— Да это мля… любовь, Мих! У вас с ним с первого взгляда… — по-прежнему не чувствовал опасности Зуб, продолжая кататься от смеха. — Ха-ха…
— Что — ха-ха! — не понравилась ему реакция напарника. — Друг называется! И познаётся в…
— Еде! — хихикнул Сак.
— На… — кинул Мих НЗ зверюге. — И пошла на…
— Ну ты, гемор… и заработал себе на то место… — всё ещё глумился Зуб. — Терь эта скотина точно не отстанет от тебя! Ха-ха…
— Выходит, что и от нас?! — запаниковал Сак.
— Да уж лучше я с ним буду на пару ходить, чем с класукой… — глянул Мих в сторону Тушёнки.
Та по-прежнему изводила Ирку с Танькой, стараясь вскарабкаться на дерево за счёт них, а никак получалось закинуть её на ближайший сук.
— А может нам её самим отправить туда и… повесить? — стал чуть серьёзнее Зуб, но на одно мгновение — снова прыснул.
— Чтоб она донимала нас издалека, ревя белугой на всю округу? — влез Сак.
— Да от лагеря далеко — не услышит никто, — настаивал Зуб на своём.
— Ведь если с ней что — на нас и спишут данное преступление… — напомнил Мих: кто-то же их слил класуке. Знать и её потеря будет на их совести. Потом докажи, что это не они, а тот, кто присоединился к ним.
— У-у-уберите его от меня-А-А… — не переставала стенать Тушёнка.
— Да ща, только втолкуем ему: из-за чего кое-кто психует! — выдал Зуб в продолжение ей. — Тут ведь как: психуй, не психуй, а всё одно получишь… хмм!!!
— Я вам это ещё припомню… Ух…
Класука сумела забраться туда, откуда спустя некоторое время требовала снять.
— Звиняйте, — заявил Сак. — Ружья не захватил!
Зря напомнил, что сын военного медика. И почему не прихватил огнестрел с собой? Чем ему не охота в лесу?
— Тьфу… — плюнул с досады Зуб. — Всё настроение испортил! И ведь умеет, гад так-Ой…
Мих приголубил чудовище, трепля за холку, словно намерено злил. И надо же такому было случиться: зверюга оказалась совершенно безобидным существом, даже скорее ручным.
— Ага, как граната… — напомнил Сак.
— Глохни…
— Это вы мне, мальч-Ик-и… — залепила Тушёнка.
— Блин, эта тут ещё — и достала по самое не балуй! — не унимался Зуб, ворча так, чтобы слышали все присутствующие на делянке.
По подсчётам и статистическим данным Михея, получалось: они отмахали от лагеря порядком. Он считал шаги, но помнил, что петляли, плюс делал сноску на заносы по кругу. В итоге сократил расстояние до трети.
— Мы где-то в версте от лагеря, а поля… гона невидно!
— Не гони! И ежу понятно: мы в ином мире! — задал тон общения Зуб. — Вопрос: как провалились сюда?
— Это всё те уроды из параллели, что затеяли устроить палево… — подала голос Ворона, напомнив про языческий праздник Купала. — Прыгали, как черти вокруг костра с черепом животного, а затем спалили и на могилы подались вандалить…
— Бредни это всё… из области фантастики, как в той передаче «Очевидное-невероятное»… — отказывалась верить Баки.
— А ведь и впрямь — скотомогильник раскопали, черти, — стал что-то припоминать Мих. А под ним какой-то камень с репером забитым на манер костыля. Его очертания тогда смутили, а нынче и подавно. — Стоит выкопать и взглянуть…
— На ту глыбу?! — изумился Зуб.
— А чё?
— Те чё — работы мало! А ищешь новых забот, как хлопот? И этот ещё… Вый-Лох… — досталось от Зубченко вполне миролюбивой зверюге, явно не хватающей людского общения.
— Короче, возвращаемся, — заявил вполне серьёзно Мих.
— А я? Меня забыли-и-и… — завыла Тушёнка.
— Одно слово — класука…
* * *
Дикари возвращались из набега несолоно хлебавши, за малым исключением — какой, а точнее никакой, трофей всё же имелся при них — толстокожий и такой же упитанный не в меру чужак, постоянно пытающийся докричаться до них. Но с ним долго не стали возиться — дали камнем по затылку и потащили к старейшине рода на пепелище, попутно волоча иных избитых и израненных сотоварищей.
Жрец заждался молодняк с опытными воинами, и уже не надеялся на удачный исход при виде первых теней, вынырнувших из завесы тьмы, валящихся с ног от усталости подле углей костища среди огромных камней подобно скалам в ущелье, куда не проникало дневное светило.
Вот и сейчас лучи ни достигли тени. А они мелькали и мелькали — окровавленные силуэты соплеменников.
Позор! Примерно такое чувство испытывал жрец. Он послал их на заклание к чужакам. Как вдруг учуял зловонный запах одного из них.
— Трофей! Вы добыли его! — восхвалил старейшина мысленно духов.
Спорить с ним было некому — великий воин лежал рядом и был повержен чужаками. В его черепе-шлеме зияла дыра, из которой сочилась кровь обладателя доспеха курам на смех.
— Жертва добыта, старый… — буркнул недовольно один из дикарей — тот, что являлся вторым воином после обладателя звериного черепа.
— Глохни, Уйё! Айё не зря сложил свою голову! Мы преподнесём его в щедрый дар духам рода, и они возблагодарят нас! Мы изгоним чужаков со своей земли! Это станет началом возрождения нашего рода-племени!..
— Это кто там меня погрёб, а-а-а… — прорычал Айё. — И трофей — мой! Добыча…
Дикари делили Беккера. И пока на словах больше смахивающих на несвязанные рыки из-за чего тому казалось: вот-вот разорвут, добивая дубинами. Не подал виду: очнулся и всё слышит, а понять не может.
— Мы убьём его не раньше, чем узнаем всё про заклятого врага! — выдал Уйё.
— Ой-ё-о… — вскрикнул Ойё. Он как жрец и старейшина рода не мог допустить святотатства.
Ему взамен отдали на откуп подыхающего молодого охотника. Беккер не сдержался от выражения чувств и эмоций, рвущихся из него наружу — заорал…
Крик прервал простой взмах дубины, пришедшийся ему точно в грудь. И ругань в исполнении не то неандертальцев, не то кроманьонцев, а то и вовсе питекантропов с последующими угрожающими действиями при потрясании дубин над головой пленника.
Ойё исполнил долг перед духами, принеся в жертву ещё живого соплеменника. Молодой охотник, совсем ребёнок, вскрикнул. Это был крик души, покинувший его бренное тело, а зловония палёной человеческой плоти вывели Беккера из состояния равновесия, заставив погрузиться во тьму пещеры и подсознания. Он лишился сознания.
— Слабак… — довольно ухмыльнулся Ойё. — Духи приняли жертву! Чужаки не устоят перед силой наших дубин и храбростью воинов! Чужаки пали духом! Один из них уже перед нами, опустившись на колени! Айя-А-А…
Жрец таким незатейливым образом восхвалил великого воина. И его посыл поддержали иные соплеменники такими же точно улюлюкающими выкриками.
Глава 3
ИДОЛ
Сука — не всегда собака женского рода, чаще порода двуногих! истина где-то посередине
— И чё терь делать с ней? — поинтересовался Зуб, глядя не на Тушёнку, а на Михея.
— Не знаю, но чё-то надо — точно, — отреагировал он, почесав затылок.
— Я верняк предлагал, а ты… всё испортил…
Сак не вмешивался, его больше интересовали девицы, точнее одна из них особа — и не Баклицкая. Он занимался Ириной.
— Вы хоть им скажите, девчонки-и-и… — голосила класука.
— Громко не ори, да… — выдал Зуб на-гора. — А то вернуться те, кто пришёл за этим чудо-юдо! Когда сама — оно!
— Но-но-но… — переменилась Тушёнка — и в лице. Даже ещё сумела погрозить кулаком.
— Кончилось твоё время, класука! — и не думал Зуб уступать ей. — Терь наш черёд!
— Ну, мальчики! Будьте мужиками!
— А мы чё делаем… — возмутился Мих.
Он проверил лезвие топора большим пальцем и нашёл пригодным для работы по дереву — подошёл к стволу и размахнулся, собираясь рубить дерево под Тушёнкой.
— Ой! Нет! Не надо!.. — снова заголосила та на всю округу.
— Чтоб тя… — продолжал наглеть всё больше Зуб, теряя всякое терпение, а с ним и уважение к той, к кому никто и раньше не проявлял, но помалкивал от греха подальше. Однако после того, что случилось сегодня ночью в предрассветный час, и потом это странно-огромное светило на небосклоне подобное на Луну и было приближено к Земле столь близко, что больше никто не сомневался: они в ином мире. Вопрос только в том и заключался, какой именно временной эпохе? Не каменный же век — дикари бегали с дубинками, хотя и кидались булыжниками. Всё же не приспособили ещё их в качестве молотов или топоров. А соответственно хуже того — ещё дальше отстают в развитии не только от кроманьонцев, но и неандертальцев. Местные аборигены могли оказаться питекантропами. — Тогда кто же мы, Мих?
