Онемение достигло шеи, и легкие вдруг перестали качать воздух. Я беззвучно открывал рот, пытаясь глотнуть хоть частичку кислорода. Мозг вновь начал посылать панические сигналы телу. Но то уже не отзывалось. Серая муть застилала глаза. Кровь, слабой птичкой, билась где-то в виске. Но больно не было… и на том спасибо.
Мутнеющее сознание уловило отдаленный шум. Слова. Смысл я уже не понимал, но это определенно были слова…
— Это моя тебе благодарность… — едва слышно пропел ветер.
И тут я проснулся от основательного пинка под дых.
— Эй, Шмель, поднимай уже зад с лежанки. Солнце высоко и негры пашут!
Я вздрогнул и обвел ошалелым взглядом помещение. Дом в туннеле. Дом Хозяйки. Что за? Резко хлопнул себя ладонью по груди, провел рукой по лицу. Паутины не было, как и раны от удара паучьего жала. Я оторопело уставился на собственную ладонь, силясь понять, что же все-таки происходит. Неужели это тот самый потусторонний мир? Идиотизм.
— Ты никак в гадалки заделался? Судьбу по руке читаешь, — разродился ехидной репликой голос Кабана у самого уха.
Подпрыгнув от неожиданности, я ударился затылком о стол, стоящий у окна. Больно… разве мертвые чувствуют боль?
— Да ты никак привидение увидел, — задумчиво выдал стоящий слева Митяй. — Вставай уже, пора топать. Дорога не близкая.
Он кинул на меня странный взгляд. Это вина? Или сожаление?
«Это моя тебе благодарность». Грудной голос, нежная улыбка… Неужели?
— Парни, извините, но я пас, — слова дались нелегко, но что-то подсказывало мне, так будет правильно. — Вспомнил о непредвиденных делах.
Я поднялся с пола и начал отряхиваться.
— Что?? — взревел Олег, надвинувшись на меня. — Ты в своем уме? Ты на дело подписался. Мы тебе не шавки безмозглые, чтоб нас так кидать!
— Как подписался, так и отписываюсь, — я встретил его бешенный взгляд смело. Впервые в жизни дав отпор превосходящему противнику. И вот что странно, страха не было. Было удовлетворение. Потому как, наконец, я делал все правильно и знал это.
— Ах, ты сученок!
Удар пришелся ровнехонько в левую щеку, откинув меня на пол. С непривычки я прикусил губу, и горячая солоноватая кровь пролилась на язык. Еще и шишку набил, вновь ударившись о многострадальный стол. Злость начала разгораться в мозгу, и я дал ей волю. Рванувшись вперед, обеими руками схватил колени Кабана и повалил его на пол. Пока он лупал глазками, вскочил, присел на грудак и со всей силы ударил в лицо. Занес руку для «добавки», но остановился и, оскалившись окровавленными зубами, прошипел.
— Для непонятливых повторю: я пас. Вникаешь?
Поднявшись, я отряхнул камуфляжку, всеми силами стараясь скрыть мелкий тремор рук. Изобразив самую хищную из возможных улыбок, сплюнул на пол сукровицу, подхватил свой вещмешок и вышел из дома, громко хлопнув дверь. В крови гулял адреналин, отчего меня немного потряхивало. Но это было даже приятно. Привычная темень перегона скрыла мою довольную улыбку.
* * *
Вернувшись на станцию, я первым же делом вышвырнул Ольгу со всеми манатками из палатки. Она громко плакала и цеплялась мне за штанины, униженно ползая по перрону на коленях, умоляя простить ее. Ага, разбежалась. Допрощался уже, хватит. Я, в конце концов, мужик или тряпка? Ударить ее, правда, так и не смог, хотя руки чесались, слов нету. Ну, ничего, ее еще жизнь ударит.
Уничтожив все следы пребывания этой «жрицы любви» в своем жилище, я отправился в тоннель, ведущий к Ганзе. Решил переговорить с Перепелкиным. Может по старой дружбе присоветует чего, а то сидеть на это захудалой станции уже мочи нет. Надо жизнь как-то устраивать. Пока есть возможность…
Что закономерно, Митяй с Кабаном не вернулись ни через день, ни через неделю, ни через две. Учитывая, что обойти они могли разве что по поверхности, это навевает на нехорошие мысли. Что ж, приятного аппетита, мадам Паучиха.
Сергей Шивков
«Площадь Революции»
Товарищ, табачком случайно не богаты?
Спасибо большое. Уже двадцать лет настоящих сигарет не видел.
Никогда не думал, что дойдем до жизни такой. Я понимаю — после революции и в гражданскую не до излишеств было, самосадом все обходились. Потом война.
А вот теперь двадцать первый век. И что? Все водоросли, водоросли…
Знаете, что сказал французский писатель Жорж Сименон? Начинаешь курить, чтобы доказать, что ты мужчина. Потом пытаешься бросить курить, чтобы доказать, что ты мужчина.
Ха-ха.
Уже сколько раз пытался бросить курить, но…
Нет спасибо, я постою. За день ноги затекли. Спасибо надо сказать Матюше Манизеру. Нет, я все прекрасно понимаю, что задачка была сложная: фигуры размером больше человеческого роста поместить в углы архивольтов. Только в итоге позы у нас получились очень зажатыми. Недоброжелатели даже говорили, что мы представляем образ советского народа, который или сидит, или стоит на коленях. На каждый роток не накинешь платок.
А станция наша все-таки красивая, ничего не скажешь.
Ноги мои, ноги…
Вы знаете, когда станцию принимали, правительственная комиссия тоже говорила, что позы у нас получились скованными.
Но товарищ Сталин был иного мнения. Помню, прибыл Иосиф Виссарионович на открытие станции, ходит, трубочкой попыхивает и приговаривает с грузинским акцентом: «Как живые, как живые…»
Вероятно, это и спасло станцию.
А заодно и архитектора. Времена тогда были, сами знаете какие …
Был бы человек, а дело найдется.
Кстати, в торце изначально располагался барельеф с изображением товарища Сталина с Конституцией СССР в руке. Но его убрали в 1947 году, когда строили второй выход со станции. Зря убрали, зря. Все таки отец народов.
Вот чего мне не нравилось, это когда после распада Советского Союза все стены позаляпали похабными плакатами — рекламой ихней.
Девки полуголые, черепахи, коты с дурными глазищами, мужики на баб похожие.
Разве об этом мечтали первые метростроевцы?
Гадость, одним словом!
Реклама обходится очень дорого, особенно если ваша жена умеет читать. Смешно? Это шутка такая.
Ха-ха.
Зато теперь посмотришь на нашу станцию — душа радуется. Кумачовые знамена, транспаранты. Красота!
Среди наших, положа руку на сердце, тоже есть подозрительные типы. Вот взять фигуру изобретателя? И какой от него толк? Ничего не делает, а отговорка одна и та же: кто-то из пассажиров карандаш украл.
Смех!
Вот у матроса пистолет тоже воруют, но он революционной бдительности не теряет! Не мужик — настоящий кремень!
А футболист? Сидит со своим мячиком, а кого-нибудь обыграл? Турок, там, венгров, басков или англичан? Что-то не слышал я о его спортивных достижениях.
Знаете, что сказал однажды Оскар Уайльд? О футболе я самого лучшего мнения. Отличная игра для грубых девчонок, но не для деликатных мальчиков.
Ха-ха.
Вот девушка-снайпер — сразу видно, что настоящая комсомолка. И на груди значок — «Ворошиловский стрелок» 1-й степени.
Между нами, мне студентка нравится. Но все стесняюсь подойти познакомиться. Она вся такая интеллигентная. А кто я? Простой пограничник. Винтовка, буденовка, собака.
Пес у меня верный, в разных переделках мы с ним бывали, сколько раз жизни друг другу спасали.
Только не нравилось ему, это еще до Катастрофы было, когда студенты его нос своими ручонками лапали. У них это перед экзаменами считалось очень хорошей приметой. И что в результате? Академии ихние с университетами на поверхности позакрывались давным-давно, а нос у Мухтара до сих пор блестит, что твой самовар.
Да, много чего повидать пришлось.
Сейчас, конечно, трудности, жить тяжело. Да и после войны с Ганзой наша Красная Линия лишилась «Библиотеки имени Ленина». А после диверсии отряда троцкистов — чегеваровцев Красная Линия лишилась еще и «Улицы Подбельского».
Трудно, понимаю. Но это не значит, что мы отказались от своей светлой мечты. Это означает, что строительство коммунизма откладывается. У нас на Красной Линии в победу коммунизма верят все. От пионера и до пенсионера.
Вот только мясом обрастем, затянутся раны на теле трудового народа, тогда и поведем всех к победе коммунизма.
Знаете, что сказал Михаил Шолохов? Мы пишем по указке наших сердец, а наши сердца принадлежат партии.
Сильно сказано!
Нет, какой из меня ученый?
Четыре класса церковно-приходской школы, а там революция, война… Курсы младших командиров.
Просто раньше народ часто с книжками в метро бывал. Остановится человек, читает, а я у него через плечо аккуратно посматриваю, мудрости набираюсь.
Вы помните, что сказал Ричард Олдингтон?
Ну как же!
Сколько-нибудь стоящая книга всегда возникает прямо из жизни и писать ее надо собственной кровью.
Кровью!
Уже пятнадцать минут жду, а его все нет.
