— Да подожди ты… дослушай. Ты офицер, ты поведёшь отступающие группы, а я здесь останусь. Мне сейчас не до еды. Хочу генералом стать, — говорил откровенно Сашка. — Кабанов двадцать со мной останется, этого хватит. Мы затянем песню и будем голосить, пока все наши на безопасное расстояние не отойдут. Китайские ничего не поймут, решат, что мы готовимся к обороне. Понятно?
— Дай посмотрю твою лапу, — хрюкнул майор.
— Зачем? — удивился Сашка.
— Пальцы хочу пересчитать. Если у тебя четыре пальца, ты кабан, ну а коли пять… то ты настоящий человек.
Лейтенант широко улыбнулся. Его клыки поднялись. Он растопырил толстые пальцы, похожие на петушиные колбаски из супермаркета «Пятачок».
— А если шесть, что тогда? — негромко рассмеялся Сашка.
Чуки увидел четыре пальца и удивился ещё больше.
— Какой же ты умный. Всё… обещаю!.. больше не буду звать тебя салагой! Буду ходайствовать, чтобы тебе сразу до барона повысили! — расплылся в улыбке майор.
***
Неприязнь между вчерашними врагами исчезла без следа. Сибиряки помогали красноярским: бинтовали раны, делились патронами, подбадривали, как родных. Красноярские, в свою очередь, беспрекословно слушали приказы сибирских офицеров, сражаясь ничем не хуже солдат батальона майора Чуки. Теперь враг был общий: злой и варварский. Теперь они одно целое — один народ.
Мы кабаны… мы кабаны.
В руках автоматы, на рыле клыки.
Мы кабаны… мы кабаны.
Мы соль и перец сибирской земли…
Песнь кабанов разрывала ночной воздух. Вепри голосили, время от времени, обсасывая сухари. Жрать хотелось, больше чем спать, а песня вдохновляла быть смелым. Сашка бил в барабан и орал громче всех. Пели уже больше часа. Но вдруг снова полетели мины. Началась новая атака, которую уже не сдержать.
— Готовь стимуляторы, парни, — приказал лейтенант.
Каждый из вепрей извлёк из подсумка тоненький шприц, заряженный дозой стимулятора. Резкий укол в бедро и кровь в жилах закипела, наполняя кабанов бодрящей силой.
Сашка выглянул из окопа. В свете разрыва мин заметил приближающегося врага. Сотни китайских, на четвереньках подбирались к позициям сибиряков — остерегаясь «дружеского» огня. Всего десяток минут, и они будут здесь. Значит, пора.
— За мной бойцы! — скомандовал взводный и первым выпрыгнул из окопа.
Группа прикрытия проползла метров пятьдесят, затем кабаны встали в полный рост и понеслись прочь. Бежали дружно. Никто не пел, не жевал на ходу. И когда, казалось, что парни ушли из-под обстрела, одна из мин ударила совсем рядом с Сашкой.
Голова взводного закружилась, и почему-то представился склад с консервами, где лейтенант познакомился с майором Чуки. Майор мрачно смотрел в пустой стакан, губы комбата шептали прощальные слова. Сашка успел подумать, что пробил его последний час, — и разум провалился во мрак.
Выглядел Сашка паршиво, но рядовые кабаны не бросили своего лейтенанта. Загрузив раненого командира на плащ-палатку, солдаты вынесли Сашку из боя. Взводному раздробило ногу. Белые кости торчали выше колена, разорвав окровавленные мышцы. Но Сашка был всё ещё жив.
***
Тыловой госпиталь напоминал адский котёл. Пахло кровью, порохом и опорожнением антропоморфных бойцов.
В госпитальной прачечной служили нутрии, отстирывая красные бинты, простыни и гимнастёрки раненых солдат. Фельдшеры и младший медицинский персонал, состоял исключительно из енотов — существ невысоких, не обладающих силой и выносливостью. Уже не молодой енот в белом халате сделал Сашке укол. Но лейтенант не уснул, оставаясь в замутнённом сознании.
В огромной палатке насчитывалось до тридцати койко-мест. Почти все кушетки заняты. Некоторые кровати на колёсиках фельдшеры катили в операционную, редкие вывозили в правые ворота, к уже остывшим хряками.
И вот пришла очередь лейтенанта.
Позвякивая, задребезжал электрический движок, помогающий енотам перемещать огромных кабанов. Вепри даже на тележке с моторчиком не подъёмная ноша для антропоморфного медбрата. Двое низкорослых парней в халатах катили кушетку к докторам в операционную.
Сашка не чувствовал себя героем — он просто сражался за Родину, как бы громко это не звучало. А военврачи, которыми работали только люди, вообще не знали, что храбрый офицер заслужил медаль и пожизненный доппаёк. Доктора тоже просто делали своё дело: кого можно поставить на лапы, чтобы потом отправить на фронт — оперировали, тех, кто не годен к строевой службе — усыпляли безжалостно.
Три доктора: капитан Светлана Хрипатая, майор Мумунов и старший лейтенант Сидоров — вот уже шесть часов не отходили от хирургического стола. Словно мясники они рубили конечности, вспарывали животы и зашивали раны. Через руки хирургов прошли до двух сотен вепрей, но лишь семерым вынесен вердикт «годен». Остальных грузили в холодный рефрижератор. Далее произойдёт отбор. Часть тел заберут на сыворотку, других в крематорий; а пепел сожжённых солдат развеют на кладбище в соответствии с воинским ритуалом сибирской армии. Будет громко играть музыка, будут громыхать слова любимой песни «Кабаны, кабаны…», и появится свежая запись в книге, погибших за свободу Сибири.
Хирурги говорили редко, больше работали. Короткое обследование и делалось заключение. Капитан Хрипатая осматривала кабана выше пояса, старший лейтенант медицинской службы Сидоров ощупывал ноги, а майор Мумунов вертел голову и всегда задавал стандартный вопрос:
— Куда этого?
— Негоден, — ответил Сидоров.
Капитан Хрипатая мешкала, замечая нечто особенно в громадном хряке
— Ну же… Светлана Андреевна… нет времени, — торопил майор.
Его звали Герасим Мумунов. Именно майор Мумунов ставил печать на больничном листе. Он подобно божественному царю отправлял одних кормить окопных вшей, других в рефрижератор или крематорий.
— Годен, — неожиданно для коллег сказала Светлана Хрипатая.
— Вы шутите, Светочка? — разглядывая торчащие кости выше колена, удивился старший лейтенант.
— Он на всю жизнь калека, — не соглашался с вердиктом доктора Хрипатой майор. — Увозите каталку…
— Стойте! — вскрикнула Светлана. — Я настаиваю, майор. Его можно спасти. Под мою ответственность.
Хрипатая осмотрела рану в районе печени, но неглубокую. Кто-то из верных солдат, который вынес командира из-под миномётного обстрела, замазал дырку клеем — и потому гибридный лейтенант выжил. Ну а ноги? А что ноги?.. ноги это кость, а кость, как известно, много хлеба не просит. Вылечим. Но не только желание вернуть бойца в окопы, вызвало жалость у Светланы Андреевны. Капитан Хрипатая смотрела в глаза могучего кабана и видела в них нечто большее, чем заурядную свинью — она увидела в нём — человека! У всех секачей цвет роговицы был серо-бурый, иногда грязно-жёлтый, а у этого парня глаза, словно море на картинке с заморского пляжа. Взглянув в лазурно-глобую роговицу можно утонуть в глубине поразительной красоты и пожалеть громадное тело с жёсткой, колючей кожей, как коврик у дверей её пригородного дома под Якутском.
А Сашка всё слышал. Если бы молодой кабан хоть на мгновение расслабился, то непременно умер. Но лейтенант боролся с погружением в темноту, потому что ждал встречи с людьми. Ещё парасёнком он много читал и задавался вопросом: ну почему же люди такие умные?
— Почему? — коротко удивился майор Мумунов. — Надо отправить свинью на сыворотку. Не спорь Светлана, дай согласие.
— Я сказала: нет! — настаивала капитан Хрипатая. — Будем лечить. Под мою ответственность…
Майор пожал плечами и согласился, а затем прикрикнул на енотов с жалостливым взглядом, ждущих команды человека:
— Чего сидим, бездельники! Везите бойца в левые ворота. Ему сегодня дважды повезло. Лейтенанта Сашку в первую хирургию. И готовьте его к операции…
— Через двадцать минут готовьте. Занесите в список, я буду сама оперировать, — добавила Светлана Хрипатая, чувствуя, как толстые пальцы голубоглазого вепря коснулись её руки.
