Оператор настраивал треногу перед кроватью Эшби. Они находились в отдельной палате частной клиники. Через час должна была явиться команда хирургов, чтобы забрать его. В пустом желудке урчало. Перед общей анестезией и операцией по установлению штифта на сломанной кости Эшби не разрешили позавтракать.
Репортер придвинула к нему стул и откинула назад свои светлые волосы. Почти такие же светлые как у Аны.
— Доктор Барбер, — сказала она, с энтузиазмом пожимая ему руку. — Большое спасибо за то, что вы согласились дать интервью.
— Не за что. Оно выйдет в прямом эфире?
— Нет, — извиняющимся тоном произнесла она. — Но мой босс сообщил, что оно будет отредактировано и выпущено через полчаса.
Эшби кивнул. Несмотря на приправленное таблетками самочувствие, он хотел покончить с этим.
— Скажите, когда будете готовы.
— Но, э-м… — девушка вытянула руку, возможно для того, чтобы убрать его волосы. Вместо этого, она закрепила крошечный беспроводной микрофон на его больничный халат. Вероятно, он выглядел ужасно, но ему было все равно.
— Полагаю, он запишет этот исторический момент — пробормотала она. Красный индикатор в верхней части камеры принялся мигать.
— Начали, — сказал оператор.
— Сейчас я нахожусь в больнице Сент-Джонс-Вуд у кровати доктора Барбера — начала репортер. — Доктор Барбер, последние сорок восемь часов были напряженными для правительства и Коллегии касаемо вашего теста на Чистоту. КПП Общин переполнены демонстрантами, смотрители окружили Просвещение, а бывшая пациентка проникла в центр психической реабилитации. Эти события взаимосвязаны? Можете ли вы нам рассказать, что происходит?
Эшби прочистил горло.
— За последние одиннадцать лет, — сказал он, — с момента внедрения первых геном-тестов на Чистоту несколько малочисленных групп людей решительно пытались подорвать обоснованность исследования ДНК.
— Значит, вы поддерживаете главу Коллегии и заявление правительства, что запись, увидевшая свет три дня назад, не более, чем розыгрыш?
— Нет, — Эшби посмотрел на Джека, стоящего в дверях. Лицо Джека стало серьезным. Это интервью подводило черту в карьере Эшби, черту во всем, за что он боролся. Но все, что его сейчас волновало — это натиск Эвелин и защита дочери. — Девятнадцать лет назад я был нанят Эвелин Найт для исследования генетических мутаций, связанных с шизофренией и депрессией. Мне предоставили ДНК — образцы группы диагностированных шизофреников, из которых мы выделили двенадцать наборов моделей мутировавших генов, вызывающих болезнь.
Однако поздние более широкие тесты, находящиеся здесь, — он поднял толстую папку с распечаткой, которую для него собрал Домбрант, — показывают, что все они пока способны идентифицировать только семьдесят восемь процентов из уже диагностированных шизофреников и дали положительный результат у восемнадцати процентов здорового населения. Проще говоря, это означает, что тест может правильно определить семь из десяти шизофреников, и ответственен за ошибочное присвоение одному из каждых пяти человек присутствия мутации.
— Значит, первоначальный ДНК-тест был неточным? — спросила репортер.
— Он был сделан в спешке. Результаты не являлись окончательными. Он послужил большим ориентиром на лучшее.
Репортер провела рукой по юбке, пытаясь собраться. Она посмотрела на оператора, сглотнула, затем произнесла:
— Я правильно понимаю, что после первоначальных заключений вы не участвовали в последующих испытаниях, которые выявили шесть самых профилированных проблем психического здоровья?
— Да, это так. Я выразил Эвелин Найт свое беспокойство тем, как представили исследования общественности.
— Но вы получили Нобелевскую премию по медицине.
— Да, — признался Эшби. — И до сих пор я защищал свое сомнительное исследование и тех, кто меня заменил.
Наступило неловкое молчание.
— Извините, — сказала репортер, краснея. — Но я не уверена, что до конца все поняла. Пожалуйста, не могли бы вы уточнить свою позицию по поводу теста на Чистоту, доктор Барбер?
— Шестнадцать лет назад мои собственные исследования зашли в тупик, и я был слишком разочарован, чтобы двигаться дальше. Я считаю, что последующие исследования, проведенные под большим давлением, также основывались на малой области тестирования, чтобы добиться каких — то результатов. Я считаю, что Консультационная Комиссия и Новастра Фармасьютикс решили использовать тест, чтобы добиться предупреждения ухудшения здоровья у подавляющего числа населения.
Молодая женщина мгновение смотрела на него, не отрываясь, словно он потерял рассудок. Ну, она была права. С тех пор как он узнал правду о том, что Эвелин сделала с его женой, как далеко она готова зайти, чтобы получить желаемое, в нем поселилась боль, которую он причинил своей супруге. Все эти годы он убеждал себя, что сделал все, что мог, чтобы защитить Изабеллу от самой себя, когда на самом деле ее надо было защищать от него.
— Почему сейчас? — в недоумении спросила репортер. — Почему именно сейчас вы признаетесь во всем этом?
— Потому что я всегда думал, что лучший способ спасти людей от того, что они могут с собой сделать, лежит в предупредительных мерах и бдительности. Сейчас я понимаю, что люди нуждаются не столько в защите от самих себя, сколько в защите от тех, кто стоит у власти.
Женщина моргнула, пораженная и шокированная.
— Это Мелисса Уайт, — сказала она, — Восьмой канал, репортаж из больницы Сент-Джонс-Вуд.
* * *
Обнаженная Ана приводила себя в порядок перед раковиной в ванной, используя кусок мыла, которое ей дала Лайла. Раковина была наполнена ледяной болотной водой, что заставило ее вспомнить о горах с заснеженными вершинами, Тенджери и мальчике.
Она собрала на затылке волосы, которые достаточно отрасли, чтобы их можно было стянуть эластичной резинкой. Как только Ана закончила мыться, она вытерлась досуха, затем спустила мыльную воду и снова наполнила раковину из кастрюли. Девушка плеснула себе на лицо, не касаясь подведенных глаз, почти таких же черных как у арашанов.
Когда она надела футболку, в дверь постучали.
— Ана? — девушка отперла замок, и Коул открыл дверь. — Итак? — произнес он.
Ана кивнула. Она еще не готова была говорить с ним о том, что произошло, пока они спали. Ей казалось это до странного бесценным и личным. Вывернуло ее наизнанку, будто все это время она следовала не туда — во сне все казалось более реальным и важным, чем наяву. Еще она чувствовала себя немного растерянно и глупо, словно приняла участие в каком-то невероятно гениальном и продуманном трюке.
Но шаман выглядел запутавшимся, а не манипулирующим. Потерянным, едва сдерживающимся.
Коул разглядывал ее. «Он видит больше, чем ты думаешь«, — пробормотал голос внутри. С ним тоже случилось что-то странное. Выдержав паузу, он постучал по двери костяшками пальцев.
— Хорошо, буду внизу.
— Подожди, — сказала она. — Я пойду с тобой. — Ана натянула джинсы Лайлы, застегнула ремень и взяла с собой мыло с футболкой, в которой спала.
Снаружи за смотровой башней Клеменс с Лайлой кипятили воду на слабом огне. Рядом с Клеменс лежали хлопковая прихватка с дюжиной мешочков. Министр извлекла из них маленькие жестяные коробочки, взяла из каждой по щепотке трав и бросила их в котелок.
— Ана! — произнесла Лайла, вскакивая. — Идем, садись с нами. Клеменс варит для тебя специальный отвар.
«Интересно, — гадала Ана, — знает ли Клеменс, на что похожа встреча с этим шаманом? Знает, — решила девушка. — Вот почему она двигается так, словно проходит сквозь время, почему обращается с каждым мгновением, будто оно проходит через ее вены«.
Усевшись и скрестив ноги, Ана посмотрела на всполохи огня — голубые и белые с желтым. Коул опустился вниз рядом с ней. Лайла завозилась с его раной. Он снял футболку и дал ей сменить повязку.
— Вы запрещаете электронику в Просвещении, — сказала Ана, тыкая в огонь палкой, — потому что она воздействует на энергию человека?
