Она отключила экран, потерла глаза. Терминатор сильно сместился, теперь большая часть планетарного диска была ночной, черной, покрытой густой сетью золотистых точек. С тумбочки у кровати на нее укоризненно смотрел черный Абадда — он отбрасывал длинную тень от лампы.
Она встала. Прошла через опустевший наконец кабинет, через круглый зал с куполом, где мирно трудились маленькие уборщики, пересекла галерею, решительно постучала в дверь Малака и, не дождавшись ответа, приложила кольцо.
Малак сидел на своей спальной койке, черные волосы вороньими перьями торчали во все стороны — то ли не спал, то ли мгновенно проснулся. Она совсем потеряла счет времени, забыла, что уже глухая ночь.
— Прости, что разбудила.
Ни слова в ответ, а в черных глазах ни тени сонности. Взгляд внимательный, сосредоточенный.
«Неужели ты такой же, как и твой юный родич, принесший себя в жертву на Форпосте. Утащивший с собой восьмерых. Неужели ты способен выносить дикие перегрузки, сражаться не хуже подготовленного легионера, влезать в наши компьютеры. Неужели ты тоже можешь бестрепетно убить меня, вскрыть голову, извлечь чип. Неужели ты враг и мы тебе враги».
Электра вспомнила, как этот юноша за пару минут взломал флаер на стоянке. Решительно выпрямилась.
— Малак, ты теперь так и будешь молчать? А если война надолго? Годы тишины?
Мальчик только плотнее сжал губы. Нижнюю даже закусил.
— Я поняла, что ты перестал со мной разговаривать, потому что между нашими государствами теперь война. Тебе страшно, может быть? Мне вот точно страшно. — Электра не дождалась ответа и непроизвольно тоже прикусила губу. Подумала и села на край его кровати, устало сложила локти на коленях. — Я не знаю, что бы сделали с заложником в такой ситуации у вас. Но пока я управляю этим флотом, тебя здесь не унизят, не измучают и не покалечат. Даже если ты решишь никогда больше слова мне не сказать.
Электра кивнула сама себе. Малак продолжал молча смотреть на нее.
— Я внесла в римские сети данные о том, что ты — мой несовершеннолетний воспитанник. По закону тебе никто ничего не сможет сделать, пока я не разрешу. Прости, что не спросила твоего мнения.
Она сделала паузу, давая ему возможность как-то отреагировать.
— И я стану римлянином? — Малак соблаговолил наконец открыть рот. — Получу чип?
— Если согласишься принять мое родовое имя и всю полноту ответственности перед римским обществом. У нас распространена система патронажа, римлянин может взять на себя ответственность за человека без гражданства, дать ему образование. В это время воспитанник находится под его защитой и сам за себя начинает отвечать, достигнув совершеннолетия. А чип и имя можно получить сразу, это считается усыновлением.
— У нас бы заложника… смотря с кем война. Смотря насколько ценный заложник. Торговались бы или убили. А откуда у вас воспитанники неграждане? Рим же ни с кем не общается, даже не торгует.
— Пролы. Это ммм…
— Низшая каста? А у них нет чипов?
— У них нет ни чипов, ни полноты гражданских прав, ни нормальной системы образования. Но самые целеустремленные могут войти в число патрициев. После получения чипа и гражданства разница совершенно стирается — человек становится римлянином и все.
Малак подобрал ноги и сел на своем лежбище поудобнее. Перестал быть похожим на злого вороненка — спина у него расслабилась, плечи чуть опустились. Бедный мальчик, как же ему было, наверное, не по себе — одному, на огромном вражеском корабле. Почему она не подумала об этом раньше, не догадалась успокоить.
— Почему тебе так важно, чтобы мне ничего не сделали?
— Ты спас меня тогда на Земле, во всяком случае — защитил. Ты — подросток под опекой адмирала, а я приняла на себя его долги. Ты вызываешь у меня большую человеческую симпатию. Твой Абадда меня сегодня уберег от плохого решения. А еще — я не хочу озвереть в начинающейся войне. И не хочу дать озвереть людям вокруг себя.
Малак долго смотрел на нее, потом не очень царственно шмыгнул носом. Слез с койки, порылся в кипе бумаги, протянул ей большой лист, разрисованный в три цвета акварелью, быстрые легкие мазки, чуть расплывающиеся — наверное, по мокрой бумаге. Хитрый рыжий кот подглядывает за птицей, поющей в розовом кусте. Рисунок был почти небрежный, но видно было, насколько коту лень вставать, и как трепещет птичье горлышко, и цветы — тяжелые, чуть уставшие, от них исходил жар июньского солнца и почти ощутимый аромат розового масла.
— Вот. Я тебе нарисовал в подарок еще до войны. Жалел, что не отдал. Тебе придется принимать много плохих решений, уж я-то знаю.
— Тогда хорошо, что Абадда со мной. Мне в прошлый раз показалось, что ты очень точно рисуешь, но теперь вижу, что и чутко. Я редко что-то чувствую, глядя на картинки, а тут как будто розы пахнут. И даже кот!
— Пахнет?
Она засмеялась
— Пылью и шерстью от лап. У меня в детстве был кот, тоже охотник. Только серый, дымчатый.
— Как его звали?
— Я просто звала его Кот, он и приходил. А так какое-то обычное кошачье имя было. Паштет. В честь богини Пашт.
— Хорошо, когда в тяжелое время что-то напоминает о доме. И чип бы мне тоже хотелось получить!
— Завтра сходим в медблок и поставим. Я должна буду рассказать тебе о правах и обязанностях и привлечь свидетеля-римлянина, попрошу Антония. Сама процедура быстрая и нестрашная.
Малак пожал плечами и фыркнул, показывая, что ему не с руки бояться какого-то там врача.
— Оставить тебя спать? Или хочешь что-то еще обсудить?
— У меня полная подготовка военного пилота, даже адмирал Аурелий хвалил мои навыки, а Махди по многим причинам не заключали мирных договоров с принцами халифата. Пустишь меня на боевой шаттл, когда война придет сюда?
— Боевой шаттл? Ну ты размечтался! Учиться тебя пущу!
— Нуууу как это учиться, — заныл принц крови. — Война же! Разве римские граждане учатся? Я уже выучился, хватит. К тому же мы на военном корабле, откуда тут школы!
— Ничего, поучишься дистанционно. Римские граждане учатся всю жизнь, — назидательно заметила Электра. — Думаешь, адмирал Аурелий родился с умением управлять флотом?
— Я не хочу управлять флотом! Я хочу летать.
— Налетаешься еще! Все! Я — спать! Может быть, принцы Махди железные, а я сейчас просто отключусь.
Вслед донеслись недовольные возражения, но Электра успела сбежать и закрыть за собой дверь. Боевой шаттл ему! Юнона и Юпитер.
Однако к себе она не пошла. Надо было сказать Люцию, какое решение она приняла. Попрощаться.
Несмотря на позднюю ночь, в широком холле у медблока толклись люди. Что-то типа самоорганизованной вахты и стихийного мемориала. Цветы — откуда они все берут здесь цветы, неужели на корабле есть теплицы. Зажженные свечи. На импровизированном стенде — распечатанные фотографии, рядом — развернутые голографические проекции, сотни изображений, пожертвованных авторами или добытых в сети. На нее отовсюду смотрел Люций, строгий, смеющийся, злой, скучающий, счастливый, в мундире, в летном комбинезоне, в футболке, на мостике, на пляже, с велосипедом, на балу. Она присмотрелась — совсем молоденький, еще в мундире летной академии, но уже с нашивками легат-минора. Значит, это Золотой Марсель, выпускной бал. Тот самый бал, с которого она бежала, теряя туфельки, после того как Люций после первого же вальса пал на колено посреди зала и сделал ей предложение. Какие они тогда были молодые. Какие счастливые. Как жаль, что не понимали этого. Негромкие разговоры при ее появлении стихли, люди расступились, ей дали пройти. Информация с датчиков криокапсулы была выведена прямо на дверь палаты. Видимо, Анаклету надоело отвечать на один и тот же вопрос. Время от времени картинка мигала, обновляясь, все глаза с надеждой оборачивались к табло и потухали — данные не менялись.
В палате было темно, только светились зеленым огоньки приборов. За панорамным окном виднелись темные неподвижные громады кораблей — флот двигался по орбите как единое целое, помаргивали звездочки шаттлов, там-сям дугами искрила вакуумная сварка — всегда есть что починить.
