Сын Вождя ничего на это не ответил, потому что не знал русского языка и совсем не понял, что ему говорил человек со значками на плечах.
— Ты главное никого не убивай, хотя бы до прибытия к месту несения службы, — попросил Фаргнорта грустный человек, — Хотя меня можешь убить, если хочешь. Знаешь, я ведь давно подумываю о суициде, только храбрости не хватает. Но, с другой стороны, может быть, истинное мужество состоит как раз в том, чтобы принять жизнь такой, как она есть, и жить дальше? Не уверен.
Потом поезд поехал и ехал пятнадцать ночей. Раз в день Сыну Вождя давали излюбленное кушанье русских — испорченное мясо в железной посуде. Еще грустный человек иногда угощал его сигаретой.
Грустный человек все читал какие-то тайные знаки на засаленной бумаге, а остальные молодые люди в вагоне, русские и не очень, развлекались и коротали время в пути, как могли. Например, на второй день пути они обпились огненной воды, на пятый день раздобыли во время остановки поезда себе жен и прямо в вагоне вступили с ними в брак, на седьмой день разбили голову какому-то парню об отхожее место вагона. Но грустный человек совсем не обращал на все это внимание, он был совсем плохим вождем вагона.
Фаргнорт не участвовал во всех этих развлечениях обитателей поезда, потому что совсем не понимал ни местных языков, ни местных традиций. Он только обратил внимание, что говорят в вагоне не только на русском, но и на многих других неизвестных языках. Видимо, в мире живет совсем много разных народов. Это пугало.
Но сами размеры мира вызывали у Сына Вождя еще больший ужас. Они ехали пятнадцать дней, а мир все не кончался. Шаманки учили, что мир — круглый и гнутый, и если пойти в одну сторону и двигаться очень долго, то выйдешь с другой стороны мира. Но поезд ехал уже пятнадцать дней, и так и не обогнул мир, не вернулся в родную Степь Фаргнорта.
Всю дорогу Сын Вождя грустил и смотрел в окно на леса, горы, чужие степи, реки и странные причудливые селения и постройки русских. Больше всего он вспоминал родную Степь и родичей, отца и мать, свежий степной ветер и любимого коня.
Интересно, где сейчас его конь, отобранный Горными жителями? Печалиться ли он о хозяине под чужим всадником?
Еще Фаргнорт думал о женщинах. У него было три шанса взять себе жену, и все три он упустил. Он не смог похитить женщину у Горных кланов, отказался жениться на дочке бородатого хозяина, и даже не взял колдунью в короткой юбке. Будет ли у него еще шанс найти себе жену? Фаргнорта утешало то, что по степным обычаям пытаться похитить женщину можно до тех пор, пока ты жив. Вот когда умрешь — тогда не сможешь воровать женщин, впрочем, мертвецу ведь жена и ни к чему.
Иногда Сын Вождя видел из окна поезда русских женщин, но после инцидента с колдуньей он их боялся. Тем более, что у многих из них были распущены волосы, видимо у русских половина всех женщин — шаманки. Сын Вождя решил, что именно по этой причине русские — такие сильные колдуны и смогли построить так много удивительных штуковин и подчинить себе столько разных народов.
Однажды, когда поезд остановился, Сын Вождя вдруг увидел солярного барса. Барс подошел прямо к поезду, он был живым и настоящим, только меньше обычного раз в десять. Охотничий азарт охватил Сына Вождя, он заметался и стал искать оружие, хотя никаких ружей или автоматов в поезде не было.
— Ты чего? — спросил грустный вождь вагона, — Это же просто Felis Sivestris Catus. Проще говоря, котейка.
Сын Вождя так и не нашел ни ружья, ни ножа, поезд поехал, и добыча осталась неубитой. Очередное бесчестье.
Сын Вождя IX
Когда поезд наконец приехал на место назначения, Сына Вождя прежде всего избили. Потом его дали помыться и чуть-чуть поесть и поспать, а потом снова избили. Дальше от него стали что-то требовать, но он совсем не понимал, что хотят эти русские. В результате его каждый день били, сначала только ногами, потом ногами и руками, а потом стульями, ремнями и другими подручными средствами.
Однажды, избив его особенно сильно, Сына Вождя притащили к очередному колдуну в белых одеждах. Этих белых колдунов Фаргнорт боялся и ненавидел больше всех. Он уже успел заметить, что у русских люди в белых одеждах занимают совершенно особое положение в обществе. Например, они носят свои белые ритуальные длинные одеяния только в особых помещениях, где сильно пахнет странными благовониями, и лежат железные волшебные инструменты, предназначенные для мучения людей. Тот факт, что маги никогда не ходят на свежем воздухе в своих белых одеждах, ясно говорил о том, что они творят особое, жуткое и тайное колдовство, скрытое от глаз непосвященных.
Но Сын Вождя больше не давал белым колдунам себя мучить. Ему хватило их темных ритуалов еще в той каменной юрте, куда его привез Защемилов. Поэтому даже сильно избитый Фаргнорт просто уполз от колдуна, оставляя за собой на земле кровавый след.
— Ну и иди нахуй, животное блять, — заорал ему вслед рассерженный колдун, — Лечение — дело добровольное, придурок. Не очень-то и хотелось.
Четырнадцать дней Сына Вождя били, не давали толком есть и спать, и заставляли делать совсем странные и непонятные вещи. А потом его увезли, но на этот раз его путешествие заняло всего лишь полдня.
Здесь на новом месте его первым делом опять избили и отобрали у него пищу, которую каждый день выдавали всем, кто в «советская армия». Здесь все было немного по-другому, но били Сына Вождя примерно так же.
Он честно пытался быть хорошим и понять, что от него хотят, но тяжело изучать чужой язык и традиции, когда ты избит, голоден и не выспался.
Фаргнорт был в отчаянии, он даже занялся запретной и темной магией. Он стал воровать иголки и выкладывать из них охранные волшебные знаки. Вообще, эта магия запрещена для мужчин, как и любое колдовство тайных знаков. Но Сын Вождя совсем сломался, так что он надеялся, что знаки помогут ему, это было последнее средство. Он знал эти знаки, потому что его старшая сестра постоянно выкладывала тайные символы из иголок в юрте, поэтому Фаргнорт помнил основные охранные фигуры.
Но волшебство не сработало, его знаки разрушали и Фаргнорта опять били, на этот раз за украденные иголки. В конце концов Сыну Вождя помогли не охранные знаки, а сержант Казарян. Однажды сержант сказал:
— Ну все, хватит. Бобер в принципе необучаем. Так что с этого дня его не пиздить, хрючево у него не отбирать. А то он скоро сдвухсотится или скрипачом станет. И будут проблемы.
— А че нам его, в жопу целовать? — поинтересовался ефрейтор Ханбекшахов. Глаза у него были красными, ефрейтор каждый день курил коричневую субстанцию, похожую на говно, — Из-за него ротный нас всех ебет.
— По дурке бы его списать, — вздохнул Казарян, — Вон он какие картинки из подшивных принадлежностей выкладывает. Любой психиатр залюбуется.
— Меня тоже надо по дурке списать, — живо откликнулся ефрейтор, — Наркомания это же психическая болезнь. Только так просто не коммисуешься, надо начмеду ящик водки ставить. Вот у тебя есть лишний ящик водки, ара?
— У меня даже нелишнего нет.
— Слушай, а может он стреляет хорошо? Я слыхал, что эти дикие народности белке в глаз попадают.
— Хуй его знает. У нас же во всем батальоне ни одного автомата нет, тут стрелять только из лопаты можно. А еще лопатой можно копать. Копать даже Кутак умеет. Так что надо дать ему лопату — пусть копает.
— Ага, охуенно. Только ротного это нихуя не устроит. А с остальными залетами этого чмыря че делать? Он же даже в очке шуршать отказывается, нос воротит, сука. Что, и тогда его не пиздить? Ты совсем ебанулся, ара?
— Хм... Тогда пожалуй можно пиздить, — сказал после некоторого размышления Казарян, — Но только если он сознательно отказывается. А вот если не понимает, что от него хотят — не пиздить. Все, я так сказал. Или ты против, Хан? М?
— Полегче, ара, — ответил Ханбекшахов, закидывая на десну насвай, — Я не против. Ты же знаешь, я твоего Кутака вообще ни разу не пиздил.
