. Но что-то неуловимое делало его не похожим на здешних жителей. Он посмотрел на меня с порога странным взглядом. Будто он очень хорошо меня знал. Хотя я никогда в жизни его не видел. Лицо его прорезала странная усмешка. В ней было что-то властное, холодное и надменное. Но железная воля, легко проглядывающаяся за этим взглядом, была надломлена телесными и душевными страданиями, которые этот человек явно испытывал.
Амир на секунду замолк, как будто вновь увидев перед собой описанного им человека.
— Он сказал, что пришел ко мне. Сказал, что его зовут Карим. Карим Рамади.
Я нахмурился.
— Рамади?! — переспросил я недоверчиво.
Захери грустно усмехнулся.
— Да, Димитрис. Тот самый.
Имя, произнесенное Амиром, было мне известно еще от Ленца. Рамади занимал пост заместителя директора СБС двенадцать лет — с 81-го по 93-ий года, благополучно «пережив» за это время трех директоров, которые менялись в зависимости от различных политических веяний и обстоятельств. Ленц был убежден, что Рамади — один из самых влиятельных личностей в мире спецслужб.
— Я не сразу поверил своим глазам, — продолжил Амир. — Но, каким бы невероятным это не казалось, Димитрис, один из самых влиятельных и опасных людей во всем Содружестве наций, архитектор и координатор бесчисленного множества хитромудрых заговоров и тайных операций, на совести которого были убийства и аресты тысяч сторонников Сопротивления, явился ко мне один, даже без охраны. Было сразу заметно, что этот визит ему дался нелегко. Печать скорой смерти уже была хорошо заметна на его лице. Он был так слаб и изможден, что я невольно ощутил к нему жалость — даже узнав, что он за человек.
Я слушал напряженно, не упуская ни слова.
— Я был готов принять свою участь, которую я и так давно ждал, с достоинством. Я сказал, что польщен, что Рамади решил явиться за мной лично. Но он в ответ снисходительно усмехнулся. Сказал, что явился не для того, чтобы арестовывать или убивать меня. Если бы дело было в этом, объяснил он — послал бы кого-то рангом пониже.
— Что же ему было нужно?
— Я не сразу поверил в это, Димитрис. Но этот человек пришел ко мне исповедаться.
— Исповедаться?! — нахмурился я. — Разве в исламе есть исповедь?
— Нет. Однако он сказал, что его это нисколько не заботит. Сказал, что всю жизнь был атеистом и никогда не интересовался ни исламом, который исповедовали его предки, ни другими религиями. Я спросил у него, зачем же тогда ему понадобилось исповедоваться, и почему он пришел для этого к человеку, который, с формальной точки зрения, даже не является священнослужителем. Но он ответил, что формальности его не волнуют.
Амир говорил шепотом, с некоторым удивлением в голосе — как будто сам до сих пор с трудом мог поверить в события, которые описывал.
— Он рассказал, что читал все мои работы. Сказал, что решил прочесть одну из них из сугубо научного интереса, чтобы понять, почему у меня так много поклонников. Но потом заинтересовался и прочел их все. Я ответил, что всегда радуюсь, когда мои труды кому-то нравятся, но не предполагал, что они найдут почитателя среди людей, придерживающихся совершенно противоположных ценностей, нежели мои.
Амир на какое-то время замолк и задумался, будто заново прокручивал у себя в памяти тот разговор. Потом пристально посмотрел на меня, прежде чем молвить:
— Я спросил у него, что он думает о моих идеях, раз уж он так хорошо с ними знаком. Но он ответил с презрением, что они наивны и утопичны. Сказал, что о всемирной революции может мечтать лишь глупец, оторванный от реальности. Он объяснил, что в СБС существует специальное подразделение, основанное лично им, которое выявляет любые экстремистские группы на самых ранних этапах их зарождения. Искусственный интеллект, который они называют «Куполом», безошибочно находит их по первым же постам в социальных сетях, первым же опубликованным блогам и эссе, первым же речам, произнесенным на собраниях и встречах, записанных на камеры или диктофоны. Группа единомышленников может еще даже толком не оформиться, не определиться окончательно с лидерами и целями — а им она уже известна. В глобальном цифровом мире, объяснил он, тайно от спецслужб организовать антигосударственную деятельность — попросту невозможно. Он поведал, что спецслужбы настолько в себе уверены, что уже давно перестали уничтожать экстремистские группы в зародыше. Вместо этого они изучают их так же, как учёные изучают бактерий под микроскопом. Чтобы лучше понимать закономерности их зарождения и развития. Как ученые следят за лабораторной крысой, так и они следят за своими «подопытными» группами. Позволяют им вырасти до определенного размера. А уже потом — ликвидируют. Он посмотрел мне в глаза и спросил — неужели я, так глубоко погрузившийся в дебри философии и теологии, настолько глуп и так плохо смыслю в технологиях, чтобы поверить, что тайная организация может бесконечно долго расти и крепнуть, оставаясь неуязвимой для спецслужб? На это я ответил искренне — что такое возможно, по моему мнению, лишь с помощью Аллаха. Он скривился и высказал предположение, что даже если Бог существует — наивно полагать, что он является субъектом мирских политических процессов. А что касается Сопротивления, служению которому я посвятил значительную часть своей жизни — то, объяснил он с усмешкой, руку Аллаха я спутал с его, Рамади, рукой.
Я ощутил, как кровь в жилах начинает нестись быстрее.
— Он рассказал, что после прочтения моих трудов мои идеи показались ему весьма любопытными, однако не в том контексте, в каком я мог бы предположить. Сказал, что благодаря им у него в голове созрел один изощренный план, который он обрисовал тогдашнему директору СБС. А затем — лично Протектору. Те одобрили его. И план был воплощен в жизнь.
Лицо Амира помрачнело. Я замер, понимая, что он дошел до главного.
— Они решили превратить Сопротивление в свое детище, Димитрис. Вырастить его и подкормить. Осветить его деятельность как можно шире в средствах массовой информации. Обществу требовалась угроза, которая бы постоянно над ним довлела. Угроза, которая оправдывала бы жесткую руку властей, не позволяла бы разным либералам, демократам и социалистам поднять головы. Эта угроза должна была выглядеть реальной, правдоподобной, быть из плоти и крови — чтобы в нее поверили. А значит, члены Сопротивления не должны быть подставными лицами — это должны быть люди, действительно верящие в идею организации, искренне ненавидящие власти, готовые к реальному террору. Не только население, но даже силовики должны верить в то, что угроза — настоящая. И лишь считанные люди будут знать, что власти тайно контролируют Сопротивление, дергая за тонкие, невидимые нити. Такие, как, например, Фримэн — абстрактный образ вождя революции, смоделированный искусственным интеллектом в соответствии с компьютерным анализом ожиданий и предпочтений протестного электората. Фримэн был тем, кого люди жаждали видеть своим лидером. Однако на самом деле он никогда не существовал.
Некоторое время мы молчали. Я не был пока в состоянии вымолвить ни слова — лишь мои кулаки и зубы сжимались с такой силой, что, казалось, вот-вот расколются. Амир поднял на меня взгляд, прежде чем продолжить:
— Эти слова повергли меня в величайшее смятение, Димитрис. Но затем возобладала моя внутренняя воля. Я решительно сказал Рамади, что не верю его словам. Я сказал, что движение Сопротивления, как бы я не относился к отдельным его методам — живое и настоящее, оно объединяет десятки тысяч людей, искренне верящих в его идеи. Я сказал, что власти никогда не смогут контролировать этих людей. Но он лишь презрительно усмехнулся. Он ждал, что я отвечу так. И он предоставил мне доказательства.
