— «Валькирия» все еще является для тебя проблемой, Донни, — констатировал я.
— Я в завязке, — напрягся он.
— Я не об этом спрашиваю.
Парень хотел было продолжить отпираться, но вздохнул, и как-то разом осунулся.
— Я хотел бы сказать, что проблемы нет, Димитрис. Но это была бы чертова ложь!
От меня не укрылось, что он в отчаянном бессилии крепко сжал кулаки. Его голос, который он прежде держал ровным, предательски надломился.
— Ты ведь и сам все видишь, не так ли?! Я сплю только под действием снотворного! И это все равно не спасает меня от кошмаров! Порой мне очень тяжело. Порой кажется, что просто невыносимо. Мне бывает гораздо хуже, чем было после демобилизации, когда я впервые подсел на «удочку» Пита. А ведь тогда мне казалось, что хуже быть не может.
С каждым словом он делался все более раздраженным и мрачным, так что казалось, что его прямо на моих глазах окутывает черное грозовое облако. Но вдруг в его глазах просветлело.
— Но знаешь, за счет чего я все-таки держусь, Димитрис? Даже когда кажется, что мой порог переносимости уже давно позади? За счет понимания того, что я кому-то нужен. Что я чего-то стою. Делаю нечто важное. Что другие люди на меня рассчитывают, и я не могу подвести их. Такого чувства я после Легиона, да и до него — еще не знал. Если бы не это — я бы давно уже послал всё к чёрту и сорвался.
Парень выдохнул, и вдруг сделался спокойным. В его глазах скользнула какая-то тихая, спокойная и грустная до боли обреченность.
— Знаешь, Димитрис, я ведь все понимаю. Понимаю, что чем бы ты не занимался, тебе не нужен рядом ненадежный человек, который каждый день борется с самим собой. Насчет которого ты не можешь быть на 100 % уверен. Брать такого человека в команду — только ставить все под угрозу. Меньше всего на свете мне хотелось бы подвести тебя в критический момент. Так что… можешь даже ничего мне не говорить. Я просто уеду, откуда приехал. Все, что я хотел… это попросить прощения за то, что сделал.
Я устало вздохнул, и жестом ладони прекратил его словоизлияние. «Как же хорошо ты меня знаешь, Клаудия!» — подумал я. Убедившись, что Донни умолк и смотрит на меня, я молвил:
— Спускайся вниз, Скандинав. Познакомлю тебя с остальными.
Некоторое время в глазах бывшего легионера продолжало отражаться недоумение. Казалось, он не может поверить в то, что слышит. Затем его зрачки и уголки губ начали двигаться, отражая хлынувшие эмоции.
— Это значит, что?.. — екнувшим голосом переспросил он.
— Значит.
Ночь в Голестане прошла неспокойно. Хоть пистолет лежал все время на тумбочке перед кроватью, в соседних комнатах спали товарищи, а в баре внизу постоянно сидело двое из членов отряда, следя за обстановкой, тревога не покидала меня.
Мы были изгоями. Нас боялись, ненавидели и считали опасными террористами большая часть населения планеты, включая власти сверхдержавы, контролирующие всю планетарную орбиту, имеющие в своем распоряжении «Купол», который делал их практически всеведущими. Чем дольше я не спал и думал, тем яснее понимал, насколько велика вероятность того, что нас выследили — засекли наши передвижения со спутников; зафиксировали наши лица на записи с какой-то из видеокамер, наверняка установленных в Голестане; перехватили зашифрованное сообщение, касающееся наших передвижений; получили донесение от «крота», который мог скрываться среди нас.
Наступил момент, когда я настолько убедил себя, что нас вот-вот неминуемо «накроют», что слез с кровати на пол, снял пистолет с предохранителя и долго сидел, направив его на дверь гостиничного номера. Я напрягался каждый раз, когда из-за двери доносились чьи-то шаги. Но ни разу шаги так и не замерли у моей комнаты.
— Херово выглядишь, — диагностировал Джером, пришедший будить меня на рассвете.
— Всю ночь не сомкнул глаз.
— Я тоже. Чувствую себя здесь как в западне. Быстрее бы убраться подальше!
— Все уже готово?
— Да. Принцесса говорит, ее люди на месте.
Я кивнул. Не сразу понял, о ком он говорит.
— А у тебя какой позывной?
— Казак.
— Следовало догадаться.
Вдруг задумался. Поймал себя на мысли, что так и не успел поговорить с Джеромом по душам после своего освобождения. Не успел спросить, есть ли новости о Катьке и Седрике. Он, кажется, прочел это в моих глазах.
— Если ты хочешь спросить о моих — все без изменений.
— Лаура сказала мне, что нашла адвоката.
— Нашла. Хороший адвокат. А может, и херовый. Это на самом деле не имеет значения. Они ведь заложники. Пленные. Мы оба понимаем расклад.
— Честно говоря, я думал, что ты…
Я не сумел найти подходящих слов, чтобы договорить. Но он понял. И ответил прямо:
— Я не верю, что они отпустили бы их, даже если бы я продал им свою душу. Держали бы меня на крючке, сколько я был бы им нужен. А как попользовались бы — ликвидировали бы. А на их судьбу это не повлияло бы.
— Скорее всего, ты прав.
— Скорее всего. Никто не знает точно. Но у меня нет права на ошибку. Ты верно сказал мне, Дима. Пока я на свободен и не сдался — у них есть надежда.
Я не стал спрашивать, действительно ли Джером всерьез надеется на победу всемирной революции и на массовую амнистию заключенных. Не здесь, не сейчас. Да и кто я такой, чтобы задавать такой вопрос? Если я не знаю на него ответ — что я сам здесь делаю? Кого я из себя корчу?
— Скажи всем, чтобы были готовы через пятнадцать минут, — буркнул я.
— Лейла на этот счет уже распорядилась. Собираемся внизу в 05:00.
Я взглянул на часы — они показывали 04:51. Язык повернулся было, чтобы сказать, что время переносится. Но я передумал. Строить из себя босса, не представляя, что на самом деле происходит, и отвергать помощь того, кто владеет оперативными данными и держит ситуацию под контролем, может лишь упрямый идиот. Каждый имеет право быть упрямым идиотом, когда речь идет только о жизни. Но когда в его руках много жизней — такую роскошь он уже не может себе позволить.
Возможность поставить Лейлу на место еще представится.
— Ну добро, — кивнул я.
§ 18
00:00. Начало записи.
— Привет, Лори. После всего, что случилось, что ты пережила из-за меня, получить всего лишь это сообщение — это ужасно несправедливо. Прости меня, пожалуйста, девочка моя.
00:18.
— Я бы безумно хотел оказаться сейчас с тобой рядом. Обнять тебя. Хотя бы глянуть на тебя разок издали. Или услышать твой голос. Если бы ты только знала, как многое я хотел бы тебе сказать! Но это невозможно. Как бы сильно я этого не хотел. Я надеюсь, что ты это поймешь.
00:39.
— Лори, я знаю, как многое ты для меня делала. Знаю, что ты не забывала обо мне, пока я сидел в тюрьме. Можешь быть уверена, и я не забывал о тебе ни на миг. Если бы не этот огонек света в моей душе, если бы не память о наших с тобой счастливых часах и минутах там, в небе, и в Сент-Этьене — не думаю, что я выдержал бы все, что мне выпало.
01:13.
— Но я выдержал. Я жив. Не верь фото, которые ты могла увидеть в Сети. Все не так страшно. Им не удалось меня сломить. Им следовало убить меня. Но они упустили свой шанс. И нового шанса я им не дам.
01:32.
— Я не могу сказать тебе, где я сейчас, с кем, что я делаю, какие у меня планы. Так будет лучше для нас обоих. Скажу лишь одно. Это не то, чего я хотел. Не то, к чему я стремился. Я очень хотел бы, чтобы у меня был другой выход. Но другого выхода нет. Надеюсь, ты и сама это понимаешь.
01:55.
— Я бы очень хотел сказать: «Все будет хорошо». Считается, что эта фраза, сказанная любимым, всегда священна — даже когда это бессовестная ложь. Но я не хочу обманывать тебя. Я не знаю, будет ли все хорошо. Не знаю, сможем ли мы еще когда-то встретиться. Наш мир замер на краю очередной пропасти. Что его ждет завтра — один Бог знает. Да и то — если он есть.
02:27.
— Я обещаю тебе лишь одно, Лори. Я сделаю всё, абсолютно всё, что в моей власти, чтобы вырвать нас с тобой и наши судьбы из когтей этого безумия, заложниками которого мы стали. Подарить нам шанс на будущее. Каким бы фантастическим это сейчас не казалось.
