И сюда забрел Хрулеев, чтобы наконец найти бесславную смерть, от которой он так долго бежал. Все было бессмысленно.
Книжки и мудрецы утверждают, что душевная боль страшнее физической. Но Хрулеев сейчас бы плюнул в рожу любому, кто говорил такие глупости. Физическая боль, холод и голод были хуже всего.
Голова у Хрулеева горела огнем, на месте отрезанного уха все еще шумело, как будто ему залили в череп океан. Из-за этого шума в голове Хрулеев почти не слышал, что происходит вокруг, ему почему-то все казалось, что это не на месте уха шумит, а бушуют над головой сосновые кроны, что в голове у него выросло отражение настоящего леса, и оно качается под порывами ветра в башке Хрулеева.
Кровь остановилась уже давно, Хрулеев не помнил, когда именно. Он разрезал ножом свитер, потом, крича от боли, заложил рану чистым мхом, и подвязал себе отрезом свитера голову, как будто у него ныли зубы. И в боли действительно было что-то зубное, как будто вся левая половина челюсти воспалилась от пульпита. Еще боль отдавала в глаз и в левую половину языка, и даже в шею.
Хрулеев не мог осмотреть свою рану, поскольку собственное ухо человек увидеть не может. Но он попытался однажды ощупать ее и чуть не потерял сознание от боли. Все мысли были кроваво-красными, как будто кровь из раны протекла прямо в мозг, в нейроны, превратилась напрямую в ноющие, тянущие, режущие ощущения.
Остальные раны тоже напомнили о себе, от шока, голода и усталости они воспалились. Хрулеев как будто заново переживал все ранения, как в перематываемой назад видеокассете. Заболело разорванное филином колено, Хрулеев хромал все больше. Грудину, ушибленную при падении с коня, заломило, дышать стало тяжело. Заныла травмированная рука. Даже между ног, на месте ампутированной мошонки, закололо.
Не болели только ожоги от стальных раскаленных цифр кузнеца на лбу, они зудели и чесались. И Хрулеев все тер грязными пальцами лоб, отшелушивая мертвую серую кожу, как будто пытался стереть с себя позорную рабскую метку. Но это было невозможно, метка теперь останется с ним навсегда.
Утешало только то, что терпеть все это осталось недолго. Хрулеев бы давно покончил с собой, но у него не было оружия, кроме того он слишком ослаб даже для этого. Можно конечно порезать вены на руках ножом, но Хрулеева останавливало присутствие Тотошки.
Он думал, как собака будет в отчаянии пытаться зализать вскрытые вены хозяина, как будет метаться и скулить. И Хрулеев понял, что смотреть на такое он не сможет. А значит, прежде чем покончить с собой, нужно все-таки убить Тотошку. Но и на это уже не было сил.
Интересно, что будет делать собака, когда Хрулеев умрет? Наверное, просто погорюет некоторое время возле трупа, а потом будет жить в лесу, одичает, может быть ее даже возьмут в стаю волки, если они здесь есть. Тотошка ведь сильная, она не обычная овчарка. И она проживет остаток своей жизни в зачарованном лесу, лишь иногда по ночам в ее собачьем сознании будут всплывать странные малопонятные образы прошлого — Хрулеев, Юля, их большая светлая квартира в столице, мисочка в коридоре.
Может быть Тотошка даже вспомнит, как спасла однажды хозяина от людоеда-любителя ушей с укропом. Вот только само понятие «хозяин» она уже может не вспомнить. И в ее памяти останется лишь отощавший больной голодный человек, с которым она долго шла по лесам, а он потом он умер.
Может быть, у Тотошки даже родятся щенки от волка, и она будет рассказывать им на ночь сказки о другом мире за лесами и горами, где были города, люди и Хрулеев. Но теперь этот мир уничтожен, его больше нет. Пора и Хрулееву умирать, человек ведь всю свою историю был стадным животным, поодиночке люди не существуют. Но теперь нет больше ни городов, ни людских стад.
А Хрулеев обречен, он ведь трус, дурак и дерьмо. Он даже не смог просто дойти от элеватора до озера, вместо этого он сначала попал к людоедам, а теперь угодил в лес чудес, откуда выхода нет.
Да и физически от Хрулеева уже осталось мало. Ухо и еще один орган у него отрезаны, все тело изранено. Сколько вообще нужно отрезать от живого человека, чтобы он перестал считаться человеком и стал просто куском мяса? Хрулеев читал где-то, что одна китайская императрица отрезала у фаворитки своего мужа-императора руки, ноги, груди, щеки, уши и язык, а еще выколола ей глаза и барабанные перепонки, превратив таким образом фаворитку в «человека-свинью». Потом она посадила этого человека-свинью в загон к другим свиньям, и там фаворитка жила еще много лет в форме свиньи.
А что вообще отличает свинью от человека? В случае Хрулеева — уже ничего. Не осталось ничего человеческого. Только лес, боль, смерть, собака. Хрулеев был путешественником во времени, он будто вернулся в самые древние времена, особенно ярко он ощущал это холодными ночами, когда жег костры. Только те древние люди были первыми на Земле, а он станет последним. Круг замкнулся.
Недостатка в воде у Хрулеева не было, в лесу было много ручьев и древних противопожарных канав, выкопанных видимо еще в царские времена. Вода в ручьях и канавах была красноватая, в ней плавали листья и иголки, а вкус был плесневым, горьким и хвойным. Но сама вода на вид была очень чистой. Когда Хрулеев пил, он старался не смотреть на воду, боясь увидеть отражение своей израненной отощавшей рожи. Он не хотел больше смотреть на себя, никогда.
Раны ныли все больше. Хрулеев не знал, сколько он уже бродит по зачарованному лесу, но помнил, что за все это время съел только десяток подсохших ягод клюквы, обнаруженных на порыжевшем кусте за вывороченным деревом. Вскоре от голода разболелся желудок, и тогда Хрулеев наконец забыл про все свои раны и вообще про все на свете.
Боль в желудке за час превратилась из поднывания в острую резь, как будто ему вогнали туда нож. Хрулеева вырвало кровью. Все. Он упал на мягкий мох, ощущая телом холод болотистой земли и понял, что идти больше не может. Он уже не встанет, он умрет здесь. Хрулеев лежал и смотрел вверх на клочок серого неба между сосновыми ветками.
Вокруг стояла тишина, день был безветренным, даже сосны не шумели. За все время, что он провел в этом лесу, Хрулеев не встретил ни зверя, ни птицы. Ягоды и грибы здесь тоже почему-то не росли, по крайней мере, Хрулеев не нашел ничего кроме кустика клюквы.
Он смотрел на серый клочок неба, тяжелые облака казались неподвижными. Он умирал. Хрулеева еще раз вырвало кровью, Тотошка стала лакать блевотину, но Хрулеев ее не останавливал. Он вообще давно уже не разговаривал с собакой, не было сил. Потом он вроде уснул, а проснувшись не смог вспомнить имя дочери.
Зачарованный лес уже почти переварил его тело, и теперь принялся за сознание и память. С желудком было совсем плохо, рвота продолжалась, из Хрулеева изливались желчь и кровь, рана на месте отрезанного уха болела и дергала. Но Хрулеев встал и зачем-то куда-то пошел. Рядом ковыляла собака и все скулила.
Имя собаки Хрулеев уже тоже не помнил. Но и собака была измождена, она стала часто ложиться, чтобы отдохнуть, и шла все медленнее. Хрулеев лег, обнял безымянную собаку и уснул, точнее, потерял сознание. Он надеялся не проснуться. Но смерть, которой он так желал, не пришла.
Он снова встал и пошел через мир, полностью лишенный имен. Хрулеев вообще не помнил человеческих слов, ни одного. Перед глазами стояли видения какой-то аппетитной еды, но еда сразу превращалась в гниль, рассыпалась на глазах. К рвоте присоединился кровавый понос.
Хрулеев не обращал внимания на время суток, он шел и днем, и в темноте. Солнце не появилось ни разу, небо все время было в серых облаках. Видимо, свет избегал этих мест. Рана на месте уха разболелась, по щекам Хрулеева беззвучно текли слезы, но сам он даже не всхлипывал, не было сил. Наверное, все-таки был день, потому что Хрулеев ясно видел сосны, зеленый ковер мха под ногами и даже клочки серого неба в просветах между ветвями.
Ветви шумели, волновались, тяжелые снеговые облака стремительно неслись над лесом. Приближалась буря, похолодало еще больше. Холод нес с собой не меньше боли, чем раны, он сжигал ледяным дыханием внутренности и душу, разлагал то, что еще осталось от Хрулеева.
