Забежав домой, я на скорую руку соорудил нам с папой простенький «холостяцкий» ужин. Взглянув на экран пищевого процессора, увидел, что как раз хватит ингредиентов для грибного супа и нажал соответствующую кнопку. Пока устройство жужжало и испускало пар, я соорудил пару толстых бургеров с буйволятиной, сыром и овощами. Минут через двадцать все было готово — оставалось только залить суп в термос и упаковать бутерброды в судочек.
Главное административное здание было средоточием всех важных дел в Генераторном. Именно здесь работал председатель поселкового совета, его заместители и различные чиновники, отвечающие за все стороны жизни селения. Тут заседали трое наших судей, решая споры между жителями и приговаривая правонарушителей к наказаниям. В здешнем большом зале собирался на шумные заседания поселковый совет. В здании принимали и чествовали важных гостей. У ступеней здешнего крыльца часто обретались странные люди с флагами и плакатами, скандирующие лозунги. Даже ночью во многих кабинетах горел свет.
Меня здесь знали, поэтому, когда я сказал, что пришел к папе, охранник в милицейской форме без вопросов пропустил меня внутрь, не став проверять документов. По широкой лестнице, а затем по плохо освещенному и довольно-таки прохладному коридору я пробрался к папиному кабинету, находящемуся на втором этаже, несколько раз миновав серьезных мужчин и женщин, которые что-то деловито обсуждали. В папином кабинете, конечно же, горел свет, и оттуда доносились голоса. Приблизившись, я замер в нерешительности, различив из-за приоткрытой двери голос председателя.
Хоть папа и почти не распространялся о своих служебных делах в кругу семьи, мне приходилось слышать, что председатель чуть ли не каждый день забегает к папе, чтобы «лично отдать кое-какие распоряжения», а на самом деле — посоветоваться по тому или иному вопросу. Мама говорит, что папа сам стал бы председателем после Маргариты Петровны, если бы захотел. Но ни тогда, ни за все прошедшие годы он ни разу так и не выдвинул своей кандидатуры.
— … вот так прямо и написали. — закончил председатель какую-то речь. — И как я, по-твоему, должен на это отреагировать? А ведь я должен, сам понимаешь, Володя. Люди следят за новостями. Они не поймут, если я сделаю вид, что ничего не происходит. Рядом с нами разрастается самая настоящая империя. И во главе ее стоит психически неуравновешенный динозавр из давно минувших времен. И это очень сильно напоминает такую же точно ситуацию в прошлом. Думаю, тут не надо быть гением, чтобы провести параллели…
— Да, конечно, совершенно с тобой согласен, — терпеливо ответил папа. — Только вот параллель притянута за уши. Единственное, что роднит Ильина с нацистскими лидерами прошлого — это неадекватность его воззрений. Он мнит себя чем-то намного большим, чем он в действительности является. Так называемая «Югославия», которую держат вместе только насилие и диктатура, терпит огромные внутренние проблемы и просуществует не дольше, чем проживет ее престарелый основатель.
— Знаешь, во время своей сегодняшней речи он выглядел очень даже бодренько, и толпа ему орала дай боже, — засомневался председатель. — Он держит это уродство вместе уже шестнадцать лет, «временно исполняя обязанности президента», и на вид способен протянуть еще лет десять. Только вот похоже, что он собирается воплотить свои извращенные мечты еще при жизни. Как он там сказал в конце? «Кто владеет Балканами, тот владеет Европой. Кто владеет Европой — тот владеет миром. Поэтому я со всей ответственностью заявляю, мы близки к построению Русского мира как никогда ранее». Я, когда это слышал, мороз по коже проползал. Будто снова оказался в начале 50-ых.
— Старик бредит. И в этом есть свои плюсы — тем скорее его прихлебатели поймут, что его пора менять. А у нас нет никаких причин для паники, — твердо заявил папа
— Комендант считает, что это серьезная угроза обороне. Предлагал повысить уровень боеготовности.
— Повысить? — засмеялся отец. — Он и так держит нас в постоянном полувоенном положении. Что тут еще можно повысить?
— Он вроде говорил, чтобы перевести вертолет на режим усиленного патрулирования. Я отказался, конечно. Он и так еле летает, а если еще и «усиленное патрулирование», то в один прекрасный день грохнется. Хватит того, что беспилотники в воздухе по шестнадцать часов в сутки. Но вообще я хотел спросить у тебя, так, если между нами… ты считаешь, что реальной угрозы войны нет?
На некоторое время в кабинете повисло тревожное молчанье, но затем Владимир Войцеховский убежденно заявил:
— Уверен, что цивилизованные люди навсегда научены опытом. Мы едва-едва выбираемся из эпохи хаоса и тьмы. Ильин должен понимать, даже если он старый маразматик, что Патридж не отдаст ему Балканы, а в войне с Содружеством у него нет никаких шансов. Если он так возмущен тем, что его родина перекрасилась из коричневого в красный, и собирается выступить против Союза, ему намного выгоднее действовать с Содружеством сообща, чем наживать себе еще одного столь же сильного врага.
— Хм. Ты правда так считаешь? Ну, Володя, ты меня, как всегда, успокоил немного. Я вообще-то и сам так думал. Комендант, знаешь ли, он вояка до мозга костей, постоянно сгущает краски… Ладно, время позднее, не буду задерживать тебя. Увидимся завтра на совещании.
— Счастливо, Сережа. Лене передавай привет!
— Спасибо. И Кате от меня самый искренний!
Когда глава селения выходил из папиного кабинета, мы с ним столкнулись практически лоб в лоб. Я открыл было рот, чтобы произнести какие-то слова оправдания, но широкое благодушное лицо председателя Добрука расплылось в улыбке, и он по-свойски потрепал меня по волосам. Добрук был приземистым, обстоятельным человек, которому было хорошо за сорок или чуть за пятьдесят, в шерстяном костюме поверх джемпера, с открытым лицом и большими голубыми глазами, глядя в которые хотелось верить тому, что он говорит. О нем, правда, говорили, что он больше горазд чесать языком, чем делать что-то путевое, и часто ругали. Но, тем не менее, трижды переизбирали на новый годичный срок. Папа говорит, что председатель наделен ценным для политика качеством — умением «плыть по течению и не раскачивать лодку».
— Димка, вот так сюрприз! Ого, как ты вырос, скоро папку догонишь!
— Спасибо, Сергей Николаевич, — скромно ответил я.
— Давай, тащи отца домой, а то он тут ночевать будет, — подмигнув мне, Добрук отправился прочь, нарочито весело насвистывая себе под нос какую-то песенку.
Сложно представить, что еще минуту назад этот жизнерадостный мужичок серьезно обсуждал с папой вопросы внешней политики. «Быстро же он умеет переключаться!» — подумал я. А может, председатель специально изображает избыточное веселье, чтобы скрыть свою обеспокоенность?
Папин рабочий кабинет своей спартанской обстановкой мало походил на место, в котором заседает важный чиновник. Здесь не проходили встречи с высокими гостями и дипломатические приемы. Две квадратных комнатки где-то три на три метра были разделены перегородкой из стекла с изменяемой тонировкой. В предбаннике стояли три стола, на двух из которых работали папины помощники, а над третьим висел воздушный экран, разделенный на сектора, транслирующие эфир крупнейших в мире каналов новостей. Взглянув на этот калейдоскоп, я заметил, что во многих сюжетах мелькают заголовки «Россия — полноправный член ЕАС» и несколько реже «В ЮНР заявили о разрыве всех связей с правительством в Новосибирске». Во второй комнатке, дверь в которую сейчас была распахнута, сидел за столом папа, сосредоточенно водя пальцами по невидимым мне окнам на его сетчаточном дисплее. В предбаннике свет был выключен, в папином кабинете — по-вечернему приглушен. Не рискуя отрывать папу от важных дел, я стеснительно остановился у двери.
— Дима? — удивленно воскликнул папа, наконец заметив меня. — А ты что здесь делаешь?
— Принес тебе ужин, пап, — я поднял кулек, который держал в руке.
Напряжение на папином лице сразу же исчезло, морщины на лбу разгладились, и он устало улыбнулся. Затем отключил свой сетчаточник, снял его и потер кулаками воспаленные красные глаза.
