— Ух ты! Ловко!
— Не то слово! Чтобы не упасть, принц одной рукой обхватил горло твари, а второй достал висящий на поясе клинок. Все силы, что остались у него, он вложил в один-единственный удар. Но его оказалось достаточно, чтобы убить ящера. Вместе они камнем рухнули на землю. Принцу повезло и на сей раз — при падении он всего лишь расшиб колено и немного ударился головой. Когда он вернулся в метро, его встречали как героя и в честь этой знаменательной победы закатили великий пир. Конец.
— Классно, мам! Какой же этот принц молодец! Хочу быть как он, когда вырасту.
— Будешь, сынок, непременно будешь. А сейчас спать! И никаких отговорок!
Поцеловав сына в лоб и поделав ему спокойной ночи, Маргарита Васильевна задула свечку и вышла из палатки.
— Хорошая сказка!
От неожиданности женщина вздрогнула и обернулась. На табуреточке рядом с палаткой сидел ее муж и ухмылялся.
— Игорь, тьфу ты, черт старый, опять напугал. Подслушивал, что ли?
— Все от начала до конца. Какая же ты у меня мастерица. Так все обставила красиво. Рыцари, колдуны, принц… Я б до такого никогда не додумался.
— Недаром я все-таки десять лет учительницей русского языка и литературы проработала. Правда, пришлось приукрасить в некоторых местах. Особенно в конце… — последние слова Маргариты Васильевны потонули в плаче.
— Ну-ну… Тише-тише… — Игорь Станиславович подошел к жене и обнял ее.
— Бедный мой сыночек! — Маргарита Васильевна была безутешна.
— Не думай о плохом. Думай лучше о том, что Егор сделал для всех нас.
— Про это уже давно забыли, Игорь. Для всех Егор теперь взрослый ребенок. Ненормальный. — Женщина снова разрыдалась. — Я все время думаю, что было бы, если бы он не упал тогда с птерозавра и не ударился головой…
— Что случилось, то случилось. Зато он вместе с нами, живой. И для нас он герой. И пока хоть кто-то помнит об этом, героем и останется. Если бы не Егор…
— Да, да, ты прав. Это главное. Что-то я расклеилась…
— И покуда я начальник станции, никто не посмеет назвать его ненормальным, слышишь, никто! — Игорь Станиславович сделал паузу и, усмехнувшись, сказал: — А все-таки наш Егор счастливчик. Услышать на ночь сказку про самого себя… не каждый может этим похвастаться.
Михаил Табун
«Свеча и Примус» (басня)
«Тьму разгонять — весь твой удел! —
Над Свечкой Примус издевался. —
Кому твой свет невзрачный сдался?!
Вот я бы, если захотел,
Мог озарить полстанции! Да что там,
Всю полностью, а может даже две!!
Хоть я не так давно на службе у народа,
Зато на мне умеет каждый человек
Сварить похлёбку, разогреть консервы.
Смирись, подруга, лучше я во всём.
Размерами сравни — и в этом Примус первый!»
Свеча в ответ качала фитилём:
«Хоть я невелика, зато не так спесива,
Чураюсь прихотей издревле на Руси,
И засвечу, лишь было бы огниво,
Мне ни к чему бензин и керосин!»
***
Кто ладен да пригож, да сам об этом знает —
Не хвалится, его и так похвалят.
Никто не помнил, как плесень появилась в доме. Случилось это очень давно, день выветрился у всех из головы. Один лишь старик по прозвищу Дровосек знал об этом, но помалкивал. Помнили лишь, как проснулись наутро, сладко потянулись в своих кроватях, спустили босые ноги на прохладный пол, покрытый выщербленной плиткой и учуяли, что изменилось что-то. Плесень за ночь заняла подвал. Кеша еще тогда пытался сделать хоть что-то: громко топал, хлопал в ладоши, кричал «у-у-у», силясь прогнать нерадивую, да без толку. Ну и полез он сдуру в подвал, больше мы его не видели.
Вот тогда и встал вопрос, заколосился словно рожь в поле, затрепыхался как муха в паутине. Как избавиться от плесени? Ничего лучше не придумали, как натаскать земли со двора и засыпать пол ровным слоем, толщиной с ладонь. Упахались мы тогда, дом-то у нас большой, просторный, непросто весь пол землей укутать. Но справились — к ночи землица шуршала под ногами. Радовались мы, хоть и устали очень, победили напасть, умнее ее оказались.
Помню, гуляли, почти всю ночь кутили, пили дрянь из длинных трубочек. Ну, тех самых, которых много можно сыскать у нас в комнатах. Свисают они с потолка, сплетаются на столах. Когда скучно нам, невмоготу совсем — дуем мы в эти трубочки, слюни пускаем и смотрим, как передвигаются они по прозрачным трубочкам. Славно, значит, повеселились тогда, как редко себе позволяем, все же время неспокойное.
А на следующее утро, только проснувшись, поняли, что плесень-то мы победили, но в доме поселилась грязь. Тут уж выбирай, плесень или грязь. Ну, большинство и решило, что уж лучше, как сейчас. Пусть грязно, но почти безопасно. Только Удод что-то прошамкал, вспухли пузыри в углах грубо очерченных губ, но его никогда никто не понимал. Как-то не хотелось проснуться посреди ночи, когда луна сквозь окно заглядывает тебе в душу, и почувствовать, что плесень уже в тебе, закралась в каждую живую складочку, шебуршит, хозяйничает. Жаль только, не стало по утрам удовольствия от холодного пола. Раньше ведь как — встанешь спозаранку, ноги спустишь и наслаждаешься, немеют от холода ступни, а ты знай себе улыбаешься и кайфуешь. А теперь, после того дня, как грязь атаковала нас, злые мы очень долго бродили, мало разговаривали друг с другом, огрызались. А виновата, как ни крути, во всем плесень. Вовремя мы опомнились, а то не избежать бы беды.
Тем временем, разболотилось снаружи, дело к лету шло. Лето — суетная пора. Прыгаешь с кочки на кочку по местным топям, что простираются практически от дверей нашего дома, пугаешь зайцев местных, те бросаются в стороны из-под ног и норовят каждый раз укусить тебя за ляжку, а иной раз вспорхнут и смотрят на тебя, осуждают, что нарушил их покой, согнал с насиженного сырого местечка. Но нам их гнезда ни к чему, птенцы их невкусные, а у взрослых тварей мясцо жесткое, как резина от покрышек старенькой «Волги», которая на заднем дворе у нас обитает. Долго я на нее заглядывался, больно нравилась она мне, а пуще всего — покрышки, глаз не свести. Ну и куснул я их пару раз, а ей хоть бы хны, как стояла, так и стоит. Моргают в лучах солнца глазки. Ну, отвлекся я.
Так вот. Лето. Жара. Порхают зайцы, а мы бредем в лесок — запасы на зиму надо делать. Это лето урожайное, как никогда. Грибочки пни усыпали, хоть двумя руками загребай, да в подсумок. Голодать уж точно не будем. Солнце насушит разложенные на крыше грибы, сделает за нас почти всю работу, а мы и рады — всю зимушку потреблять будем. Ягоды тоже сушим, листочки всякие — полон лесок богатств, только не ленись, собирай себе спокойно.
Летом и кукловоды приходят. И чего им неймется у себя, в подземельях? Ходят вокруг, вынюхивают, выискивают что-то. Уже и на людей перестали быть похожими — не глаза, а лупы здоровые, неживые, как стекляшки. Морды хоботком заканчиваются. Наверное, они плесени объелись. А главное, все как один друг на друга похожи, не отличишь. Как китайцы раньше. А может, это и есть китайцы — то, что от них осталось. Мы все время ожидаем подвоха от кукловодов, неспроста они тут бродят в окрестностях, замышляют что-то.
Но и мы не дремлем. Один раз подобрались кукловоды слишком близко, так мы такого тумана напустили, скрыл он нас, спрятал так, что и не поймешь, что там за вихрящейся клубами стеной. А они и не решились заглянуть, постояли, потыкались тупыми мордами, помахали руками и разошлись. Хитрые. Только притворяются глупыми, а сами замышляют что-то — у меня нюх на это, меня не проведешь.
По вечерам, усталые, собираемся в самой большой комнате, болтаем, спорим, дурачимся, вспоминаем былое. Жмых, как всегда, стоит на своем, его никогда не переспоришь, и не переубедишь. У него на все готов ответ: «Я банан». И все твои доводы разбиваются, как о каменную стену. Поднаторел он в спорах, и всегда выходит победителем. «Я банан», и ты чувствуешь, как то, что ты только что сказал, покрывается мелкой сеткой трещинок, осыпается на земляной пол, а земля смягчает звон. То ли дело было, когда звенело об напольную плитку. Спасибо плесени. Чуть ли не самого дорогого лишила.
Мы собираемся так каждый день, с момента Большого Трындеца, как любит выражаться наш Дровосек. Он, как я уже говорил, единственный, кто следит за временем. Придумал себе какую-то сложную систему с таблицами и графиками и отмечает что-то там. Он говорит, страшно подумать, что на дворе уже две тыщи тридцать третий, но мы лишь посмеиваемся над ним. Он у нас немного того. Когда мы хихикаем над его словами, он обзывает нас:
