Я недоуменно смотрел в сторону открытой двери. В проходе был хорошо заметен разожжённый камин и цветы, стоящие на нём. Много цветов и фотографий разных людей, с чёрной лентой в правом углу. Почему-то это кольнуло глаза, заставляя часто заморгать.
— Все уже собрались, — произнёс подошедший ближе блондин. Его улыбка стала грустной и понимающей. Я смотрел на него, ощущая, как в глазах стоит влага, пока лицо натягивает маску-улыбку.
Кивнув, направляюсь к двери, но тут он касается моего запястья.
— Дела с собой нельзя, — указал парень на рюкзак, который я всё это время держал одной рукой.
Оглянулся на него, но не успел ничего ответить, ведь расслышал собачий лай.
— Что? — прищурился и посмотрел в тёмные кусты, однако ничего не заметил. Лишь ветер покачивал густую, зелёную растительность. — Я… — почесал затылок, — потерял свою сумку. Там вся моя жизнь, — негромко рассмеялся, как бы извиняясь за собственный поступок.
Взгляд парня не отрывался от моего рюкзака, но едва я снова обернулся к дому, как тот же самый лай раздался опять. И было в нём что-то смутно знакомое, что заставляло прислушиваться и вглядываться в проклятые кусты, никак не в силах найти там источник звуков.
— Что это? — спросил своего собеседника, но он лишь указал рукой на мою сумку.
— С рюкзаками нельзя, — пожал блондин плечами.
— Откуда лай? — теперь я спросил скорее себя, а не его.
— Позвольте, возьму, — парень протянул руку к моим вещам, но я почему-то лишь сделал шаг назад. — Он ведь весит, небось, целую тонну! — юноша прищёлкнул языком, имея в виду мою ношу.
— Не хочу, — торопливее, чем следовало, возразил ему.
— Но вам надо отдать, — уже более серьёзно произнёс он, подходя ближе.
Снова лай, сбивающий с толку, но сейчас уже сам не смотрел в сторону леса. Вместо этого я ещё чуть ближе подошёл к дому, снова рассматривая камин, цветы и фотографии над ним. Сколько же там людей…
Мой спутник не отставал, но не умудрялся не создавать ощущение навязчивости. Словно… так и должно быть.
— Почему-то… — говорю ему, остановившись перед ступенями, — мне страшно.
— Бояться нечего, — спокойно ответил он, а потом взялся за лямку моего рюкзака. — Можете отдать, — улыбка вышла словно бы извиняющей. — Просто… — указал на дом, — зайдите поздороваться.
— Хорошо, — всё-таки согласился с ним, но не отпустил собственных вещей, а сделал шаг вместе с ними.
И без того яркий свет стал ещё сильнее, начал ослеплять. Невольно прикрыл глаза, сдавая назад, под беспрерывный собачий лай. Свет… он был повсюду!
* * *
Открыв глаза, осознал, что весь промёрз чуть ли не до костей. Барни лизал моё лицо, лаял и скулил. С трудом подняв голову от подушки, откинул дубовое одеяло и, кряхтя, словно старик, медленно поднялся на ноги. Пальцы на руках и ногах не чувствовались вообще.
Вынужденно развёл костёр, благо, что имелась зажигалка и разный деревянный хлам, включая старые книги и газеты. Удалось отогреться и осознать, что едва не околел.
— Ещё и снилась какая-то дичь, — фыркнул я, прижимая к себе Барни.
К счастью — ничего не запомнил, потому что в ином случае, чувствую, что сон про мужика, который дрочил в театре, мог бы показаться верхом здравомыслия.
Рассвет встретил разбитый, голодный, чешущийся и с огромным синяком на всю скулу. Зато хоть согревшийся!
Сразу отправился за припасами, без которых не мог даже умыться или почистить зубы. Дерьмо…
Лишь через четыре дня более-менее наладил быт: средства личной гигиены, обогреватели, еда и вода. На руку сыграло то, что я правда хорошо изучил Лексингтон, а также то, что владел огромным опытом выживания. Всё-таки уже более полугода жил при зомбиапокалипсисе. Да и знания прошлых жизней никуда не делись.
Барни оставлял в квартире, в которой законопатил все дыры и превратил в маленькое убежище с несколькими входами и выходами. Всё ради безопасности.
Людей, живых в смысле, не встретил ни разу. Вообще никого и ничего. Ни машин, ни фар вдали, по шоссе, ничего. Впрочем, не жаловался. Зато много думал. Своих ребят и станцию я, скажем так… оплакал? Не то чтобы, ведь не проронил ни слезинки. Скорее — запомнил. Хах, как и говорил самому себе: это был отличный, сука, опыт!
Было желание поехать в Рид Крик, где находилась база Волмов, да… просто перебить уродов, ведь теперь я бы действовал с возможностью возвращения в прошлое, а значит, просто не мог проиграть! Но… подумав как следует, понял, что не вижу в этом смысла. Зачем? Бойцов там, скорее всего, уже не осталось. Ардер выгреб все резервы. А значит, чего делать? Убивать мирняк? Чтобы людей в мире стало ещё меньше?
Присоединяться к общинам я тоже не хотел. Не к ним. И не сейчас. Одиночество меня устраивало. Нужно… немного собраться с силами. Пережить случившееся.
В начале второй недели стало не хватать общения. Привык к тому, что постоянно кто-то рядом. А сейчас никого, кроме пса. Пришлось отыскать радио, а там…
— … апоминаю всем: Монреаль готов принять каждого! Вакцина бесплатно раздаётся людям, так что нам нужны все! Призываю вас, где бы вы ни были, приезжайте к нам!
— Монреаль? — почесал гладкий, чисто выбритый подбородок. — Почему бы и нет?
Ещё через два дня, собрав все вещи в небольшую тачку, единственную работающую из всего магазина авто, поехал по шоссе. Путь в две тысячи километров по стране, девяносто девять процентов населения которой обратились в бешеных, всепожирающих мертвецов, почти неуязвимых к оружию. Что может пойти не так?
— Что же там будет? Правда? Ложь? Как думаешь, Барни? — покосился на своего соседа. — А доберёмся ли мы до него вообще? Ближайший крупный город — Шарлотт, столица Северной Каролины, а там — Вашингтон, Филадельфия, Нью-Йорк… Ха-ха-ха! Крупнейшие города нашей страны! Барни, как думаешь, сколько там зомби? В одном «Большом Яблоке» проживало порядка двенадцати миллионов человек.
Я замолчал, скривившись от неприятных воспоминаний.
— Конни хотела переехать в Манхэттен, — покосился на пса, — это центральный район Нью-Йорка, бестолочь, — поучительно дополнил я. — А теперь я еду туда один. Смешно, верно?
Вздохнул, покосившись в окно. Шёл снег, покрывая всё вокруг белым ковром. Учитывая, насколько дерьмовыми стали дороги, то снег лишь мешал, ведь скрывал ямы, трещины и прочую гнусь. Из-за этого ехал неспешно, не более тридцати-сорока километров в час.
— В Нью-Йорке точно будут общины выживших, — вздохнул я. — Стоит ли… стоит ли начинать заново, пёс? Или сразу рвануть к Монреалю? Как ты думаешь?
Покосившись на собаку, я улыбнулся.
— Кажется, я знаю…
Наша машина ехала вперёд, оставляя за спиной хороший кусок моей жизни. Семь месяцев. Прошло семь месяцев. А я успел получить всё и всего же лишиться.
