— Кто пилот?
— Я.
В ответ на мой вопросительный взгляд она не моргнула и глазом.
— Есть опыт, кроме симулятора? — по праву командира задал я правильный вопрос.
— Хватает.
Я продолжал выжидать и она, смело посмотрев мне в глаза в ответ, сказала:
— С августа 2090-го по апрель 2091-го служила офицером в составе 6-ой добровольческой интернациональной штурмовой бригады, приписанной к составу 12-ой армии НОА Евразийского Союза. Многие из наших воевали на стороне евразийцев в те времена. Когда была надежда, что они победят. Тень, Медведь и Ронин — тоже там были.
Я в изумлении покачал головой.
— А как насчет тоталитаризма? Трудовых лагерей? «Меланхолии»? Это нормально сочетается с вашей тягой к свободе? — съязвил я.
— Союз способен был свалить Содружество. Попутно и те, и другие ослабли бы. И тогда настал бы наш час. Это был вполне сносный план. Не стану напоминать, чем в это время занимался ты.
— Я не горжусь многим, что делал. Но в том, что я помог тогда Содружеству остановить евразийцев — не раскаиваюсь.
Лейла пожала плечами.
— Многие из нас делали много разных вещей в разные времена. Как правило, каждый из считал, что делает как лучше. Или не задумывался о том, что делает. Я не люблю копаться в прошлом. Наши жизни забросили нас туда, где мы сейчас. Давай лучше думать о том, что будет делать дальше.
— Ну добро. Только давай договоримся сразу — мы будем делать это по-моему.
Арабка усмехнулась.
— Я не так наивна, чтобы рассчитывать, что человек твоего типа станет марионеткой в моих руках. Не беспокойся. Я знаю, что такое субординация. Буду даже величать тебя «командир». Проблем со мной у тебя не будет. До тих пор, пока мы делаем то, ради чего созданы.
— А если ты решишь, что мы делаем «не то, ради чего созданы» — что это будет? Честный разговор? Или пуля в затылок во благо революции? — прямо спросил я.
— Обещаю, что я скажу тебе, если возникнет проблема, — спокойно сказала Лейла.
Я выдохнул, заметив, что последний вопрос задал излишне жестко. Должно быть, я все еще не вполне примирился с откровением, что во время войны мы воевали по разные стороны. Да и вообще — со своей новой ролью и новыми союзниками, которых еще вчера я считал опасными маргиналами и нигилистами.
— Я не хочу быть с тобой резок. Просто пытаюсь держать все под контролем.
— Это и есть задача командира, — бесстрастно ответила Аль Кадри.
Я вздохнул, и, смягчив голос, изрек:
— Я не забыл, что ты спасла мне жизнь.
— Четыре раза, — добавила она, не моргнув глазом.
— Тогда, в 89-ом я насчитал два. Тот случай, когда ты освободила меня из цепей, в которые сама же и заковала, не считается. Так что — всего три раза.
— Что ж, три смерти не в пример менее страшны, чем четыре, — прокомментировала она, ни одним движением мускула или ноткой в голосе не выдав сарказма. — Но ты можешь не беспокоиться насчет возврата долгов. Делай свою работу. А я буду делать свою.
Я кивнул, соглашаясь с твоим подходом. Чуть поколебавшись, произнес:
— Вынужден задать личный вопрос. Для меня важно понимать боеспособность каждого члена отряда. Так что я…
Лейла ни словом не выдала, что вопрос, который я не успел озвучить, ее задевает. Но упредила его. И в ее голосе появилось столько металла, словно каждым словом она вбивала в стену гвоздь:
— Вирус в моём организме никак не влияет на моё физическое состояние. Я принимаю препараты, которые блокируют его развитие. И по «боеготовности», без обид, но я дам тебе фору. И не только в нынешнем твоем плачевном состоянии. Так что этот вопрос не имеет никакого отношения к нам как к боевой единице. И я бы настоятельно просила не поднимать его больше… командир.
— Договорились, — кивнул я.
Некоторое время мы молчали.
— Я удивлен, что не увидел среди вас еще одного человека, — заметил я.
Лейла подняла на меня вопросительный взгляд. Не поняла или делала вид, что не понимает, на кого я намекаю.
— Амир Захери, — наконец произнес я прямо.
Ее взгляд остался непроницаемым. Но где-то глубоко под этой маской можно было разглядеть что-то мрачное и печальное.
— Его больше нет с нами, — молвила она ровным тоном.
— Как это произошло? — спросил я, решив, что Захери мёртв.
Но, оказалось, всё сложнее.
— Он отстранился от борьбы. Не принял ее в той форме, которую она приобрела. Выбрал путь затворника и пустынника. К этому он всегда был склонен.
Такой ответ удивил меня. Я вспомнил, как 7 лет назад Лейла отзывалась об Амире с восхищением, как о святом, или о пророке. Сейчас от этого обожания не осталось и следа.
— Захери ведь был вашим идейным вдохновителем. Основателем, как мне казалось. Я даже подумал в какой-то момент… ну, подумал, что он — вдруг это есть ваш таинственный «Фримэн»?
Лейла отрицательно покачала головой.
— Мне казалось, вы с ним были довольно близки, — добавил я.
Лишь после паузы она выдала спокойный, пространный, уклончивый ответ:
— Революционер — это профессия, в которой карьера обычно бывает недолгой. К ней принадлежат те, чей путь окутан тьмой. У нас нет будущего — мы жертвуем им ради будущего других. И об этом нельзя забывать.
Я подумал, что она закончила. Но после долгой паузы, во время которой ее взгляд застилала пелена задумчивости, она продолжила:
— Большинство людей подвержены привязанностям. Но привязанности делают человека слабее. Уязвимее. Не позволяют ему отдаться делу всей душой. А даже когда они исчезают, казалось бы, без следа — они все равно оставляют за собой скорбь, ностальгию, муки совести, бессмысленные сожаления. У каждого из нас есть призраки, глядящие из прошлого. Но на каждом из нас лежит слишком большая ответственность, чтобы мы могли позволить себе меланхолично оглядываться на них. Мы не можем быть сентиментальны. Не можем думать о ком-то, кого нет рядом. Ведь тогда этим воспользуются те, кто жаждут нас уничтожить.
Я слушал ее в такой же задумчивости. В памяти невольно всплыло лицо Лори.
— Так что я давно зареклась от привязанностей, — продолжила арабка. — К кому угодно — товарищам, наставникам, подопечным. Лучшее, что я могла оставить от них в своей жизни — это уроки, которые они помогли усвоить. Вот что на самом деле может сделать меня лучше и сильнее.
Мне оставалось лишь кивнуть.
— Я надеюсь, что я ответила на твой вопрос, — закончила она.
— Вполне, — кивнул я.
После небольшой паузы я развернул бумажку, которая дала мне Клаудия:
— Скандинав — этот парень, которого прислала Клаудия — должен быть здесь неподалеку. Ты знаешь, кто это?
— Какой-то новичок. Надо пойти и присмотреться к нему. Если есть хоть малейшая тень сомнения — советую говорить решительное «нет». Риски слишком велики, чтобы брать в команду ненадежного человека.
— Я поговорю с ним. Они здесь, на втором этаже. В комнате «209».
— Я схожу с тобой. В случае, если он — засланный казачок…
— … то спецназ уже рядом, и неминуемо перебьет всех нас. И от твоего присутствия во время беседы ничего не изменится.
— Либо он не выкажет себя, а попробует втереться к тебе в доверие и сделаться «кротом». Вот чего на самом деле стоит опасаться.
— Клаудия намекнула, что это человек, которого я знаю лично. Я бы хотел поговорить с ним вначале наедине.
— Дело твоё. Тогда я пока организую нам комнаты для ночлега. Буду тут, — кивнула она, указав в сторону столика, за которым сидели Гэвин с Кирой, Ши, Джером и Ронин.
Коридор на втором этаже был грязным и слабо освещенным. Из-за тонких перегородок комнатушек доносились голоса на повышенных тонах, смех и стоны людей, занимающихся сексом. Я прошел к двери с номером «209». Хоть и заверил Клаудию, что нападения не опасаюсь — стал вначале сбоку и положил руку на рукоять пистолета. Лишь затем постучал.
— Какого хера?! Кого принесло?! — отозвался настороженный мужской голос изнутри, лишь смутно знакомый.
