— И что же это за такие нужные мне способности? — спросил Майк с ироничным любопытством.
— Я могу определять, что можно есть и пить, а что нельзя, — сказал Вик. — А, кроме того, иногда я вижу то, что скоро произойдет, думаю, это полезное качество в дальней дороге.
— Где у тебя вода? — спросил Майк. — Я хочу умыться.
— В конце подвала бак, вода хоть и ржавая, но почти не радиоактивная, — сказал Вик. — Я ею постоянно пользуюсь.
— Ладно, — сказал Майк, доставая из солдатского рюкзака мыло, зубную щетку и полотенце. — И приготовь что-нибудь поесть, давно не ел ничего горячего.
— Так ты меня возьмешь с собой? — спросил Вик.
— Посмотрим, это мне надо ещё обдумать, — сказал Майк и пошел к баку. Он умылся, попил ржавой воды, от которой в желудке неприятно забурчало.
Когда он вернулся, на ящиках стояла котелок с лапшей и разогретой тушенкой, а Вик продолжал спокойно читать книгу.
— Что читаешь? — спросил Майк.
— Был такой человек Мишель Нострадамус, это его книга, — ответил Вик. — Слышал что-нибудь о нем?
— Кое-что слышал, — усмехнулся Майк. — Я тоже учился в университете, только с последнего курса забрали в армию. Началась война, и все эти книжные премудрости стали никому не нужны.
— И что ты о нем слышал? — спросил Вик.
— То, что он был неплохой врач и лечил чуму, — сказал Майк. — А потом у него поехала крыша, и он написал пророчества, которые до сих пор никто не смог разгадать.
— Так оно и есть, — улыбнулся Вик. — Только почти все, что он написал, исполнилось.
— Что ж он про эту войну ничего не написал? — спросил Майк. — Или никто не смог разгадать его предсказание?
— Об этом он вполне понятно написал, — сказал Вик и прочитал вслух. — «Конец октября двадцать пятого года. И век двадцать первый с тягчайшей войной. Крушители веры своих устыдятся народов. Шах Персии смят египтянской враждой».
— Похоже на правду, — сказал Майк и, взяв ложку, стал есть лапшу. — Только то, что он написал, к нам вообще не имело почти никакого отношения. Так по договору бросили туда пару ракет с ядерным зарядом, и вся война закончилась.
Все началось потом, когда наш добрый сосед решил захватить большой кусок нашей территории, а тогда это была даже не война, а так детские шалости.
— Он написал о начале войны, — сказал Вик. — Все, в конце концов, началось именно с этого.
— Только никто твоему Нострадамусу не поверил, — сказал Майк. — А вот, если бы он написал, что эта война коснется всех, даже тех, кто живет в миллионе километров отсюда, вот тогда бы его послушали.
— А он и это написал, — улыбнулся Вик и прочитал. — «И настанет наивеличайшее бедствие: злые силы сокрушат две трети мира; одна треть сохранится, но никто уже не сможет установить, сколько осталось на свете подлинных хозяев полей и домов».
— Все туманно и непонятно, — сказал Майк. — Ничего тут не написано про Россию и Америку, про Китай и Индию, основных игроков в этой войне. Или он решил, что они и есть эти злые силы?
— Я не знаю, кого он имел в виду, когда говорил о злых силах — сказал Вик. — Но, по- моему мнению, все участники стоили друг друга в этой войне.
— С этим я согласен, — сказал Майк. — Собирайся, если хочешь пойти со мной. Парень ты, я вижу, тихий, безобидный, а вдвоем веселее. Только я ничего не обещаю, мы просто попутчики и идем вместе, и больше ничего…
— Я давно готов, — ответил Вик. — А куда мы идем?
— Тебе-то, какая разница? — усмехнулся Майк. — У тебя выбор совсем небольшой, либо ты остаешься гнить в этих радиоактивных развалинах, или попробуешь добраться до тех мест, где ещё сохранилась хоть какая-то более-менее нормальная жизнь.
— Вот это я и хотел узнать, — сказал Вик. — Где находится эта нормальная жизнь? В Австралии? На Северном полюсе? Может быть, где-нибудь на тихоокеанских островах?
— В Сибири и на дальнем Востоке, там, куда не падали ракеты, — ответил Майк, поднимаясь и забрасывая за плечо автомат. — Я оттуда родом, и туда и направляюсь.
— Понятно, — сказал Вик. — В Сибири я ещё не бывал.
— Вот и посмотришь, — сказал Майк, выходя на улицу.
Он огляделся, было тихо, пусто и сумрачно. Впрочем, сумрачно теперь было всегда. Он уже и сам забыл, какое оно солнце.
Когда началась война, от множества ядерных взрывов вверх поднялись тучи пепла и пыли, и теперь эти тучи висели над землей, не пропуская солнечный свет к земле.
А без солнца было плохо и голодно. Растения почти не росли, зерно сажали, а того, что собирали, было ненамного больше, чем посадили, да и на вкус оно стало совсем другим. Картошка тоже плохо росла, хоть и чуть лучше, чем зерно.
Но когда шли радиоактивные дожди, то приходилось отказываться даже и от этого небогатого урожая.
Но тут уже ничего нельзя было поделать, ядерная война уже случилась, теперь нужно было только выживать.
Впрочем, надо признать, что к радиоактивности как-то уже привыкли, как к неизбежному злу, а вот к постоянному голоду пока не получалось. В его городе тоже было не все так хорошо, как он рассказывал, но в любом случае жить там было лучше, чем здесь.
Вик должно быть ел то, что находил в развалинах магазинов, но все это было очень радиоактивным, и даже было странно, что он все ещё был жив. Может, он действительно умел как-то определять, что есть можно, а что нельзя?
— Кстати, — сказал Майк. — Ты сказал, что ты был студентом, но не сказал, где учился?
— Я учился в Москве, там же и жил, — ответил Вик. — А Москву, ты, наверно, знаешь, первой разбомбили. И не спасла ни самая лучшая в мире противоракетная оборона, ни спутники, ни современная система слежения.
Когда это случилось, я находился в этом городе. Один из сокурсников меня пригласил к себе погостить, благо были каникулы.
— Но здесь тоже были взрывы, — сказал Майк. — Ты точно таким же образом мог умереть и здесь.
— Были и здесь взрывы, — грустно усмехнулся Вик. — Ракета с ядерным зарядом упала на соседний промышленный городок, от него ничего не осталось, только ровная оплавленная площадка с большой ямой посередине.
Люди, те, кто остались в живых после огненной и взрывной волны, побежали отсюда, кто куда мог. А мне, куда было бежать?
Тогда уже было известно о бомбардировках Москвы, о том, что на неё сбросили шесть ядерных бомб.
— Это бомбы сбрасывают, — поправил Майк. — А на Москву упали ракеты, и не шесть, а гораздо больше, просто большую часть сбили на подлете.
— Какая разница? — вздохнул Вик. — Все равно от Москвы остались такие же, как и здесь, радиоактивные развалины, а там жили все мои родственники. Вряд ли кто-то из них остался в живых…
А если бы и остались, то чем они мне могли помочь? Я умирал здесь, они там. Самолеты не летали, поезда не ходили, дороги все разрушены, и никакой связи: ни телефонов, ни радио, ни телевидения…
Так я здесь и остался. Сначала было страшно и очень одиноко, потом я привык.
— Невеселая история, и очень глупая, — покачал головой Майк. — Ты, живя здесь, столько радиации получил, что скоро умрешь от рака, или от какой другой болезни.
— Мы все умрем, рано или поздно, вечно никто жить не будет, — ответил Вик. — А куда бы я ни пошел, везде одно и тоже, ядерные бомбы сыпались по всей стране.
— Не бомбы, а ракеты, — снова поправил Майк. — А как же твой сокурсник? Как получилось, что ты здесь остался один?
— Когда произошел взрыв, мы сидели с ним в кафе, — сказал Вик. — Началась паника, и нас разъединила толпа, с той поры я его больше никогда не видел. Дом, в котором он жил, превратился в груду развалин. До сих пор не знаю, где его семья и он сам, надеюсь, что они не погибли, а сумели куда-то эвакуироваться…
— И тебе надо было отсюда выбираться, — сказал Майк. — В трехстах километрах отсюда есть большой областной город, в нем вполне можно жить. Добрался бы до него, может быть, твоя жизнь стала другой. Побывал бы, как я, на войне…
Удивительно, почему тебя не забрали? Насколько я знаю, в армию брали всех, кто мог держать оружие…
— А меня и забрали, иначе, откуда бы у меня взялась эта форма? — грустно усмехнулся Вик. — Сюда пригнали целый полк солдат и устроили облаву. Всех, кого сумели поймать, увезли. Впрочем, многие и не прятались, решили, что солдаты пришли нас спасать. Я тоже сам вышел к ним, это потом я понял, для чего мы им нужны, и сбежал по дороге.
— Струсил? — спросил Майк.
— Нет, — покачал головой Вик. — Я же тебе сказал, я убивать не могу, мне моя вера не позволяет.
— А кто за тебя нашу родину должен был защищать?
— Вместо родины у нас теперь одни радиоактивные развалины, так что особо и защищать-то нечего, — сказал Вик. — К тому же, обращались с нами, как со скотом, который предназначен для скотобойни.
Сначала, конечно, обещали, что все, кто останется в живых после военных действий, смогут жить в нормальных городах. Но потом я узнал, что всех, кого забрали из близлежащих городов, отправляют в такие места, где шансов уцелеть ни у кого практически не было.
