– Ничего. Я о них… от вас услышала только вчера.
– От вояк, что доставили тебя сюда?
Лю утвердительно кивнула.
– И что они рассказывали?
– Ничего конкретного, – девушка развела руками. Накануне она не успела толком разглядеть кабинет, но сегодня он поразил ее обилием книг. Они занимали все видимое пространство в комнате, закрывали стены от пола до потолка, шкафы и стеллажи буквально ломились под их тяжестью. – У вас богатая библиотека…
– Это все труды по медицине: классической, народной, нетрадиционной. Есть даже несколько современных работ, я написала их сама, – лицо Насти на мгновение смягчилось, но тут же обрело прежние каменные черты. – Так что конкретно вояки говорили о Сестрах?
– Они вас боятся. Не понимают, а потому опасаются. Но вроде бы без агрессии… Вы не враги, скорее непростые союзники, – Лю вопросительно поглядела на женщину, оценивая правильность своей догадки.
– Мы ни с кем не воюем, никому не угрожаем, – Настоятельница не впечатлилась проницательностью москвички. – Мне нужно, чтобы ты осознала, кто мы и что мы, – это важно для дела! Надевай халат.
Женщина вручила Летиции белый медицинский халат, сама натянула поверх своих черных одежд – она была одета в темные брюки и водолазку с высоким, скрывающим горло воротом – точно такой же.
– Ступай за мной. Устрою тебе небольшую обзорную экскурсию.
Они шли по коридору, которым Молчунья вела Лю к Настоятельнице. Но на первой же развилке свернули и, пройдя сквозь незапертые двери, оказались в просторном помещении. Здесь царил полумрак, и девушка не сразу сориентировалась внутри. Но не успела задать вопрос – Настя приложила указательный палец к губам, требуя соблюдать тишину. Затем кивнула: «Смотри внимательно».
Когда глаза привыкли к темноте, в слабом приглушенном свете Летиция различила ряды маленьких одноместных кроваток, разделенных между собой какой-то сложной аппаратурой. Настоятельница жестом подозвала ее к ближайшей кровати, и девушка смогла рассмотреть лежащего там крохотного человечка… Ребенка! Болезненно бледного, с синеватой, почти прозрачной кожей, сквозь которую отчетливо проступали слабо пульсирующие вены и капилляры.
Хозяйка провела гостью вдоль всего ряда, ненадолго останавливаясь рядом с каждым спящим ребенком. Все они были примерно одного возраста – лет по пять-шесть – и не сильно отличались по виду: больные, слабенькие, бездвижные…
Засмотревшись на маленьких пациентов, Лю едва не врезалась в стоящую возле стены фигуру. Это оказалась женщина, затянутая во все белое – белые медицинские брюки, длинный халат до колен, стерильная маска на пол-лица и все того же цвета шапочка на голове. Врач (или медсестра?) на визитеров никак не отреагировала, будто вовсе никого и не заметила.
– Извините, – прошептала Лю, но ответного внимания так и не заслужила.
Вернувшись в коридор, Настоятельница вполголоса сказала:
– Эти детки, все без исключения, должны быть мертвы уже несколько лет. Все они смертельно и безнадежно больны… А мы лишь выигрываем для них немного времени. Сколько можно держим старуху с косой подальше от невинных душ. Ты понимаешь?
Летиция честно замотала головой, она не понимала.
– Это не больница. Хоспис. Тебе знакомо слово?
– Да, «последний приют для обреченных», – Лю слышала от стариков о домах скорби.
– Умная девочка, мне это нравится. Правда, домами скорби до войны чаще именовали дурдомы, но не суть. Основное ты ухватила.
– Но зачем? – вырвалось у Летиции.
Настя ответила не сразу. Она неопределенно махнула рукой в сторону коридора и задумчиво произнесла:
– Здесь таких палат великое множество… И везде дети. Спящие, плачущие, есть те, кто уже не может проснуться. Среди них мой сын. Пока он жив, жива и я. Это достаточное основание, на твой взгляд?
Не дожидаясь слов Летиции, Настоятельница взяла ее под руку:
– Дальше не пойдем, все, что нужно, ты уже увидела.
И повела девушку обратно в кабинет.
– Кого можно, мы лечим. До Катастрофы я считалась перспективным специалистом, подающим надежды. За двадцать последних лет все возможные перспективы, как могла, я оправдала, теперь подаю надежды другим…
Они вошли в комнату Настоятельницы, и та усадила Летицию на стул, сама же вернулась за свой помпезный стол.
– Я многому научилась. Новые времена не только отбирают у нас прежние возможности, но и кое-что дают взамен. Как считаешь, за счет чего существует наш Приют? Кстати, чай будешь?
На первый вопрос Лю ответила, пожав плечами, на второй согласно закивала.
Настя щелкнула выключателем электрического чайника.
– Больше всего люди боятся трех вещей: смерти, старости и боли. Со смертью мы, Сестры, ведем неустанный бой. Пусть неизбежно проигрываем, но огрызаемся и сопротивляемся изо всех сил. Старость – здесь наши успехи посерьезней, я кое-чего достигла в практической геронтологии, и теперь все окружающие царьки, генералы и прочие бонзы мои постоянные клиенты. Боль мешает рабочему трудиться, а солдату воевать – и вновь начальники платят мне, чтобы я вернула их подчиненных в строй. Итого: зарабатываем мы на боли и старости, а все заработанное вкладываем в борьбу со смертью. Я доступно излагаю?
– Да, вполне. Интересная формула.
– Хорошо, ты вновь радуешь меня. Мы боремся не со всякой смертью, взрослому человеку отведен срок, который справедлив и, как правило, достаточен. Но дети… Здесь я сдаваться не собираюсь. Большинство из деток, а это процентов девяносто из всех пациентов, умирают от лучевой болезни. Я многое умела лечить, еще большему научилась – мутации, что животные, что растительные, наделили врача и фармаколога новыми, часто экстраординарными средствами, однако сучья лучевая не поддается мне, ничего не могу с ней поделать, только продлить мучения. И наблюдать, как увядают те, кому так и не суждено расцвести… Ничто так не бесит, как беспомощность, поверь мне.
Чайник закипел и, чем-то щелкнув внутри пластикового корпуса, отключился.
– Пьешь кипяток?
– Да… Настя, – произнесла Летиция и смутилась. – Мне очень неудобно звать вас по имени. Даже если это всего лишь прозвище.
Настоятельница хмыкнула – то ли насмешливо, то ли удивленно. Достав из стола две большие черные кружки без рисунков, налила в обе заварки из стеклянной колбы.
– Особый рецепт, постапокалиптический, – с улыбкой пояснила она. – Тонизирует, освежает голову, возвращает силы. Рекомендую.
Настя пододвинула кружки Летиции и приказала:
– Заливай кипятком.
Наблюдая за суетой девушки, добавила:
– Ты слишком хорошо воспитана для метрошной сироты.
– Я не сирота, – горячо возразила Лю. – Я знала свою маму!
– Во сколько лет – твоих лет – она умерла?
– Мне было девять.
– Кто воспитывал после? – женщина осторожно пригубила горячий напиток и осталась им довольна. Летиция последовала ее примеру. Кипяток обжег горло, но боли не было, терпкий травяной вкус, которого девушка никогда не знала раньше, приятно разлился по гортани, теплым потоком спустился по пищеводу, насыщая организм чем-то неуловимо… возбуждающим.
– Ничего подобного не пробовала…
– Нравится? Еще бы, – Настя широко улыбнулась. – Скоро почувствуешь прилив сил и легкую эйфорию. Но мы не закончили с твоим детством, что дальше, какая-то трагедия?
– До четырнадцати никаких трагедий, меня взяли к себе приемные родители, бездетная семья… А потом их убили бандиты, просто так, без особой на то причины.
– И ты из мести подалась в киллерши, охотиться на криминальных боссов?
Лю откинулась на стуле, от местного чая у нее начала кружиться голова.
– Это была бы вполне удобная версия. Благородная мстительница, Робин Гуд в юбке…
– Ты еще и начитана!
– Отец… не настоящий, приемный – до Катастрофы преподавал русский язык и литературу, он проводил со мной все свободное время, мечтал выучить меня, дать полноценное образование… Не успел… Вы не правы, Настя, месть лишь один из множества мотивов, основной – выживание. После смерти родителей у меня оставался выбор – податься в проститутки, сгнить заживо на грибной ферме либо попробовать себя во фрилансе.
– Фриланс? Интересный термин. Если правильно понимаю, это наемники, работающие сами на себя?
– Верно. Гильдия фрилансеров с удовольствием принимала девочек, с девочками у них всегда был дефицит. Дальше все стандартно: в шестнадцать первый заказ в качестве выпускного экзамена, к восемнадцати первый десяток трупов на личном счету.
Настоятельница неодобрительно поджала губы, но тут же расслабила мимические мышцы, прогоняя с лица осуждение:
