Закончив объяснение, я несколько раз стукнул по шприцу и вонзил его ему в вену.
— Сукин сын, — прошептал тот, и его рожа изогнулась в противной ухмылке. — Думаешь, что здорово все продумал, Сандерс? Думаешь, сделал меня? С кучкой своих тупорылых дружков — террористов?
— Меня зовут не Сандерс. Это прозвище впервые дал мне один ублюдок из интерната. А затем другой ублюдок, с которым мы оба хорошо знакомы, сделал его моим позывным в Легионе. Ты знаешь, о ком я говорю, не так ли, Гаррисон? Он и твое прозвище наверняка придумал, правда? Нам предстоит сегодня много говорить о нем. И не только о нем. Тебе, должно быть, было бы приятно думать, что все эти годы я вынашивал планы мести лишь против тебя. Но я тебя разочарую. Ты — это лишь начало. Начало о-о-очень долгого пути.
Судя по стуку двери позади, Гэвин и Кира присоединились к нам в комнате.
— Вот придурок, — Гаррисон нагло рассмеялся мне прямо в лицо. — Ты правда считаешь, что все это произошло просто так? Что ты такой, сука, ловкач? Да я таких, как ты, съедал на завтрак пачками. Ты — вообще не игрок! Ты — пешка!
— Как я и ожидала, одной дозы тут точно будет маловато, — оценивающе наблюдая за происходящим, с бесстрастием изрекла Кира.
— Кучка говнюков! — обведя лица присутствующих надменным взглядом, прорычал Гаррисон. — Видели бы вы это мелкое торжество на ваших лицах! Да вы — пыль! Неужели вы правда думаете, что что-то решаете?! Меня просто-напросто подставили! Разменяли! А вас просто использовали! Привели ко мне!
— Думаешь, твой патрон Чхон отдал тебя нам на съедение? Или вас с ним обоих отдали те, в чьих руках и вы — такие же пешки, как я? — переспросил я спокойно, пристально глядя ему в глаза, принимая из рук Киры вторую ампулу и заряжая ее в шприц.
— Попробуй в подмышку, — со знанием дела посоветовала Кира.
— Да пошел ты, сученыш, — осклабился мне в лицо Могильщик.
— Что ж, может, ты и прав, — согласился я, невозмутимо засаживая иглу в вену, которая проглядывалась среди вспотевших, седоватых волосков у Гаррисона под мышкой. — Я не переоцениваю своей роли в истории. Довольствуюсь тем, что имею. Если волею судьбы мне досталась скромная роль лопатки, которой суждено соскоблить с лица Земли такой жирный кусок дерьма, как ты, Гаррисон — я сыграю ее с честью. И даже с большим удовольствием.
Вторая доза явно начала делать свое дело. В глазах наемника стала заметна мутная пелена. Ухмылка сделалась совсем неестественной, заторможенной, словно у наркомана в состоянии блаженного наркотического транса. Подойдя ближе, я крепко схватил его рукой за горло, слегка прижал кадык, пристально глядя в глаза.
— Как твое настоящее имя? Откуда ты появился, засранец?
Некоторое время мутноватый взгляд растерянно бегал по сторонам.
— Да пошел ты, урод, — прошипел он с задержкой.
Я молча протянул ладонь Кире за третьей ампулой.
— Ты уверен? — засомневался она.
— Да, — подтвердил я, и, повернувшись назад к Гаррисону, заверил: — У меня хватит на тебя этого дерьма, Гаррисон. Я узнаю все, что мне требуется.
— Ты — труп. Это все, что тебе нужно знать, — пробормотал тот снисходительно. — Ты всегда был трупом с отсрочкой. С того самого момента, как тебя вырастили в долбанной пробирке, ты был обречен. Ты — обыкновенное оружие. Ты лишь думаешь, что мыслишь. Что имеешь собственные цели.
— А ты? — готовя третий укол, поинтересовался я. — Ты — не оружие, ублюдок? Или, может быть, у тебя есть нормальная человеческая жизнь? Может быть, где-то кто-то ждёт тебя? Любит? Может, есть дом? Планы, мечты?
Шприц снова вонзился ему в вену.
— Нет, — покачал головой я. — Нихера у тебя нет. Загаженный бордель у черта на куличках и дешевые шлюхи, которых ты избиваешься, пытаясь заглушить в себе комплексы, забыть о своей ничтожности — вот и вся твоя «личность», Гаррисон. Даже у твоего кореша Вахида было нечто вроде души. Каким бы двинутым на голову он ни был, но он нуждался в чем-то большем, чем быть просто оружием. Но ты… ты просто дерьмо.
— Сука, — прошипел тот яростно, пуская слюну. — Я сделал столько, сколько тебе и не снилось, мелкая ты сучья падаль. Я всю жизнь стоял на страже этого гребаного мира!
— Да срать тебе на мир, — покачал головой я. — Ты — обыкновенный садист.
— Да что ты знаешь?! Что ты знаешь, ублюдок?! Ты не видел, сосунок, что происходило в Темные времена! Не видел истинного лица людей! А я — мать твою, видел! Не я сотворил такое с этой проклятой планетой! Мне было 9, когда случился Армагеддон! Никто мне не утирал соплей! В 10 я впервые взял в руки, впервые убил!
Гэвин у меня за спиной прыснул и спросил:
— Как думаете, он ожидает, что мы сделаем ему скидку за тяжелое детство?
Но Гаррисон, накачанный тройной дозой «сыворотки правды», не слышал его и не останавливался.
— Темные времена и пустоши сделали меня тем, кем я есть! Выковали мой характер! Показали мне, как выживать! Научили видеть людей насквозь! Их истинную суть! Знать истинную цену их словам и поступкам! И я никогда в жизни об этом не жалел! Худшим проклятием для меня было бы родиться таким, как ты, Сандерс! Морально немощным, слабым, тупым слюнтяем, выращенным такими же слабаками!
Мои кулаки сжались. Но я заставил себя быть сдержанным и спокойным. Видео уже записывалось. Оставалось лишь задавать вопросы.
— Ты убивал ни в чем не повинных людей в Латинской Америке в 70-ом, в составе «черных беретов». Вырезал целые поселения, лояльные к «пантерам», поголовно.
— Да, сука! Благодаря этому райские и цветущие «зеленые зоны», которые построили для болванов вроде твоих предков, до сих пор стоят, где стояли! А не лежат в руинах, полные смердящих трупов! Вот чего ты не способен понять своим ущербным мозгом! Резня — способ предотвратить другую резню! Убийство — способ предотвратить другое убийство! Но мир полон чистоплюев, которые не желают этого признавать! Они понимают это! Но бояться произнести вслух! И для этого им нужны такие, как мы!
— Нет никакого «мы», — с отвращением покачал головой я.
— Как бы не так! Ты такой же, Сандерс! Только мельче и слабее! А главное — ты лжешь себе! Спятивший волк, возомнивший себя овцой — все равно остается волком, сколько бы он не блеял! Разница лишь в том, что с него нет никакого толку!
— А что насчет залива Мапуту, 75-го? Закатывать людей живьем под стройплощадку, где богачи смогут выстроить свои поместья — это тоже такая служба миру и человечеству?!
— Спроси у тех, кто живет сейчас в этих поместьях! У тех, чьи товары ты всю жизнь хавал и покупал в супермаркетах, чьи приказы ты выполнял, за кого ты голосовал! Спроси, сильно ли волнует их, что они играют в гольф на костях каких-то упрямых идиотов, которых никто уже не помнит! Может быть, тогда до твоей неудачно модифицированной башки наконец дойдет, как устроен этот мир!
Я задавал вопросы один за другим, почти не отвлекаясь, не отходя от списка, следя за временем. Камера исправно записывала все, что он говорил. В качестве юридического доказательства для трибунала в Содружестве эта запись наверняка была бы признана юридически ничтожной. Любой неискушенный наблюдатель невооруженным глазом в состоянии был оценить, что Гаррисон, чьи глаза застилала мутная пелена, а изо рта шли слюни, находится в состоянии, крайне далеком от адекватности.
Однако мне было уже плевать на трибуналы в Содружестве.
— Операция в трущобах, Сидней, 89-ый. Я хочу знать все, — велел я.
К этому моменту он сделался вялым, неразговорчивым. Как-то странно дергался, как будто намеревался выблевать. Так что я педантично вколол последнюю дозу, чтобы сломить остатки воли к сопротивлению. Это сработало. Но после четвертой дозы речь Гаррисона стала еще менее связной, совсем утратила сознательность и эмоциональность. Это было похоже теперь на бормотание человека во сне.
— Сидней, 89-ый, — повторил я.
— Рутина.
— Подробнее!
— Фанатики… закупали стволы у бандюков, чтобы начать… очередную… мать-их «револлюционную борьбу». Эсбэшники… захотели, чтобы мы исподтишка подсобили… сиднейским копам… разворошить это гнездо. Но главарей… велели не брать. Такие полезные идиоты… нужны… как пугало… для обывателей.
