Посмотрев мне в глаза, она произнесла:
— На совести людей, причисляющих себя к адептам Сопротивления — тысячи жизней ни в чем не повинных людей. Похищения, пытки и убийства. Захват заложников. Взрывы бомб. Распыление опасных веществ в общественных местах. Они сеют среди людей страх. А потом еще и обвиняют спецслужбы в том, что сами совершили. Очень много некрепких умом и убеждениями людей, в том числе молодежи, подростков, главным образом из неблагополучных семей, а также из среды нелегальных иммигрантов, купились на их дешевую риторику о всемирной революции, равенстве и братстве. Стоит за всем этим, конечно же, Евразийский Союз. Вы сами должны понимать, что без мощной подпитки с их стороны такая обширная сеть не могла бы существовать. После того как евразийцы утратили превосходство в космосе и тем самым навсегда потеряли возможность выиграть глобальное цивилизационное противостояние грубым военным путём, они сделали основную ставку на то, чтобы развалить Содружество наций изнутри. Их новый лидер, Бингвен Фэн, умнее предшественников. Он очень удачно сумел использовать конфликт между официальной властью и представителями большого бизнеса, так называемым Консорциумом. Убедил олигархов, что Союз, мол, готов к экономической либерализации и не является для них смертельной угрозой, как те считали прежде. В результате циничные дельцы начали подыгрывать ему, вливая дополнительные огромные ресурсы в дестабилизацию обстановки на просторах Содружества, приводящую к усилению мятежных настроений, и, соответственно — движения Сопротивления, находящегося на острие протестов. Возможно, со стороны олигархов это всего лишь интриги, эдакий извращённый способ торгов с Протектором. Но, что бы ни было у них на уме, факт остается фактом — они вырастили и откормили гидру, которую они едва ли сами контролируют.
В моей голове вдруг всплыл отрывок из моего разговора с Лейлой Аль Кадри, случившийся больше чем полтора месяца назад: «Я буду пользоваться каждой их слабиной. Буду обращать себе на пользу их внутренние склоки и противоречия. Кто-то из них попытается использовать меня? Пусть думают, что используют. А я буду использовать их, чтобы становиться сильнее. И в конце их будет ждать большой сюрприз».
— Сложно оценить, насколько важной является именно та ячейка Сопротивления, с которой вы соприкоснулись. Мы мало о ней знаем. Но я не склонна недооценивать ее значение. Так что сотрудничество, о котором вы упомянули, будет полезным и ценным для меня. И для вас — да, тоже. Вы совершенно правы — оно действительно могло бы повлиять на судьбу упомянутых вами лиц. Вы напрасно считаете, что ваши неуместные сравнения моей работы с «терроризмом» должны меня смутить. Как добросовестный прокурор, я нацелена на то, чтобы все без исключения преступники понесли заслуженное наказание. Но я не позволяю своему перфекционизму затуманивать взор и понижать эффективность моей работы. Как бывший правоохранитель, вы знаете — в правоохранительной деятельности важна расстановка приоритетов. Иногда приходится пренебрегать менее значительными правонарушениями, чтобы эффективно бороться с наиболее опасными. Я признаю, что это бывает необходимым. Может быть, пойду на это и в вашем случае. Вот и все.
Я хмыкнул.
— А что, если я скажу — «нет»? — прямо спросил я.
— Это ваше дело, — спокойно ответила Анна, сощурившись. — Вариантов как минимум три. Можете продолжать делать, что делаете — и получите то, что заслуживаете. Можете не сомневаться, что получите быстро и сполна. Не хотите — можете попробовать скрыться, затаиться где-то. Может быть, у вас и выйдет. У всех, включая меня, хватает сейчас более важных проблем, чем выискивать крыс, которые забились в щели по всему миру. Можете понадеяться, что руки до этого дойдут нескоро, или даже никогда. Либо сделайте выбор, достойный человека, воспитывавшегося в «Вознесении». Никогда не поздно одуматься. Я не слишком сильно верю в людей. Таков удел прокурора, который имеет дело лишь с худшими проявлениями человеческой натуры. Но я — христианка. И я помню, что Библия говорит о покаянии. Когда-то и апостол Павел преследовал христиан. Но он все же обрел веру. Может быть, обретете и вы.
Я в ответ лишь горько усмехнулся. Самым странным в прокуроре Миллер было то, что она, в отличие от многих ее коллег, которых я повидал прежде, верила каждому слову, которое произносила. Не была внутренне испорченной. Именно ее неистовая и непоколебимая вера в свою правоту, сродни той, что была присуща инквизиторам, сжигающим людей на кострах, и делала ее особенно опасной — на порядок опаснее подлых крысенышей вроде Поля Торричелли или матерых интриганов вроде Роберта Ленца, которые не верили ни во что вообще. Потому что такие люди никогда не отступают. И всегда доводят свое дело до конца.
— У вас есть время, чтобы обдумать это, — закончила она. — Но его немного.
— Я могу быть свободен? — спросил я.
Она кивнула — и дверь за моей спиной открылась. Минуту спустя на моей голове снова был мешок. А час спустя я стоял на пустыре неподалеку от станции «Олимпия-Ист», глядя вслед удаляющемуся черному микроавтобусу, на котором меня доставили.
§ 16
Сделав несколько шагов в сторону от дороги, к одному из бетонных опорных столбов проходящей надо мной транспортной развязки, я прислонился к прохладному бетону спиной, закрыл глаза и глубоко выдохнул, выпустив накопившееся напряжение. Колени будто сами подогнулись, и ставшее ватным тело невольно сползло к подножью столба.
«Что ж, ты ведь понимал, что это рано или поздно произойдет, дружище», — подумал я со вздохом. — «А ведь все могло быть и хуже. Намного хуже». Миллер могла и не раскрыть всех своих карт. Эта сука была дьявольски умна. Но, похоже, она все-таки не знала всей правды. Иначе она никогда не отпустила бы меня. Не дала бы мне еще одного дня времени — того самого, которого мне и не хватало.
Лишь в этот момент я с досадой осознал, что у меня нет при себе коммуникатора. Была ли это задумка СБС, либо самодеятельность кого-то из сиднейской полиции — но я не мог связаться прямо сейчас с кем-либо из своих знакомых, упомянутых во время беседы с Анны Миллер, чтобы подтвердить или опровергнуть полученную информацию либо предупредить их об опасности.
Все, что я мог прямо сейчас сделать — это просто пойти домой.
— Черт! — выдохнул я, и тут же подбодрил себя: — Ладно, давай, вставай!
На дворе было уже хорошо за полночь. Не знаю, можно ли было прочесть на моем лице то, что происходило в эти минуты в моей голове. Даже если и так — зрителей, на мое счастье, не было. Я специально не торопился, шагал в половину своей обычной скорости, чтобы шаг не разгонял кровь и не мешал устаканить мысли в голове. Подумалось, что неплохо было бы прошагать так всю ночь. Не важно куда. Ведь когда мои ноги двигаются, то мозг ощущает, что впереди есть цель, простая, ясная и достижимая. Оставаться без этого ложного ощущения сейчас очень не хотелось.
«Думаешь, прижал меня?» — обращался я шепотом к воображаемому Чхону, который олицетворял в моем сознании все самое худшее в моей жизни. — «Думаешь, это меня сломает? Нет, ублюдок. Даже если мне и конец, я еще поборюсь. Еще сделаю кое-что. Кое-что, что тебе, сука, очень не понравится…».
Я и сам не заметил, как зашел на территорию жилого комплекса и подошел к своему дому. Напрягшийся слух наконец донес до мозга, погрязшего в странных размышлениях, что что-то не так — Мишка лает громче, чем обычно при встрече со мной, и вовсе не приветливо. В тот же миг зрительная память подсказала, что пара ближайших к моему дому уличных фонарей не горят, хотя еще вчера это было не так. Я замер посреди темного переулка.
— Кто здесь?! — спросил я нарочито громко, сжимая трость.
Некоторое время ничего не происходило. Я уже решил было, что мои нервы вконец сдали, или что меня переполошил соседский кот. Но затем привыкшим к мраку зрением я увидел, как из темноты медленным шагом показывается силуэт дюжего мужчины.
