– Я… – Подросток икнул и умоляюще взглянул на девушку. – Не надо… Пожалуйста…
– О как пробрало, – хмыкнула внимательно изучающая лицо скриптора Элеум. – Пожалуйста – слово-то какое… Значит, пока к людям не вышли, мы – лучшие друзья. Оруженосец Райк и наемница Ллойс по кличке Нежить. Звучит круто. Оттирай сопли и давай ко мне на закорки. И прошу, как друга, придерживай пулемет так, чтоб он меня по башке каждый шаг не долбил. У меня и без того головной боли полно. – Встав, наемница потянулась так, что защелкали суставы. – Нам еще полдня топать. Хочу успеть в поселок раньше, чем те ребятки с ружьями. Их снайпер мне не понравился. Мутный тип. Ну не бывает у стрелка клички «Слепой»…
– А ты – точно не рейдер?
– Точно, точно, – тяжело вздохнула, присаживаясь на корточки, Ллойс. – И есть тебя не буду. Ну не ем я сопливых – брезгую. А еще ты воняешь…
– Я не воняю…
– Да от тебя штын, будто в выгребной яме ночевал… Лезь, давай.
– Это от медшотов… – Смутился подросток. – А прическа?
– А что прическа? – В очередной раз проведя пальцами по жесткой щетке ярко-фиолетовых волос, криво усмехнулась наемница. – Год назад в карты проигралась. Денег не было, потому играли на желание. Думала, что все поимеют меня и в канаву выкинут. Но Шорох, долбоклюй чешуекрылый, выдумал этот хренов ирокез. Долго глумился еще, цвет позыковырестей придумывал. Ну, походила я с ним пару месяцев. Попугала народ. А потом, как-то самой понравилось. Действительно, круто смотрится.
– А… да… наверное… – скриптор отвел глаза в сторону.
– Да не вру я. У стрелков тоже есть кодекс, мальчик[15]. И он намного честнее вашего. Если меня наймут воевать против своих, я могу отказаться, вернуть аванс и послать всех в задницу. И никто не будет меня осуждать, и стрелять в спину. И еще в этом кодексе сказано, что врать можно только врагу. А мы ведь не враги, правда? – Наемница с усилием разогнулась, покачнулась от веса устроившегося у нее на спине скриптора – Мелкий, засранец, а тяжелый, как наковальня. И чем вас в легионе только кормят?
– Я не засранец. И не мальчик, – угрюмо пробурчал подросток.
– Да? – Удивилась наемница. – А мне казалось, что оруженосец в легионе – это только до семи лет. С семи до четырнадцати – послушники. А потом уже всякие младшие скрипторы, помощники, подавальщики, и тому подобное… Это, вроде, старший послушник называется.. Рыцарь – только после двадцати… Паладин, Старейшина, Ментор, Комиссар и все остальное – только за заслуги и после третьего десятка… Крупноват ты для семилетки, не находишь? – Она не увидела, как покраснел подросток. Только почувствовала, как наливается жаром прижатая к шее щека скриптора. – Пулемет не вырони, «не мальчик». И в ухо мне не сопи. И хватит меня лапать. А то скину… – Первый шаг дался тяжело. Второй чуть легче. Лицо Ллойс расколола злая, больше похожая на оскал бешенного зверя улыбка. Чуть больше тридцати километров по пересеченной местности. Бегом, с грузом на плечах. В мальчишке килограмм семьдесят, а еще пулемет и батарея… Пустяки. Не впервой. Главное, чтобы этот придурок не отвалился и не потерял от боли сознания. Тащить на плечах коматозника – то еще удовольствие. Тогда они вряд ли успеют в поселок до темноты…
****
– Слушай, как тебя там, Дохлая, да? Ну, не бузи. Хватит мне дом громить. – Обеспокоенно поглядывая на смотрящий ему куда-то в область живота ствол обреза, старик примирительно поднял руки. – Я, ведь, от оплаты не отказываюсь. Половину цинка девятки и двести грамм серебром. Половину ты уже взяла, значит…
– Это был кидок, Ленивец. А за кидалово платят по-другому, – весело улыбнувшись, Ллойс опрокинула набок очередной шкаф с аккуратно расставленной в нем фарфоровой посудой, дождалась, когда затихнут треск и звон. Удовлетворенно кивнула и смачно плюнула, целясь на стоптанные ботинки замершего у опрокинутого стола старосты. Не попала. – Мой любимый ножик обошелся мне в сто пятьдесят серебром, «Хронос» – почти в триста, придется возместить, дедуля, а это, еще не считая моих нервов. И ручки-то свои механические опусти, опусти. Надеюсь, ты понимаешь, что прежде, чем своими грабками до меня дотянешься, я тебе помидоры-то отстрелю. По бабам бегать уже не получится. Это надо же придумать такое. Мол, у тебя колония наноботов есть, что от всех болячек защищает. И боты, будто только половым путем передаются. И какая курица на такое клюнет?
– Есть колония. «Неприкасаемый» называется. – Вздохнул старик, медленно опуская руки. – Из семейства клещей, так что действительно передается. Только не надолго. Сломались боты. Размножаться не хотят. У меня отец в «Нанотехе» работал. Я еще совсем мальцом был, когда он мне первичную культуру ввел. Остальные не успел. Под «горячий» дождь попал. За месяц упырем стал. А протезы и остальное я уже потом, в армии сообразил.
– Это сколько же тебе лет, Ленивец? – Удивленно вскинула бровь наемница.
– Сто двадцать восьмой пошел, – угрюмо буркнул старик.
– И не надоело юбки мять? В твоем-то возрасте, дедуля. – Насмешливо хохотнув, Ллойс пинком отшвырнула в угол комнаты письменный стол. – Не развалишься?
– Не твое дело, пигалица. Еще учить меня будет. – Раздраженно фыркнул старик. – Ну, так возьмешь, что даю, или дальше этот цирк продолжим? Ты, ведь, не права, Нежить, и сама это прекрасно знаешь. Не обязан я тебе всю информацию по заказу давать. Да и не выполнила ты его вовсе. Батарей у тебя с собой нет.
– Как нет? – Ненатурально огорчилась наемница. – Неужели выпала? – Не опуская оружия, девушка скинула с плеч потрепанный рюкзак и бросила его под ноги старосты. – Смотри-ка, нашлась! Хрен ты старый!
Неожиданно привлеченная донесшимся снаружи гомоном, Элеум, позабыв про старосту, подошла к окну и с интересом проводила взглядом целый выводок одетых в лохмотья детей от пяти до семи лет.
– Тепличных рабочих детки, – пояснил Ленивец. – На учебу идут. Грамоте учиться.
– Всех учите? – Удивилась наемница.
– Конечно. – Кивнул староста. – Всех одинаково. А там уже, как у кого мозги заточены. Кто врачом станет, кто теплицы ставить да технику чинить научится, ну, а кто-то читать-писать научится, и все… Но учить надо всех. А то в скот превратимся.
– В мешке одна, как договаривались. Немного «светится», потому я её автомобильным колпаком прикрыла [16], – буркнула неожиданно растерявшая почти весь боевой настрой девушка. – Остальные твои архаровцы и Слепой Пью принесут. Завтра, может быть. Отстали они немного. Заплутали или еще чего, а может, им моя растяжка не понравилась. Не бойся, там светошумовая. Тоже, кстати, оплатишь мне. Пару часов повоют и оклемаются. Наверняка, требуху Серокожих еще принесут и историю, как они героически с ними воевали. А я тебя кинула и сбежала. Уж сделай девушке приятное, дай послушать, как они ее тебе, это фуфло, толкать будут. Что все не взяла – не обессудь. Не люблю я тяжести таскать.
– И откуда ты такая взялась, а? – Вздохнув, Ленивец, заложив руки за спину, начал задумчиво перекатываться с носка на пятку. – Тяжести таскать… Принесла уже… тяжесть… на мою голову. В общинном доме сидит. Третью курицу трескает. Вот проглот. Что я его дружкам, когда они сюда прибегут, говорить-то буду?
– А ты сам подумай, Ленивец, – наемница, опустив обрез, подняла лежащий среди раскиданных бумаг и книг стул и уселась на него верхом. – Допустим, порвешь ты меня сейчас. Ведь, можешь, дедуля, можешь, не прибедняйся. В тебе боевых имплантатов, наверняка, побольше, чем в самом крутом боевике Операторов. Пару пуль, конечно, словишь, но меня задавишь. А пацана прикажешь бритвой по горлу и в овраг. Но есть одна закавыка: его половина деревни видела. Всё равно, кто-нибудь проболтается. Железячники такого не прощают. С тобой даже разговаривать не будут, просто возьмут поселок в кольцо и раскатают из минометов. Или тактикой долбанут, как в Красном. Любят они это дело. Чтоб в щепки да в дребезги, и только яма осталась. – Разглядывающая во время своего монолога лежащую рядом со стулом чудом уцелевшую в устроенном ею погроме расписную фарфоровую тарелку наемница с усмешкой наступила на нее каблуком. Раздался хруст. Староста болезненно поморщился. – А так… Ну, сдашь ты половину батарей, остальные заныкаешь. Парень, ведь, все равно в подвал не лез, так что не знает, сколько их там было. Скажешь, раскаиваюсь, мол, только недавно о супермаркете узнал, да бес попутал. Ветряки, мол, сломаны, а теплицы освещать надо. Еще чего-нибудь наплетешь, слезу пустишь… На лапу дашь, конечно, чтоб на запчасти тебя, болезного, не разобрали. Выкрутишься, одним словом.
