— А Рем, — наконец произносит он, — твой друг?
— Да, можно и так сказать. Мы не болтаем с ним дни напролет, он не слишком словоохотливый. Но я его знаю с момента своего появления здесь, кроме того, он — верный и полезный член команды.
— Он злой. Мне такие ужасы о нем рассказывали…
— Многое из этого выдумки. Но, несомненно, он бывает жесток.
— При каких обстоятельствах?
— Нет никаких особых обстоятельств. Это случается внезапно, как приступ.
Красс смотрит на меня как баран на новые ворота. Откуда столь внезапный интерес к Рему? Неужели случай в коридоре успел облететь весь Дом?
Мое внимание привлек Голубой малыш, сидящий рядом с Крассом. Он пододвинул свой десерт соседу слева. За что этот долг? Надо будет расспросить его на выходе из столовой. Красс, который тоже заметил случившееся, смотрит на меня вопросительно. Скоро все узнаем.
Выходя из столовой, я догоняю малыша по имени Кезон, который с легкостью объясняет мне причину своего отказа от сладкого:
— Все свои десерты за месяц я проиграл в уголки. Я только к концу партии понял, что остальные игроки были заодно и готовили мне ловушку, хотя всю дорогу обзывали друг дружку и ругались.
— Месяц — это слишком. Не хочешь, чтоб я вмешался?
— Нет. Спасибо. Не буду таким доверчивым в следующий раз. И потом, я не очень люблю сладкое, я предпочитаю хлеб.
— Ну, как хочешь. Кто эти негодяи, с кем ты играл?
Он сделал вид, что не расслышал, и поспешил за товарищами. Еды здесь дают более чем достаточно, и те, кто отнимает ее у малышей, делают это не по необходимости, а для того, чтобы показать свою власть и превосходство, и не только физическое. К отнятым порциям едва прикасаются. Младшие не жалуются, утешая себя тем, что еще успеют отомстить. Но кому? Не тем, кто украл у них, а тем, кто будет младше. Голубые завидуют старшим, хоть и знают, что их время сочтено.
— Мето, ты хотел поговорить со мной? — обращается ко мне Цезарь 1.
— Я пообещал Рему, что похлопочу за него. Он хотел бы сыграть в инч один раз, последний.
— Ты прекрасно знаешь, что его товарищам гораздо лучше, если он не выходит на поле. Ты и сам был его жертвой.
Я удивлен, услышав это, и спрашиваю:
— Правда? Когда?
— Ты был тогда Фиолетовым, и тебя укусили в спину.
Помню ту боль. Рана заживала несколько недель. Я страшно мучился вечерами, лежа на спине, перед тем как заснуть.
— Но, Цезарь, это был не он! Это был Филипп, он за это сидел в холодильнике и очень быстро потом исчез.
— В самом деле? Ну, может, я и ошибся. Вернемся к Рему. Ты знаешь, что он опасен?
— Да.
— Ну вот. Скажи ему, что ты сделал все возможное, но это не помогло.
— Я подумал, что можно было бы попробовать, всего один раз. Приняв меры предосторожности и только с добровольцами…
— Забудь об этом, Мето. Спокойной ночи!
Он уже отвернулся. Больше я для него не существую. Цезарь 1 всегда меня раздражал. Когда я был помладше, я несколько раз представлял в мечтах, что он участвует в «круговой пощечине» и я стою рядом с ним. Я видел, как бью его так сильно, что он пролетает через всю спальню. Впрочем, не уверен, что это помогло бы мне забыть его равнодушный взгляд.
Встречаю Марка у умывальников. Он меня ждал.
— Ну как? У тебя не будет неприятностей из-за всей этой истории?
— Рем расстроится. Скажу ему об этом завтра. Еще есть надежда, что Цезарь передумает за ночь.
— Это по поводу инча? Да?
— Да, я предложил организовать партию с добровольцами, чтобы сыграть с ним в последний раз.
— Не многие согласятся пойти на такой риск. Слушай, его даже днем все избегают. Ну, кроме тебя, Октавия и Клавдия, конечно… Его боятся.
К нам подходит Красс.
— Мето, мне надо тебя кое о чем спросить.
Марк смотрит на меня вопросительно.
— Останься, Марк. Так о чем ты, малыш?
— Где находятся секретные ходы?
Мой старый друг улыбается и вступает в разговор:
— Ах вот что! Мне тоже было бы интересно узнать, Мето.
— Говорят, — отвечаю я, — они повсюду. На каждом этаже, в каждой комнате или коридоре, но за все эти годы никто так и не смог показать мне хотя бы один.
— Ты думаешь, их нет? Правильно я понимаю?
— Я верю в это все меньше и меньше. Как-то утром я проследил за одним старшим, который, чтобы раскрыть эту тайну, решил обследовать стенной шкаф со швабрами. Он ничего не обнаружил, бедолага. Но вот его-то Цезари нашли и отправили прямиком в холодильник.
— А ты? Ты тоже пошел с ним в холодильник? — спрашивает Красс.
— В тот раз нет.
— Почему? Ты предал его?
— Твой вопрос оскорбителен, Красс! Если бы я не должен был тебя защищать, думаю, сейчас ты поцеловал бы умывальник…
Я говорил спокойно, но он уловил намек.
— Прости. Я не подумал. Я знаю, что ты бы никогда такого не сделал, Мето.
— Чего? Не предал или тебя не наказал?
— Не предал бы.
— Ты прав. В тот день сам я спастись успел, а его предупредить не смог. Гордиться было нечем. Слушай, а кто тебе рассказал про эти ходы?
— Не знаю.
— Как это? Если не знаешь его имени, то хотя бы покажи мне его.
— Я не знаю, кто это, потому что я никогда его не видел. Мне приснились эти ходы. Во сне мне кто-то говорил, что они есть. Может, в следующий раз мне расскажут больше. Я дам тебе знать.
— С тобой кто-то говорит во сне? О чем еще тебе рассказывали?
— Больше ни о чем.
— Ты уверен? Мне кажется, ты что-то скрываешь. Ты должен все мне рассказать. Не забывай, я отвечаю за тебя еще две недели.
— Тебе это не понравится.
— Почему?
— Ты мне запретил говорить на эту тему.
— О пальто? С тобой говорят о твоем пальто?
— Да.
— Ты прав. Я не хочу это обсуждать.
Красс удаляется, опустив голову, так, словно хочет показать, что повинуется мне, а может, чтобы спрятать свой негодующий взгляд. Марк явно в сомнении. Он вскидывает брови:
— Что, интересно, у твоего ученика в голове?
— Лично я думаю, что он все выдумал. Никогда он не слышал никаких голосов по ночам. Он придумал эту историю, чтобы лишний раз заговорить со мной об этом проклятом пальто.
— А секретные проходы? Почему он ими интересуется?
— Не знаю. Может, это просто повод обратиться ко мне, а потом перевести разговор на то, что его беспокоит.
— А если история с голосами правда?
— Он хороший актер, этот Красс! Я смотрю, ты готов ему поверить.
— В любом случае тебе надо быть с ним поосторожней, по крайней мере в оставшиеся две недели опекунства.
Сегодня утром Рем еле-еле поспевает на пробежку. Мы думали, нас всех дисквалифицируют из-за опоздания. Нам пришлось долго его расталкивать, чтобы он соизволил открыть глаза.
