Идя по деревянному полу между двумя рядами истекающих потом, затаивших дыхание садовников, молочниц, лакеев, факельщиков, к карете, остановившейся на мощёном дворе, она размышляла, знает ли об этом отец. Возможно. Вряд ли что-то могло ускользнуть от его внимания.
Она остановилась на ступенях. Фыркали кони, в замкнутом пространстве двора перестук их копыт оглушал. Кто-то крикнул, старый Ральф поспешил вперёд, два припудренных ливрейных лакея спрыгнули с запяток, открыли дверь и развернули ступеньки.
Какое-то мгновение проём был пуст.
Затем за дверцу ухватилась рука, показалась тёмная шляпа, плечи, башмак, чёрные бриджи.
Джон Арлекс, Смотритель Инкарцерона, выпрямился и небрежно отряхнул дорожную пыль перчатками.
Высокий, статный мужчина с аккуратно подстриженной бородкой, в камзоле и жилете из великолепной парчи. Клодия не видела его полгода, но он ничуть не изменился. Любой другой человек в его звании постарался бы стереть следы возраста с лица, но он, казалось, вообще не пользовался косметической палочкой. Взглянув на дочь, он благосклонно улыбнулся. В тёмных волосах, стянутых чёрной лентой, серебрилась элегантная седина.
– Клодия. Прекрасно выглядишь, дорогая.
Шагнув вперёд, она присела в глубоком реверансе, но рука отца подняла её, и Клодия ощутила на щеке ледяной поцелуй. Прикосновение его пальцев – всегда холодных и чуточку влажных – было неприятным, и, словно сознавая это, он обычно носил перчатки, даже в тёплую погоду. Интересно, находит ли он, что дочь изменилась?
– Вы тоже, отец, – пробормотала она.
Секунду он смотрел на неё – взгляд серых глаз как всегда твёрд и ясен – затем обернулся.
– Позволь представить тебе нашего гостя. Королевский канцлер, лорд Эвиан.
Карета покачнулась, и на свет божий протиснулся невероятно толстый человек, распространяя крепкий, почти осязаемый аромат духов. Клодия спиной почувствовала интерес слуг. Сама же она испытывала лишь смятение.
Канцлер был одет в синий шёлковый камзол, на шее красовался плоёный воротник, такой высокий, что возникал вопрос, как его владельцу удаётся дышать. Конечно, тот был багров лицом, но поклон отвесил самоуверенно и улыбнулся с тщательно продуманной любезностью.
– Миледи Клодия. В последний раз, когда я вас видел, вы были совсем крошкой. Какое наслаждение встретиться с вами вновь.
Она не ждала визитёров. Главную гостевую комнату заполнял собой недошитый шлейф свадебного платья, уютно расположившийся на разобранной кровати. Нужно потянуть время.
– Какая честь для нас, – откликнулась она. – Не желаете ли пройти в гостиную, подкрепиться сидром и свежими кексами после путешествия?
Остаётся надеяться, что они согласятся. Поворачиваясь, она отметила, что трое слуг испарились, а оставленные ими пробелы в рядах быстро закрылись. Отец одарил её прохладным взглядом и поднялся по ступеням, снисходительно кивая кланяющимся и опускающим глаза слугам.
Старательно держа на лице улыбку, Клодия быстро обдумала ситуацию. Эвиан – человек королевы. Ведьма, наверное, прислала его на смотрины. Ну что же, невеста не против – она годами к этому готовилась.
Отец остановился у двери.
– А где Джаред? Надеюсь, у него всё хорошо?
– Полагаю, он занят какой-то очень тонкой технологической процедурой. Возможно, даже не заметил, что вы приехали.
Так оно и было, но прозвучало как извинение. В раздражении от его морозной улыбки, подметая юбками голые доски пола, она повела отца и канцлера в гостиную – мрачную комнату, обшитую деревянными панелями и обставленную сервантом из красного дерева, резными стульями и разборным столом. С облегчением обнаружила на усыпанном розмарином и лавандой столе кувшины с сидром и блюда с медовыми кексами.
– Чудесно, – промолвил лорд Эвиан, принюхиваясь к приятным запахам. – Даже при дворе не всегда соблюдают достоверность.
«Наверное, потому, что большинство декораций при Дворе сделано на компьютерах», – сладко пропела она про себя, а вслух заметила:
– Мы в поместье Смотрителя гордимся тем, что у нас всё соответствует Эре. Дом по-настоящему древний. Его полностью восстановили после Лет Гнева.
Отец промолчал. Он уселся на резной стул во главе стола, мрачно наблюдая, как Ральф наливает сидр в серебряные кубки. Руки старика задрожали, поднимая поднос.
– Добро пожаловать домой, сэр.
– Рад тебя видеть, Ральф. Думаю, в бровях не помешало немного больше седины. И парик бы пышнее, больше пудры.
Ральф поклонился.
– Я безотлагательно этим займусь, Смотритель.
Хозяин внимательно изучал комнату. Забеспокоившись, что от его взгляда не ускользнёт ни единственный кусок пластигласа в уголке оконного проёма, ни искусственная паутина на лепном потолке, Клодия поспешила начать светскую беседу:
– Как поживает Её милостивое величество, милорд?
– Королева пребывает в отменном здравии, – сказал Эвиан с набитым ртом. – Чрезвычайно занята приготовлениями к вашей свадьбе. Готовится великолепное празднество.
– Но, несомненно… – нахмурилась Клодия.
Он махнул пухлой рукой.
– Конечно, у Вашего отца не было времени рассказать вам, что планы изменились.
– Изменились? – Клодия похолодела.
– Ничего ужасного, дитя, не о чем беспокоиться. Сдвигается дата, вот и всё. Поскольку граф вернулся из Академии.
Она постаралась держать себя в руках и не выказывать тревогу. Но, видимо, губы всё-таки напряглись, а костяшки пальцев побелели, потому что отец плавно встал и обратился к слуге:
– Проводи его светлость в комнату, Ральф.
Старый слуга поклонился и распахнул скрипучую дверь. Эвиан неловко поднялся, с камзола дождём посыпались крошки и, упав на пол, испарились с краткими вспышками.
Клодия мысленно ругнулась: чёрт, это тоже не пройдёт незамеченным.
Отец и дочь молчали, прислушиваясь к тяжёлым шагам по певучим ступеням, почтительному бормотанию Ральфа и гудению толстяка, искренне восхищавшегося лестницей, картинами, китайскими вазами, дамасскими драпировками. Когда голоса постепенно затихли где-то в залитых солнцем покоях дома, Клодия взглянула на отца.
– Вы перенесли дату свадьбы.
Он поднял бровь.
– В этом году, следующем, какая разница? Ты знала, что это произойдёт.
– Я не готова…
– Ты уже давно готова.
Он шагнул к ней, серебряный кубик на цепочке его часов сверкнул в луче света. Клодия попятилась. Если бы отец сбросил официальную сдержанность Эры, стало бы совсем невыносимо – исходящая от него угроза леденила кровь. Но он держался в рамках вежливости.
