— Недалекие, — говорит он, — неужто ничего не понимаете? Большой Трындец наступил, а нам посчастливилось выжить. Слава Богу, за городом наша больничка.
Не, ну не идиот ли он? Он единственный такой из нас, остальные — нормальные.
Дровосек практически ничего не рассказывал нам о своей прошлой жизни. Просто однажды пришел он из леса к нам, а мы тут уже были, с самого начала. Пришел он и стал с нами жить. Мы-то гостеприимные, если к нам без камня за пазухой. А он мужик с виду порядочный, ну и что, что чудак. За это грех дразнить. Живет с нами, дело свое делает наравне с другими, мы не жалуемся.
А почему Дровосек? Так с топориком пришел, что же ему еще в лесу было делать? Работа-то механическая, знай себе, маши топором, да отскакивай в сторону вовремя от падающих деревцев. Но, видать, один раз он все же не успел отпрыгнуть — оттого и соображает дольше остальных. Так поговорка и родилась у нас: «Если ты не Дровосек, все поймешь за десять сек».
Поначалу рассказывал он много, байки травил, глаголил. Сидит на подоконнике, руками размахивает и вещает:
— Избушка там стоит, среди дубов гигантских. Надежно ветками и высокой травой от любопытных глаз укрыта. Так тесно обступили ее деревья, что в двух шагах мимо пройдешь и вряд ли заметишь. Только если знаешь наверняка, ищешь ее — сможешь отыскать. Но постараться сильно надо. И без слов волшебных туда лучше не соваться. А слова такие: «Избушка, избушка, не прячься, покажись, мне врата открой». Ежели с намерениями недобрыми пожаловал, или попусту пришел, просто на чудо взглянуть, то прибежит тяни-толкай, и тогда худо придется. Такого зверя стоит опасаться. Придется тогда с ним дело иметь, попробуй-ка объясни ему, зачем пожаловал. Слушает он тебя, кивает по очереди то одной головой, то другой, а сам себе на уме, может и наподдать копытцем, а может руку или ногу изжевать всю в наказание.
— Видите? — Дровосек показал отметину на груди. — Это он мне копытом, падла, саданул. На всю жизнь след остался. Я думал, он мне грудную клетку проломит тогда.
Помолчал немного, собираясь с мыслями, и добавил:
— Убежать от него сложно, как и врасплох застать. Одна голова отвернулась, а другая в этот момент смотрит за тобой, следит. И не бывает так, чтобы обе головы в одну сторону смотрели.
Конечно, не отнеслись мы всерьез к его словам тогда. Не дети мы малые, чтобы в такие сказочки верить. А я вообще предпочитаю верить только в то, что вижу.
А через неделю, когда мы собирались в лесок и уже открыли двери, на крыльце нас ждал сюрприз — кукловод залетный.
Угодил он в щель на крыльце, провалилась нога, а вытащить не может — давно мы залатать хотели эту дыру, но руки не доходили. Сами-то мы знаем и обходим ее стороной, просто вид парадный портит нам она. Ну, торчит он, значит, на крыльце, дергает свою ногу, а мы понаблюдали за этим делом пару минут и повязали его. Еще не придумали, что делать с ним будем, затащили лишь в комнату, на стул усадили, обступили его полукругом и смотрим во все глаза. Он тоже на нас долго так посматривал, а потом такую штуку выкинул, что челюсти у нас отвисли. Берет он, значит, себя за хобот и стаскивает с себя кожу, сдирает, и все ему нипочем, даже не поморщился. А под кожей — лицо человека, вот так поворот. Оборотень перед нами, значит. Понял кукловод, что скрываться от нас уже поздно, просто так мы его не отпустим. Переговоры решил вести. А на переговорах оно как — люди ведь только с себе подобными будут дело иметь. Скинул он кожу, бросил ее себе под ноги и смотрит на нас внимательно. Дровосек первый вопрос задал.
— Ты кто? — говорит.
Что и требовалось доказать. Идиот, он и в Африке… «Ты кто?» А то не видно, что ли. Сидит перед нами кукловод-оборотень, а этот, ущербный, вопрос ему задает, кто, мол, он. Тот ногу потер, видимо, ушиб все-таки, а может, симулянт, и протяжно так, нараспев, басом вещает:
— С города.
Слыхали мы эти сказки, про город. Мы туда не ходим, гиблое место. Жить, будто, только под землей можно. Ни за что туда не сунемся. А эти хмыри как-то ухитряются, живут.
И закралось у меня тогда подозрение — то ли он неопытен и по глупости попался нам, то ли хитрец такой, что подстроил все таким образом, чтобы внутри дома оказаться.
Кукловод, наверное, принял Дровосека за главного, пытается вести диалог с ним. Речь толкает, изъясняется витиевато. Говорит, что в городе нам лучше будет, под присмотром. Ясно ведь, что дом наш оттяпать желает. А мы прикинулись, будто не понимаем, киваем. На лицах улыбки, коготки старательно прячем. Про безопасность даже загнул. Там-де все под контролем у них, защита — высший класс, никто не сунется. А нам как-то и здесь хорошо, только кукловоды докучают, да плесень.
И тут в голову словно ударило. Да ведь он к запасам плесени пытается подобраться, может, для него она жизненно важна. Может, это своего рода топливо для этих носатых. Подзарядка. Наркотик. Ну и дом, конечно. Хоромы. Завидуют, падлы.
А потом он вообще пургу гнать стал, может, близкое присутствие плесени на него подействовало. Рассказывал, что где-то в области есть артефакт такой, что прикоснись к нему, и он все твои желания исполнит, все болезни излечит, счастливым сделает. Но надо группу набрать, путь трудный. Смекать мы начали, уж не пушечное ли мясо из нас сделать хотят. Жертвами дорогу туда вымостить. Или просто избавиться, загнать в глушь и бросить там. И складно ведь, зараза, рассказывает. Сказочник, одним словом. Торопится, знает, что в любой момент мы можем его так прищучить, что слова поперек горла встанут. Пускал он нам пыль в глаза, невиданные доселе возможности обещал. Артефакт, мол, в горе глубоко-глубоко. Охраняют его чудища, с которыми коллективно сладить можно. А на верхушке горы дракон сидит, своим зорким глазом высматривает нарушителей порядка. Но ежели пройти испытания, то попадешь в мир сказочный, где нет места проблемам, заботам и болезням, а только светлому и прекрасному, гармонии и миру.
— А принцессы с драконом там нет? — поинтересовался кто-то.
— Захочешь, будет, — тут же подхватил кукловод. — Если пожелаешь, все исполнится.
— А как же мы от дракона уйдем и чудищ твоих?
— Сыграете с ним битву интеллектуальную, если загадки отгадаете, то дорога открыта.
— А если не отгадаем?
— Отгадаете, я не сомневаюсь.
А вот почто Жмых молчит? Сказал бы сейчас свой главный довод, так и рассеялись бы чары, которые на нас кукловод наложил. А то знай себе помалкивает. Некоторые вон уже слюни пускать стали, верить оборотню начинают. Даже меня его рассказ впечатлил. Складно, оттого и правдиво выглядит. Готовился не один день, наверное.
А вот если подумать хорошо, что бы я загадал, если бы и правда мои желания могли исполниться. Ну, плесень чтобы убралась. Это раз. А что еще? В остальном нормально живем. Сапоги-скороходы и ковры-самолеты нам не нужны, золото тоже сейчас не в почете, у нас натуральный обмен, с леском — мы ему песни поем, он нам в ответ дары в виде грибов и ягод преподносит. Как бы и не нужно больше ничего. Ан нет, мыслишка свербит, гложет. Сказочные картины в голове рисуются, что вот он я с девушкой шагаю по широкой мощеной улице, мимо снуют сородичи «Волги», что у нас на заднем дворе, в одиночестве. Люди ходят, гуляют, и не по кочкам скачут, как мы по болотцу, а уверенным шагом по ровной дорожке. Вокруг огни, улыбки, красота. Но понимаю я, что это и не воспоминание даже, а прямиком из Страны Грез идет, куда каждый из нас нет-нет, да и заглядывает, в снах ли, в думах, неважно. Только не жизнь это реальная, а сказка, которой не может быть. Зачем желать то, чего не было и нет?
Я уж и не помню, кто первый из нас одумался, у каждого на этот счет оказалось свое мнение. Но это не суть важно. Главное, опомнились. Это ведь все проделки кукловодов, на которых влияет плесень. Задумали они выжить нас из нашего прекрасного дома, у них же, бедных, под землей ничего нет. Вот и лезут постоянно наверх. Тому кукловоду ротик-то лживый мы зашили, а потом аккуратненько тюкнули его по головушке и снесли за дорогу, в овражек, и так и оставили там, от греха подальше. Теперь будем осторожнее вдвойне. А кукловоды продолжают бродить, как неприкаянные тени в округе. Но мы держим ухо востро.
«Наша жизнь, как дорога с односторонним движением, и важно не пропустить свой поворот, ведь пути назад уже не будет».
Уинстон Черчилль
— Пожалуй, это была самая идиотская из всех моих затей. И чего мне дома не сиделось? До этого жил же как-то без подобной ереси, и ничего, а сейчас-то чего дернулся. Ну, подумаешь, клад там, видите ли, невиданный, патронов море и барахла разного. Мне-то чего? Я и так живу, можно сказать, не бедно, не жалуюсь, по крайней мере. И на себя хватает, и на Оленьку, и с друзьями погулять. Так что я здесь, скажите на милость, делаю?
